— Ну, наконец-то, Аркадий Петрович. Я уже и не надеялась, что вы приглашение примите. В одном городе живём, а вот впервые увиделись за двадцать-то лет.
— Девятнадцать, Елена Игоревна, — уточнил я и поцеловал ей руку.
Я с удивлением смотрел на Алёну. Никогда бы я не узнал её, если бы встретил на улице. От прежней Алёнки не осталось и следа. Она была красива, очень красива, ухоженная и какая-то ненастоящая. Слишком идеальная, что ли. Причёска, макияж, идеальная кожа и прекрасная фигура, не та хрупкая фигурка, нет. Прошли годы и теперь под тонким алым шёлком угадывались красивые формы её тренированного тела.
Мы сели на шикарный диван возле маленького столика. Девушка в форменной одежде принесла нам кофе. Я молчал, я не знал, о чём говорить с ней. Но для Алёны, оказалось, ведение светской беседы было сплошным удовольствием. Она рассказывала о своей жизни, о том, как приехала в город, как училась, как познакомилась с мужем. Она показывала семейные фотографии, рассказывала в скольких странах побывала. Я слушал её, но иногда не совсем понимал, о чём она говорит, я во все глаза смотрел на неё, в надежде отыскать хотя бы крупицу той, далёкой, девочки, девочки, которая перевернула мою жизнь, из-за которой вот уже девятнадцать лет я мучился горьким чувством вины, но не находил. В ней больше не было ничего живого, настоящего, того, что заставляло быстрее биться сердце и сжимало душу, всё, что я видел, было искусной работой тренера по фитнесу, визажиста, косметолога и парикмахера. А голова Алёны была до отказа набита всем тем дешёвым гламуром, от которого давно уже тошнит каждого нормального человека. Мне стало грустно.
Время шло и, когда паузы стали всё длиннее и томительнее, я спросил:
— Ты счастлива?
— Да, — ответила Алёна, ни секунды не колеблясь, — очень счастлива.
Я видел, что она говорит искренне.
— И за это счастье я благодарна тебе, Аркаша. Ведь если бы не ты, меня мать ни за что в город не отпустила бы. Я бы и сейчас навоз выгребала, — Алёна рассмеялась. — Фу, ужас!
Я поднялся уходить. Алёна хотела проводить меня до машины, но я попросил её не утруждаться. Мы расстались на крыльце. Я снова поцеловал Алёне руку и, не удержавшись, спросил:
— Послушай, а сейчас ты летаешь?
Алёна приподняла бровь удивлённо и посмотрела на меня как-то снисходительно.
— Спросил таки, — она положила мне руку на плечо. — Нет. Забыла, как это делается. Как-то хотела попробовать — ничего не вышло. Мне теперь кажется, что и не умела никогда. — Алёна подняла на меня взгляд. — Знаешь, это, как полёты во сне? Ощущение помнишь, но знаешь, что это только грёзы.
— А сын?
— Сын? Нет. Ему сейчас восемнадцать, он учится в Англии. Слава Богу, там здоровые отцовские гены, никакой мистики.
Мне стало грустно.
— И не жалеешь? — тихо спросил я.
Алёна пожала плечами:
— А о чём жалеть? Бессмысленное занятие.
Мы стояли на крыльце. Солнце клонилось к закату, подул прохладный ветер. Алёна обхватила себя за локти и поёжилась.
— А ты ведь не женат был тогда, Аркаша, — произнесла она вдруг.
Я вздрогнул. Алёна задумчиво смотрела прямо перед собой.
— Только в жизни всё происходит так, как нужно, правда ведь? Я приехала сюда из-за тебя, а встретила Валентина. И рада этому, — она помолчала, а потом добавила тише. — Ты бы меня такую любить не стал…
— Какую?
— А такую, — Алёна взглянула на меня, словно искрами сыпнула, и в этот миг, мне показалось, что я увидел её прежней. Только на миг. — Тебе, ведь, Аркаша, птица была нужна поднебесная, а я земная женщина. Здесь мой мир и ничто человеческое мне не чуждо.
Я с удивлением смотрел на неё.
