...Мария открыла глаза и склонила голову набок: главный техник стоял перед ней на коленях. Мария удивленно спросила:
– Что ты со мной сделал?
– Я ничего не помню, – ответил Пер.
Мария оценила эти слова, его честный взгляд, повела глазами по разбросанным вокруг на полу одеждам, потом уставилась на спущенные брюки Пера прямо перед собой, и веселый смех вдруг стал душить ее, не давая даже привстать. Такое неудержимое веселье передалось сразу и главному технику – он захохотал даже еще громче и счастливее, чем она. Так веселятся нашкодившие дети, счастливо избежавшие наказания. Мария билась в конвульсиях, и Пер ничем не мог ей помочь, потому что сам едва держался на четвереньках. Мария, наконец, из последних сил поползла в направлении кресла у стены, а Пер таким же способом отправился в противоположную сторону.
Счастливо подобравшись к своей цели, Мария вскарабкалась в кресло и здесь, успокоившись, любовно посмотрела на Пера. Главный техник уже натянул штаны и сидел в таком же кресле напротив, с интересом разглядывая Марию: вспомнив о чем-то, она пошевелилась, и тайное место ее сразу скрылось от посторонних глаз в тесноте сдвинутых ног. Пер наклонился, поднял с пола юбку и бросил ей на колени. Она поймала, опять переменила позу, укрыла ноги и воззрилась на своего любовника.
– Наверное, это могло произойти уже раньше и не так странно, – сказал Пер.
– Когда? – с любопытством спросила она.
– Я думаю, наверное, на третий день, когда я тебя в первый раз увидел среди генералов у Прокурора.
– А почему... только на третий, Пер?.. Как интересно... – прибавила она.
– Мне надобно было эти три дня помучиться для верности, – сказал Пер.
Судя по улыбке на ее лице, Мария одобрила такое добавление.
– Зато теперь вот как странно все вышло, – сказала она.
– Да. Но я нарушил инструкции.
– Какие инструкции, Пер, что за чушь ты несешь!
– Нам запрещают заниматься этим на рабочем месте, и теперь меня будет мучить совесть.
– Ерунда какая, три дня помучает и пройдет, – сказала Мария. – И потом... ведь это рабочее место игрушечное?..
– И еще – ты первая начала, – добавил Пер.
– Потому что ты противный, хочешь лишить меня избранного общества!..
Мария счастливо улыбалась.
– Общества? Какого общества?! Этого стада диких...
– Не смей! – вскрикнула вдруг она, вскочила с кресла и стала быстро одеваться; вначале Мария сокрыла себя пониже талии юбкой и только потом быстро надела под низ трусики, стремительно продевая в них одну за другой обе свои ровные ноги с красивыми сухожилиями.
Пер замолчал с сожалением.
– Ты даже лифчик мне не снял, я едва не задохнулась под ним, – сказала она поледеневшим голосом, уже застегивая на груди у себя пуговки. – По-моему, так насилуют, а не любят...
– Я мечтал об этой минуте, а она пришла так неожиданно! Я не помнил себя, прости...
– Не нужно извиняться, Пер...
Мария закончила прибирать себя и подошла к нему близко.
– Я тоже поняла все сразу, на том приеме с генералами, – сказала она. – Я только хотела окончательно убедиться...
Пер расслабился.
– Ты должен простить меня, – сказала Мария настойчиво. – Мне пришла в голову одна хорошая идея, и мне надо было знать, достаточно ли сильно ты меня любишь, чтобы можно было о ней тебе рассказать.
– Я и так к тебе хорошо отношусь...
– И, во-вторых, – прервала она, – может быть, нам больше не представится случай... Свяжи меня с кем-нибудь в Резиденции, – попросила она неожиданно.
Пер, немного удивленный, поднялся, подошел к мертвому пульту, нажал там клавишу, и спустя четверть минуты в динамике послышался голос помощника Министра.
– Это Мария, – произнесла сразу племянница Калиграфка в микрофон, – принесите что-нибудь выпить на двоих на Станцию иностранцев, – приказала она.
Пер подождал ответа, но динамик молчал, и он выключил связь. Мария ткнула пальцем в пульт:
– А это что?
– Прибор.
– Какой прибор?
– Не знаю. – Пер пожал плечами.
– Как?! – удивилась Мария. – Ведь ты – главный техник!
– Станцией занимается актер, Йоцхак, это не мое дело.
– Но какой тогда техникой занимаешься здесь ты? Мария посмотрела на него с любопытством.
– Я занимаюсь маргинальными культурами, искусствовед. Техникой наши древние называли искусство, мастерство... – объяснил Пер.
– Значит, ты мастер? А что такое маргинальные? – продолжала интересоваться Мария.
