Весь день и всю ночь бесновался ветер, обрушивая на человека ярость свою и гнев. А тот будто и не помышлял уходить, хотя промок насквозь и закоченел до костей.
На рассвете сдался Ветер-Страж, подошёл к путнику, присел рядом и спросил:
— Зачем ты здесь, упрямец? Назови свою цель. Если в моих силах тебя к ней приблизить — сделаю, что смогу, только оставь в покое меня и мою долину.
Долго смотрел на него человек, дивился. Наконец, ответил:
— Разве я стрела, чтобы стремиться к цели? Нет, господин. Всё, чего я хочу — это странствовать. Встречать людей, говорящих на незнакомом языке. Зверей, о которых лишь в сказках сказывают. И забредать в уголки чудесные, вроде этого.
— Глупец! — рассердился ветер. — Как смеешь ты сравнивать?! Разве сыщется на свете место, подобное этой долине?!
Ничего не ответил человек, лишь улыбнулся. Встал, вежливо ладони сомкнул, а затем котомку на плечо приладил и обратно, к ущелью, направился. Стал спускаться по реке, по крутым уступам, наперегонки с убегающей водой. Прочь из долины убегающей. Вдаль, к иным землям, к иной жизни…
— Постой! — крикнул вслед ему ветер. — Не ты ли говорил, как здесь прекрасно? Так почему, почему ты уходишь теперь, когда я тебя не гоню?
Обернулся странник, поднял руку, помахал, и лишь затем ответил:
— Потому что самое прекрасное место — за горизонтом!
И взмыл ветер в бездонную высь, вмиг перемахнул ущелье, что сам для себя запретным сделал. Закричал от восторга, впервые в жизни увидав за грядой облаков неведомые дали.
Вновь улыбнулся путник, когда белоснежный кречет опустился ему на запястье.
Так и странствовали они вместе: человек и тот, кто прежде был Ветром-Стражем, а теперь сделался Ветром Странствий.
А долина… да что с ней станется, с долиной? До сих пор таится где-то высоко-высоко в горах. Далеко-далеко, за горизонтом…
6
Арджан, Айсель и Царь Медный
(Татарская сказка)
Сказывают, случилось это в далёкие времена, когда открыты были пути в недра Медной Горы, и люди торговали с её обитателями, обменивая хлеб, молоко и мёд на сияющие камни и чаши тонкой работы.
В ту пору жил один юноша, ученик деда-гончара. Деревня их стояла на лесистом отроге Горы. В полях произрастали сплошь камни да коряги, луга тоже не радовали высокой сочной травой, и приходилось жителям промышлять охотой да различными ремёслами. Торговались на рынке за каждый медяк. Не с подземными, конечно, рядились — с городскими. Три подводы соберут, возок муки купят. Каждый старался чем-нибудь толковым заняться. Кто из лыка плетёт, кто по дереву режет, а кто, как паренёк наш, из глины лепит.
Только ворчал учитель, что на одну посудину у недотёпы по три свистульки приходилось.
— Игрушками сыт не будешь, Арджан, — говаривал старик. — Много ли прока от доброй глины, коли руки золотые, да озорные? Уж такие у тебя горшки с кувшинами ладные, просто загляденье! Можно целый воз посудой нагрузить, продать и горя не ведать — а он, гляди-ка, снова пичугу лепить затеялся. Брось, кому сказано! Через месяц ярмарка, а у нас товару — три чашки да миска!
Вздыхал подмастерье, но деда слушался. Хороший был дед, нестрогий. Сиротой мальчишку взял, однако ни разу куском не попрекнул, все знания передал чин по чину. И внучка у него была мало того, что в доме хозяйка, так ещё и мастерица по глине узоры выводить. Звали её Айсель. Если девушки на поляне малину собирают — у неё кузовок первым наполняется. У кого ребёнок заплутает в лесной глуши — Айсель отыщет, не иначе. Краше всех в деревне росла. Словно мотылёк, в танце порхала, взору отрадой была, сердцам радость дарила. А вазы и блюда такими картинами расписывала, что, того и гляди, оживут травы волшебные, звери невиданные.
Надеялся старик, что со временем дети поженятся, но словно сестра была Арджану Айсель, словно брат был для Айсель Арджан. Стали сваты к ним заглядывать.
Только вот Айсель, даром что приветливая, цену себе знала.
«Пойду», — говорит, — «но лишь за того единственного, кто моё искусство своим сделает и дорожить им будет превыше всего на свете».
Уходили ни с чем пахари и кузнецы, бродяги и купцы. Разносилась молва в края ближние и дальние. Заслышал о девушке и Медный Царь.
