Конуэй перегнулся через стол, сжав кулаки.
— Садись-садись.
Конуэй сел и разом выпил свой мартини.
— Вон мы как пить хотим! — усмехнулся Смит. — Ну, расскажи обо всем папочке. Выкладывай. Признавайся.
— Не будет тебе никаких признаний.
— Хорошо. Но что-то почти произошло? Ты виновен или сохранил невинность? Или просишь пощады?
— Заткнись! — буркнул Конуэй. — Пей свой джин.
— Именно это я и делаю. Праздную успех.
— Успех?
— Насколько я понимаю, тебе стал известен новый номер, не так ли? Старый ты получил бесплатно. Если же ты наберешь новый номер, тебе придется выложить за это пятьдесят долларов. Завтра номер сменится еще раз, и стоить он будет уже не пятьдесят, а двести долларов.
— Но почему?
— Тебя зачаруют. Ты попадешься на крючок. Не сможешь остановиться. На той неделе номер будет стоить уже восемьсот долларов. И ты их заплатишь.
— Ни за что на свете! — воскликнул Конуэй.
— Тебе просто не останется ничего иного. Невинность ничего не стоит. За грех же приходится платить. Когда Норме станет известно состояние твоего банковского счета, будет уже поздно.
— Ничего подобного со мною не произойдет!
— Поздно, ты уже одержим, как когда-то Жанна д’Арк. Та тоже слышала голоса.
— Это были голоса ангелов, а не телефонных шептунов!
— Верно, но это ее не спасло. Официант! Принесите нам еще по мартини! Согласен?
Конуэй отрицательно покачал головой.
— Что это ты так нервничаешь? — спросил Смит. — Мы только-только сели обедать, а ты…
— Ты мне так ничего и не объяснил! — в сердцах воскликнул Конуэй.
— Ну хорошо. Ты готов слушать?
Методично расчерчивая скатерть ножом, Смит начал рассказ.
— Надеюсь, тебе известно, что под Лос-Анджелесом находится система дренажных туннелей? Они спасают город от затопления во время дождей.
— Разумеется, я знаю об их существовании.
— Если ты откроешь любой смотровой люк — такие люки есть на каждой большой улице, — ты попадешь в систему туннелей протяженностью в двадцать миль, которая, как ты сам понимаешь, идет к морю. В засушливые годы эта система больше похожа на пустыню. Когда-нибудь я обязательно повожу тебя по ее закоулкам. Ты меня слушаешь?
— Продолжай.
— Минуточку, — Смит сделал большой глоток мартини. — Представь, что ровно в три часа ночи двери всех домов откроются и из них на улицы выйдут, как тени, люди среднего возраста, откроют люки и направятся к далекому морю, которого пока не слышно. Но чем ближе будут они к нему подходить, чем больше будет этих теней, скользящих под городом к морю в три часа ночи, тем явственнее будут слышны вдохи и выдохи, шепот и вздохи в темноте, и свет им будет не нужен, жар от их разгоряченных лиц будет освещать им стены туннеля, и они пройдут все новые и новые туннели под домами, а город будет спать, не подозревая об этой гигантской волне теней, хлынувшей к теплому морю, бормочущей, томящейся, тоскующей по любви — к чему? Эдакий безумный Интернет из плоти и крови.
— Интернет — нет. Безумный — да.
— Но это происходит на самом деле! Это не компьютерный фильм. Темная, голодная, мятущаяся, бормочущая масса, стремящаяся к дальнему берегу ночи, туда, где не светят ни луна, ни звезды, где лениво плещется горячее море, обжигающее раскаленными волнами тех, кто стоит на берегу.
— Но им-то это зачем?
— Ты спрашиваешь зачем?! Они бросаются в эти горячие воды, стремясь забыться, мечтая утонуть в них навеки! Вдох-выдох — ты слышал! Ты придешь. Твои волосы встали дыбом, во рту у тебя то холод, то ты задыхаешься в пламени, так?
— Нет!
— Ты лжешь!
— Нет, я говорю правду, — покачал головой Конуэй. — Но кому принадлежали эти голоса?
— Не находящим пристанища либидо, снедаемым страстью маньякам, одержимым одной и той же навязчивой идеей…
— Чего же они хотят?
— Они хотят быть вместе. — Смит помешал свой напиток мизинцем, — Хотят слиться воедино.
— Каким образом?
— Неужели ты этого не понял? Они хотят стать составной частью этой гибнущей души, хотят ввергнуть себя в океан страсти. Ты когда-нибудь читал Торо?[84] Он говорил, что большинство мужчин в глубине души терзаются безысходным отчаянием.
— Печально.