– Побочные, сопутствующие, второстепенные – в общем, культуры, не способные к Цивилизации, – объяснил терпеливо Пер.
– Звонят. Наверно, принесли заказ.
Пер открыл электрический замок, и вошел посыльный. Бутылку коньяка он почему-то нес спрятанной за пазухой, и когда извлек ее на свет из этого странного убежища, то Мария и Пер с удивлением переглянулись.
– В Заповедник прибывают делегации краймеров, – счел нужным объяснить свою осторожность посыльный, – на завтрашнее торжество. В лесу теперь грабят.
Посыльный отдал коньяк, направился к выходу, но вдруг вернулся, вынул из карманов два бокала и теперь ушел окончательно.
– По-твоему, культура Большой Империи маргинальна и второстепенна? – спросила Мария, когда закрылась дверь Станции.
– Я еще не пришел к окончательному решению, – сказал Пер, – надо еще некоторое время посмотреть за поведением аборигенов, что называется, в чистом виде, с заблокированными вождями, которых мы уже почти полностью отвлекли на внешнюю политику.
– Вот об этом я и хотела с тобой поговорить!
Мария напомнила Перу про коньяк. Он откупорил бутылку, плеснул в бокалы какой-то коричневой жидкости с летучим запахом и подал Марии.
– За что пьем?
– За твою любовь ко мне, – сказала Мария, приподняла, улыбаясь, свой бокал, с легким звоном коснулась стакана Пера и пригубила коньяк.
– Пер! – обратилась к нему племянница второго лица Империи.
Она поставила бокал на игрушечный пульт и посмотрела на техника с легким вызовом.
– Ты слышал? Гости уже съезжаются на бал, и в лесу стало небезопасно... Вот какие у нас гости, Пер!
– Это гости все по линии Калиграфка?
Мария посмотрела на него с сожалением.
– Нет, – сказала она, – наоборот, это Калиграфк по их линии... Мы все здесь – дети своего народа, – добавила она. – Калиграфк никогда не стал бы Прокурором, если бы у краймеров не было того признания и веса в обществе, которыми они пользуются теперь, – во всяком случае, он не мог бы проводить свою политику. Двадцать лет назад присутствие краймеров на Обряде Оплодотворения было бы немыслимым – по крайней мере, в том качестве, в каком они будут участвовать теперь – открыто и свободно, – но даже и в прежние времена на утро в лесу находили сотню трупов... Уж так мой народ празднует! Краймеры – это сливки моего народа, только здесь могла образоваться из порока целая партия, потому что народ мой в душе – ужасный преступник. Мой народ лжив, труслив и поэтому жесток до крайности, он совершает преступления самозабвенно, исступленно, позабыв самого себя, и не любит каяться. Если когда-нибудь в мире будет создана уголовная культура, то ее творцом будет мой народ! И ты хочешь погубить его на половине пути к его исторической миссии? Чудак ты, Пер, какой же ты в таком случае мастер, если не смог этого оценить? Разве для настоящего мастера не все равно, какова цель творения? Будь то прекрасное и живое или безобразное и мертвое – разве итог важен для настоящего мастера? А я-то думала, что – процесс... Я думала, что жизнь должна соответствовать стилю, и если жизнь – это цепь преступлений, значит, их следует эстетически совершенствовать, жестокость и порок должны будут создать свой великий стиль и свою эстетику. Тебе неинтересно, Пер? Ты как-то равнодушно меня слушаешь, – прервалась Мария.
– Ну что ты! Слушаю, говори, просто... это пока все банальные вещи... но... я не хотел тебя обидеть.
– Наоборот, я рада, что ты меня понимаешь. Иначе даже твоя любовь ко мне не смогла бы помочь мне убедить тебя... Я родилась среди народа, который почитает порок как добродетель, я порочна и доступна, но я и снисходительна, я – дочь своего народа, Пер, и я хочу, чтобы ты оставил мне хоть что-нибудь из того, хотя бы – моих родителей...
– Каких родителей? Они у тебя живы? Где они? – удивился Пер.
– И не только родителей, – сказала Мария, не слушая его, – но и моих сестер, подруг, братьев, друзей, мою свиту, моих слуг, фаворитов, заговорщиков, охранников, моих любовников и духовных наставников, моих поэтов, художников, святых, воров, убийц и проституток... Ты когда-нибудь видел, Пер, настоящих проституток? Не тех, дорогих – валютных – тьфу! Ну и словечки у вас; Пер... – которые уже ничем не отличаются друг от друга, – а натуральных, уличных, живописных, разногрудых, каких не встретишь теперь нигде, кроме панели Большой Империи!..
– Извини, Мария, я тебя перебью, но... как сюда затесались поэты, художники, святые?..
