– Лес, извини… но у нас мало времени! Нам нужно в село, спасать Беату и Адану! Их могут убить!
– Никто не пройдет мимо и через меня без моего позволения. Потому сейчас все дороги закрыты. Мои слуги блокировали все подходы. И кроме того, здесь, в твоем мозгу, время течет по-иному. Мы разговариваем всего несколько секунд, а тебе кажется – очень давно. Итак, расскажи все, что с тобой случилось, как ты тут оказался…
– Андрус, ты? – Голос Урхарда был хриплым, он откашлялся и со стоном обхватил голову. – Ничего не помню. Что с нами было? Где лошади? Как мы оказались у ручья?
– Пей! – Андрей осторожно приложил флягу к губам Урхарда, холодная, свежая вода полилась в глотку купца, и тот стал пить, захлебываясь и дергая кадыком.
Потом Андрей отнял флягу от губ, заткнул ее пробкой и сел рядом на замшелый ствол дерева, свалившийся на берег ручья. В лесу пели птицы, пахло раздавленными ягодами земляники, журчала прозрачная вода, и все виделось таким обыденным, простым, незамысловатым… как будто нет на свете организма по имени Лес, нет его слуг, бывших когда-то людьми, нет… в общем, нет ничего, что составляло сейчас самую важную часть жизни Андрея. Нынешней жизни Андрея.
– Ты кто? – внезапно спросил Урхард и потянулся за клинком, висящим на поясе. – Ты не Андрус!
– Я не Андрус, – краем рта усмехнулся Андрей. – Я Андрей. Андрей Монах, отец императора Балрона, правитель империи Балрон. Убийца драконов и еще множества людей. Вот так.
– Ты вспомнил, – утвердительно кивнул Урхард. – Ты все-таки вспомнил! И ты изменился…
– Все мы меняемся, – снова усмехнулся Андрей. – Я стал полноценным оборотнем. Или, как у вас называют, перевертышем. Впрочем, суть одна и та же. Пока ты спал, я перекинулся и восстановил свою настоящую внешность. Вот так я выгляжу на самом деле. А еще мне за сорок, я бывший воин, бывший наемный убийца, бывший монах – жрец по-вашему… в общем, все в прошлом. И кто я теперь – не знаю. Впрочем, разве что-то изменилось? Разве я выполнил свою задачу? Мне нужно попасть в Славию и завершить начатое.
– Ты сейчас с кем говорил? – напрягся Урхард. – Я только половину понял. Тебе придется многое мне пояснить, рассказать!
– А надо ли? – хмыкнул Андрей. – Ради любопытства?
– Ну… и любопытства тоже, – нахмурился Урхард. – Кроме того, я считаю тебя своим другом, членом своей семьи – почему-то мне казалось, что и ты меня считаешь своим другом. Иначе зачем полез бы за мной в дом негодяя, дрался за меня. А разве друзья скрывают друг от друга правду?
– Бывает, и скрывают, – криво усмехнулся Андрей. – Если я что-то и вынес из этой жизни, то это твердое убеждение, что в жизни бывает все. И хватит философских дискуссий, давай-ка поедим, потом отберем те продукты, которые сможем нести на себе, и пойдем в село, к твоим. И там уже будем держать совет, как жить и что нам делать.
Андрей задумчиво провел рукой по волосам – они были темными, почти жгуче-черными. Пропали шрамы – перед Урхардом сидел молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, широкоплечий, худощавый, с резкими чертами лица, будто вырубленными топором. Нос с легкой горбинкой указывал на то, что в предках Андрея были донские казаки. Впрочем, откуда Урхарду знать про донских казаков? Если только Андрей расскажет. А он пока не собирался ничего сообщать своему нежданному другу.
– Хорошо выглядишь… для своих лет, – усмехнулся Урхард и, закряхтев, сел, опершись руками о землю, покрытую толстым ковром хвойных иголок. – Так что же с нами случилось? Где наши лошади? Как мы тут оказались? Я помню – ехали, ты чего-то заволновался, а потом… потом ничего не помню. Давай-ка рассказывай, хватит рожи строить!
– Ну что же, слушай… – Андрей помолчал, внимательно посмотрел в лицо Урхарда и грустно добавил: – Только потом не говори, что лучше бы я ничего не рассказывал…
– Лучше бы ты мне ничего не рассказывал! – с чувством выдохнул Урхард и сплюнул, влепив плевок в корень дерева, выступающий из земли толстенной змеей. – Только не говори: «Я же говорил!» Это что, я скот?! Я животное, прислуживающее этим деревьям, кустам, этому лесу? Как лошадь?!
– Скорее как конь, – улыбнулся Андрей. – Ты же мужского рода.
– Ага. А моя Адана кобыла, да? А Беата жеребенок. А ты…
– Хватит, Урхард! Не нужно истерик. Ну да, так сложилось – в вас, жителях Леса, его споры. Но не забывай, он дал вам несокрушимое здоровье, он вас не убивает, кормит, поит. В качестве слуг – пришлые и все те, кто пытается рубить Лес или неосторожно заходит на его территорию. И то даже не все – часть он отпускает на волю, в расчете что они разнесут его споры и Лес где-нибудь приживется. Почему-то не приживается. Вот этого я не понял. Может, почва тут такая? Какая-нибудь радиоактивная? А что, вполне возможно.