— Что смотришь? — Алёна искоса взглянула на меня. — Ты такой же, как мать. Она ведь меня так и не простила. Прокляла и тебя, и меня, наверное. Даже на внука посмотреть не захотела. Вот так-то… да только бред всё это. — И снова светская улыбка возникла на её красивых губах. — Не летают люди, Аркадий Петрович, не летают…
Я шёл к своей машине через этот гигантский двор-стадион, и мне впервые за много лет хотелось плакать. У меня было странное чувство, словно я совершил убийство. Я открыл дверцу машины и оглянулся, чтобы ещё раз увидеть её дом и остолбенел. Среди аккуратно подстриженных кустиков поблёскивал синей гладью бассейн, и по его блестящей поверхности, словно святая, медленно шла крошечная девочка. Видно было, что для неё это увлекательная игра, она старалась коснуться воды кончиками пальцев, чтобы по воде шли круги. Я потихоньку начал приближаться, но из дома выбежала давешняя горничная. Она бросилась к девочке, но не смогла дотянуться до неё и поэтому остановилась у края бассейна.
— Катя, катя, — шёпотом позвала она. — Иди ко мне, немедленно, иди, упрямая девочка, вот я тебе сейчас.
Девочка оглянулась, с неохотой оторвалась от водной глади где-то на метр и плавно перелетела на руки к девушке. Та прижала её к себе и, тихо выговаривая, понесла в дом, и только сейчас заметила меня. Девушка побледнела и ещё крепче прижала к себе ребёнка, потом огляделась по сторонам и пошла ко мне.
— Вы всё видели? — с тревогой спросила она.
Я не стал врать.
— Аркадий Петрович, я знаю, вы хороший человек, — она смотрела на меня с мольбой. — Я умоляю вас, не выдайте меня Елене Игоревне.
— Она не знает? — удивился я.
Девушка покачала головой.
— Моя мать работала в этом доме давно. Я здесь родилась. У меня нет образования, кроме школы, нет родных, кроме матери. В общем, мы полностью зависим от Елены Игоревны и её мужа. Когда я забеременела, Елена Игоревна, пожалела меня, оставила в доме, помогла материально. Но если она узнает, что умеет Катя, то она сразу поймёт… — девушка замолчала, словно не могла подобрать слова.
— Кто отец Кати, — помог я ей. — Это ведь сын Алёны, так ведь?
Девушка вцепилась мне в рукав.
— Аркадий Петрович, я только слышала, что раньше хозяйка летала, но была уверенна, что это полный бред, пока Катю не родила… Это просто ужас, и чем старше она становится, тем сложнее мне это скрывать, — слёзы одна за другой побежали по щекам девушки. — Аркадий Петрович, я вас прошу, не выдайте нас. Она выгонит меня, если узнает. — Девушка прижалась лицом к кудрявой головке девочки. — А нам не куда идти. Совсем. Если бы было куда, я бы сегодня убежала, хоть на край света… Я уже два года не сплю, с тех пор, как Катя родилась. Она же и во сне летает, понимаете?
— Я знаю. Как вас зовут? Так вот, Наташа, если вы согласны уехать куда угодно, я могу помочь вам.
— Куда угодно, — эхом повторила горничная. Она с надеждой смотрела на меня.
Солнце светило мягким утренним светом на седые от росы луга. Птицы встречали солнце величальными песнями. Среди ромашек и васильков по пояс в траве замерла маленькая Катя. Большие светлые глаза её были полны удивления и восторга. Она никак не могла осознать, сколько же места здесь было, не огороженного забором. Катя, как птичка, которую выпустили из клетки, стояла в растерянности, не зная, что же делать с такой неожиданной свободой. Но вот она сделала шаг, потом ещё, и ещё и вдруг побежала, закружилась, запуталась в высокой траве, упала, но поднялась и снова побежала, раскинув руки. И вот она оторвалась от земли, её ножки едва коснулись маковок цветов, она взлетала выше, выше. Я, пьянея, смотрел, как кружилась она в волнах свежего утреннего воздуха, как сияли её глаза и золотились на солнце светлые кудряшки. Мгновение — и она превратилась в тёмную точку на безоблачном небе. Я закрыл глаза, я знал, что она сейчас видит.
Наташа зажала руками рот и с ужасом смотрела в небо.
— Она же разобьётся, разобьётся, — лихорадочно шептала она.
Арина Степановна обняла девушку за плечи.
— Не бойся, дочка, кому крылья даны, тому летать положено. Не бойся.
Я открыл багажник и осторожно выставил у ворот Наташины чемоданы.
Арина Степановна оглянулась. По её суровому, испещрённому морщинами лицу медленно текли слёзы. Но я видел, что она счастлива. И ещё я понял, что теперь она меня простила.