Едва полная луна выплыла на небо, задрожали склоны Горы, расступились скалы, и выехал из недр могучий повелитель с бесчисленной свитой. Скакуны серебром подкованы, люди в золото одеты, а на господине — смарагды, лалы да яхонты. Только венец простой, медный. А во взгляде — холод и подгорная тьма.
— Будешь ли хозяйкой в моих каменных чертогах? — спросил Медный Царь Айсель. — Я тот единственный, кто твоё искусство своим сделает, кто ценить его будет превыше всего на свете.
Не зря говорят: слова, на ветер брошенные, против ветра вернутся. В следующую луну сыграли свадьбу, простилась Айсель с домашними, слезами горючими обливаясь. Один подарок с собой увезла — глиняную птичку-синичку, Арджаном когда-то вылепленную, дедом обожжённую.
Минуло три года. Стал гончар рослым, плечистым молодцем, но, как и раньше, лепил игрушки на потеху окрестной ребятне, а по Айсель тосковал пуще прежнего. Летний ветерок подует — весеннее теньканье чудится, синички песня. Метель разгуляется — безутешные рыдания доносятся из-под земли. Так и маялся парень, места себе не находил.
Как-то ночью приснился ему сон. Стоит он на вытоптанной траве перед скалой, а в ней — трещина змеится, тонкая, словно женский волос. Только приложил он ладонь к холодному камню, как окликают его из-за спины. Оборачивается — глядит на него красавица писаная. Очи словно небо ночное, волосы — шёлк заморский, чернее воронового пера, от лица сияние исходит лунное, платье самоцветами переливается.
— Айсель, сестрица! Вернулась! — обрадовался парень.
— Обернулась мотыльком, улизнула червячком — чтоб на миленького братца посмотреть одним глазком. Эким ты статным вырос! А мне плохо, холодно. Все богатства Медной Горы, славу и почести отдала бы за солнечный свет и тепло твоих рук…
Обнял её Арджан — только ночная бабочка взмыла в воздух, в щели исчезла.
Тогда поклялся он, что жив не будет — вызволит сестру из заточения.
Вскоре наметилась большая ярмарка, что всегда проходит в первый месяц осени. Как по волшебству, выросли на поляне перед входом в Гору длинные столы да лавки, а меж них купцы засновали, свой товар нахваливая, к чужому прицениваясь. Осветила полная луна вытоптанный склон, задрожала земля, расступилась скала, хлынул из неё подземный люд. Кинулся в толпу Арджан, закричал что есть мочи: «Ведите меня к Царю Медному, шурин я ему!»
Проводили юношу каменными проходами, сводчатыми залами в тёмные чертоги правителя. Хмуро чело сидящего на агатовом троне, бледен лик жены его, прекрасной Айсель.
— Что за дело привело тебя, смертный? — спросил Медный Царь.
— О делах купцы рядятся, господин, — вскинул голову Арджан, — я же пришёл тебе проверку учинить. Обещал ты, что искусство сестры своим сделаешь, и дорожить им будешь превыше всего на свете. Так ли это?
Ничего не ответил, лишь хлопнул в ладоши повелитель. Озарились чертоги тысячей огней. Глянул юноша — обомлел. На агатовых стенах травы волшебные, звери невиданные, знакомой рукой начертанные. И не понять, где роспись, а где природный по камню узор, так переплелись искусно — век можно разглядывать и не разглядеть.
Сдержал слово Медный Царь.
Упал тогда на колени Арджан, моля отпустить сестру на белый свет, пощадить её быстротечную молодость. Задумался владыка, и вот что надумал.
— Будь по-твоему, — молвил он, — если выполнишь три задания. А коли нет — не обессудь, сам останешься в подгорном царстве до конца своих дней. Слышал я от жены, что руки у тебя золотые. Теперь мой черёд проверку учинять. Сделай то, чего под землёй не сыщешь!
— Договорились, — кивнул гончар. Под землёй-то много чего не найти!
— Э, не всё так просто, — усмехнулся правитель. — Вот тебе первая задача. Нет в моём царстве созданий диковинней тех, что жена нарисовала. Только полно им со стен глядеть! Оживи любого зверя, чтобы дышал, ходил, рычал… Даю тебе время до следующей полной луны.
Опешил Арджан — в человеческих ли силах сотворить невозможное? Зверей таких в целом мире не существует. Из глины вылепишь — а толку, жизни им это не прибавит. Покинули его в зале одного. Сидит, пригорюнившись, стены разглядывает. Вдруг, нежданно-негаданно, ураганный порыв задул половину светильников, заметались по стенам тени, затрепетали отблески пламени. Озирается юноша — ни души, пусто.
— Кто здесь? — крикнул он.
— Я тот, чья память хранит могучие чары прошлого. С давних времён держит меня Медный Царь в заточении. За свободу помогу я тебе выполнить задание.
— Хорошо, но с условием никогда не вредить роду человеческому!