— Да, печальнее некуда. Помнишь комикс «Несчастный Амброз»? Таких Амброзов в мире — пруд пруди. Тело борется с разумом, а разум — с телом. Мужчины хотят одного, женщины — другого. Ты помнишь себя четырнадцатилетним?
— Ох, и давно же это было…
— В тебе просыпаются желания плоти, но исполняются они далеко не сразу. Долго ты ждал?
— Шесть лет.
— Это же целая вечность! Две тысячи мучительных одиноких ночей! Позвони по новому номеру и приходи сюда завтра.
— Ты так ничего мне и не рассказал.
— Я рассказал тебе все. Не медли! Если ты пропустишь хотя бы одну ночь, за звонок тебе придется выложить сразу шесть сотен!
— Почему ты думаешь, что так и будет?
— Сужу по тому, как ты дышал во время разговора, как раздолбал свой телефон. Кстати, компания «Белл» его уже починила.
— А ты-то откуда об этом знаешь?
— Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.
— Смит?
Смит ухмыльнулся.
— Кто ты — ангел Господень или Его темный сын?
— Да, — ответил Смит и вышел.
Конуэй позвонил Норме и попросил ее отключить телефон.
— Это еще зачем? — поразилась Норма.
— Не надо ничего спрашивать. Отключи его, и только.
— Ты сошел с ума, — бросила она и повесила трубку.
Он вернулся домой в пять и принялся ходить из комнаты в комнату. Норма не отставала от него ни на шаг.
— Послушай, — возмутился Конуэй, зайдя в библиотеку, — я ведь просил тебя отключить телефон, а он так и стоит на прежнем месте!
Он заглянул в спальню и заметил, что телефон появился и там.
— А это еще что такое?
— Они сказали, что ты настаивал на этом и что речь шла о подключении, а не об отключении. Разве это не так?
— Конечно же нет! Зачем нам столько телефонов?!
Прежде чем лечь спать, он вынул телефонные вилки из розеток.
Ровно в три зазвонили разом оба телефона. Судя по всему, их включила Норма.
В конце концов от их трезвона проснулась и она.
— Неужели ты не мог снять трубку? — проворчала она. — Придется это сделать мне.
— Нет! — вскричал он.
— Что это с тобой?
— Я сделаю это сам!
— Успокойся!
— Я и так спокоен!
Он взял в руки непрестанно звонивший телефон и понес его в библиотеку, где надрывался второй телефонный аппарат. Дверь в спальню так и осталась открытой.
— Чего же ты ждешь? — послышался голос Нормы.
Он осторожно снял трубку, но не стал подносить ее к уху. Оттуда доносился еле уловимый шепот.
— Что там такое? — не выдержала Норма. — Приватные беседы, да? Тебе что, девки по ночам теперь звонить будут?
— Увы, — ответил он. — Таких дур на свете пока что нет.
Норма рассмеялась и прикрыла дверь спальни.
Я ведь сказал ей чистую правду, подумал он. Это действительно не девки, а кое-что похуже. Хотелось бы знать что. Призрачные тени, тонущие лодки разбитых надежд, свихнувшиеся от одиночества холостяки, мольбы обвиняемых, последний рывок лососей вверх по течению — в никуда…
— Ладно, — произнес он вслух и, открыв дверь спальни, обвел взглядом холодную арктическую пустошь белоснежных простынь.
Норма была в ванной. Судя по доносившимся оттуда звукам, она наполнила водой стакан и бросила в него таблетку аспирина.
Он стоял возле постели, от которой веяло вечным холодом, и дрожал.
Свет в ванной погас. Конуэй повернулся и вышел из спальни.
Он просидел час без движения. Затем набрал новый номер.
Тишина. А потом…
Шепот, такой громкий, что мог бы разбудить и мертвых. Голоса множились с каждой минутой: один, два, четыре, десять, сто голосов вырывались, как лава из жерла вулкана, сплавляясь в единый поток.
И это были голоса всех девушек, всех женщин, о которых он когда-то безнадежно мечтал, и голоса всех женщин, которых он желал когда-то и больше не желает, их шепот, плач, их смех, и шум моря, бьющего о берег, но выносящего на гребнях волн не пену, не плавучие льдины, а месиво человеческих тел, сталкивающихся и падающих, падающих и поднимающихся, поднимающихся, чтобы снова упасть, подняться и вновь упасть, с чудовищным шепотом, бормотанием, подняться и вновь упасть, пока эта лава не взорвется и не низвергнется в кромешный мрак. Прыгающие через барьеры, исчезающие в приливе тел акробаты, корчащиеся в ритмичном полуночном танце. Заросли хищных рук. Ураганы криков и стонов, тихий шепот, едва уловимые вздохи.
И снова звонок телефона.
— Оплата наличными!
— Смит, подонок! — сказал Конуэй.