– Что значит – радиоактивная? – переспросил Урхард.
– Долго объяснять. В двух словах – вредная, вызывающая мутации. Мутации – это то, что Лес делает с людьми.
– Никак не могу прийти в себя… вся моя жизнь, все, что я знал о мире, – все в пыль! А он нас сейчас слышит? Он может с нами говорить?
– Вероятно, может, но только через своих слуг, – равнодушно кивнул Андрей. – Слышит? Вероятно, слышит. Ведь сейчас мы внутри его, как паразиты в живом существе.
– Тьфу! Слово-то какое нашел! Паразиты! Ладно, что дальше? После того как мы все это узнали, как жить будем? Что тебе сказал Лес?
– Лес хочет, чтобы все оставалось так, как было. Вы охотитесь, живете, размножаетесь – столько, сколько он сочтет нужным, и… все в общем-то.
– Столько, сколько он сочтет нужным?! – тихо охнул Урхард. – Это что значит, это Лес сделал так, что у нас одна Беата?! И нет других детей?
– А ты вспомни, у многих ли живущих в Лесу двое, трое и больше детей? – Андрей прислонился спиной к стволу дерева, полуприкрыл глаза, и у него вдруг заныл затылок в том месте, куда некогда проник корешок Леса.
– Ты намекаешь… нет, ты прямо говоришь, что в этом виноват Лес?! – Урхард грубо выругался и снова сплюнул, будто плевком хотел убить дерево. – А мы-то… мы так надеялись, что у нас будет еще один ребенок. Нам хотелось много детей, столько, сколько сможем! И ты прав – в селе редко у кого два ребенка, а уж про три и говорить не стоит… редкий случай. Проклятый Лес! Я начинаю его ненавидеть!
– Не нужно его ненавидеть, – пожал плечами Андрей. – Разве ты ненавидишь ветер, снесший крышу с сарая? Или молнию, ударившую в человека? Лес – это не человек. Да, разумное образование, которое может думать, планировать, но это не человек. Все его существование построено на выживании и размножении… хм… как у человека. Он пытается приспособить мир под себя, используя все возможности этого мира. Как человек, он умеет мыслить, умеет сожалеть, испытывает подобие гнева и радости, удовольствия и неприязни. М-да… я сам себя загнал в ловушку. Если все это он может, чем отличается от человека?
– У человека, настоящего человека, есть руки, ноги, голова, – ядовито заметил Урхард, – а этот демонов лес топливо для печи! И ничего больше!
– Правда? – кисло усмехнулся Андрей. – Когда-нибудь я тебе расскажу о людях, которые считали, что все, кто на них не похож – внешностью, цветом кожи, языком, верой, суть топливо для печи, и ничто иное. А ведь и у тех и у других есть ноги, руки, голова и все, что положено человеку. А как бы ты отнесся к драконам?
– Драконам? Каким драконам? – недоуменно хмыкнул Урхард. – Я не знаю никаких драконов. Что это такое?
– Летающие существа наподобие огромных ящериц, изрыгающие пламя. Разве у вас нет никакого упоминания о драконах?
– Хм… было что-то такое, в сказках, – пожал плечами Урхард. – Назывались они как-то по-другому. Видерны вроде бы. И что, при чем тут драконы?
– Они разумны. Моя подруга Шанти – драконица. Но она не человек, хотя умеет копировать человека так, что не отличит никто на свете. Кроме дракона. Или меня. Я умею отличать настоящего человека от его копии. Но речь не о том. Драконы изначально не имеют внешности человека, но разве они не заслуживают жизни? Они умны, живут тысячи лет, обладают магическими способностями, могут принять облик человека – один в один!
– Не знаю, – вздохнул Урхард, – я никогда не задумывался над такими проблемами. Никогда. Они мне были просто неинтересны.
– И Лес не задумывался, – улыбнулся Андрей, – он был очень удивлен, что люди могут быть не только слугами, не только насекомыми, ползающими по его телу, но и друзьями, напарниками, не только симбионтами, не осознающими, что и зачем делают, но и партнерами в жизни.
– Это ты ему рассказал? – Урхард приподнял брови и скептически покачал головой.
– Я. Как мог.
– А с чего вдруг он стал разговаривать именно с тобой и ни с кем больше? Почему ты?
– Я не такой, как вы. Скорее всего, я даже не человек. Ну да, да – перевертыш. Я мутант. Меня нельзя заразить спорами – я их просто выбрасываю. Из меня нельзя сделать слугу. А еще – я из другого мира, знаю больше, чем вы, многократно больше. За мной память цивилизации, о мощи которой вы не имеете никакого представления, а если бы имели, то… не важно. Это совсем не важно. Мир меняется, и все мы меняемся вместе с ним. В этом мире появился я, и все меняется. Начинаю думать, что замысел Бога состоит именно в том, чтобы изменить этот мир, застывший в равновесии, подтолкнуть его…
