К концу сентября дом, можно сказать, он построил и даже остеклил все двадцать четыре окна на первых трех этажах, два окна в башне и навесил на них мощные, дубовые ставни. На верхних этажах окон было даже больше, так как две северные комнаты на первом этаже он решил отвести под склад. Правда, жить можно было только на первом этаже, да и то всего лишь в одной комнате, размещавшейся в правом углу, а если точнее, то в трех, так как он разделил эту загогулистую комнату деревянными перегородками на три смежных комнаты, в которых имелись потолки. Все остальное можно было достраивать и отделывать, по мере необходимости, хоть до морковкиного заговенья. Главное у него теперь имелся громадный, полностью перекрытый подвал, три комнаты с одной печной трубой, к которой он в любой момент мог пристроить печи, и время на то, чтобы спокойно заняться уборкой урожая, хотя некоторую его часть он уже собрал и даже насолил на зиму огурцов, помидоров, наварил приправ и все это пусть закатал не в стеклянные банки, но зато разлил по большим белым горшкам, закупорил их крышками и для вящей герметизации залил парафином.
Его Митяй собрал минувшей зимой чертову прорву из нефти, ведь он застывал первым и его было легко собирать. Хорошенько проварив парафин, он выпарил из него бензин и тот сделался пищевым, то есть совершенно не вонял ни бензином, ни соляркой, а это главное. Хотя парафина он собрал не так уж и много, всего какихто двести килограмм, он наделал керамических светильников, залил в них парафин и теперь везде, куда не пойди, мог в любой момент зажечь сколько угодно этих долгоиграющих свечек, которые не воняли керосином. Так что он уже не рисковал налететь в темноте на какуюнибудь полку, расшибить себе голову, но что самое неприятное, разбить чтонибудь ценное и очень нужно. Да, свет это великое дело, особенно в каменном веке. Со светом человеку живется куда легче, особенно зимой, когда на дворе темнеет рано, а светает поздно. Правда, изза этого спал он не больше восьми часов, а все остальное время работал, как каторжный, чтобы не пришлось зимой хвататься то за голову, то за задницу, то еще за чтонибудь. Это конечно вранье, что летом один день весь год кормит, но если летом не поработаешь, то зимой сложишь зубы на полке и удавишься с голодухи.
Все пока что складывалось у Митяя просто зашибись, как он сам неоднократного говорил Крафту, одно его волновало, где бы ему раздобыть соли. Пока что соли ему вполне хватало, ведь он употреблял ее только в пищу, да, еще заготовил солку на зиму, но ведь рано или поздно он найдет себе подругу и, желательно, не одну, а побольше, побольше, пойдут дети и ему придется заготавливать на зиму много припасов. В общем при одном только взгляде на солонку у него начинала болеть голова. Смотаться за солью на море, было парой пустяков, поехав туда с тремя тоннами солярки он за один раз привезет оттуда три тонны соли, как минимум, да, вот беда, на кого оставить хозяйство? Он знал, что в Ставропольском крае есть соленые озера, одно в Красногвардейском районе, другое и того ближе, но как знать, куда добраться легче. Впрочем, если смотаться на Соленое озеро, то там ведь можно будет просто собирать соль на берегу лопатой, а реки ведь ему и так, и так придется форсировать, а они изза таяния ледника в горах в каменном веке были, ох, какие полноводные и представляли из себя на Северном Кавказе настоящую проблему.
В любом случае нужно было подумать о надежном стороже и Митяй, усмехнувшись, подумал: - «Посадить что ли на цепь парочку махайродов во дворе? Так их же ктото должен будет кормить!» С такими мыслями, позавтракав, он снова отправился на галечник, собирать камни для фундамента кирпичной ограды вокруг крепости. Точнее его дом станет крепостью тогда, когда он построит вокруг него стену хотя бы семиметровой высоты, к которой пристроит все надворные постройки. Сначала он хотел расширить двор раза в три, чтобы но потом плюнул на это и решил, что ему вполне хватит добавить к нему по пять метров с каждой стороны, а скотный двор лучше пристроить сбоку. Приняв такое решение, он быстро снял и перевез на огороды плодородную почву и вулканический пепел, после чего пропахал канаву шириной в полтора метра и глубиной всего в полметра. После этого он принялся завозить с галечника камень и вскоре снова взялся за работу и начал бутить ленточный фундамент, за две с половиной недели поднял его заподлицо с уровнем двора, а потом поднял еще на полметра под опалубку. Да, поначалу фундамент на известковом растворе не имеет большой механической прочности, хотя и способен держать вес трехэтажного дома, а не то что стены, но со временем он превратится в известняк и тогда станет даже прочнее, чем бетон. Дав раствору схватиться, Митяй сделал асфальтом поверху и по бокам фундамента гидроизоляцию и принялся не спеша поднимать крепостные стены.
В работе ему очень помогало то, что раствор за него снова мешал многострадальный «Ижак», который, кажется, к этому дню уже разучился ездить. Зато его дубовая растворомешалка на полтора куба, позволила ему очень быстро возвести фундамент. После этого он принялся строить стену вокруг дома и попутно квадратный скотный двор размером шестьдесят на шестьдесят метров, но ему предстояло стать им только будущей весной, причем это будет скотный дворясли. Убрав урожай, Митяй установил для себя строгий график работ: с утра и до обеда он формовал кирпичи и закладывал их на просушку; потом быстро вынимал из печи готовые и уже остывшие до вполне приемлемой температуры кирпичи; пока они остывали, возводил стену вокруг дома и скотного двора; после этого сажал в печь пару сотен кирпичей и врубал все форсунки. При этом он еще и успевал смотаться вечером на свою нефтебазу, привезти нефти, поставить ее отстаиваться, затем доливал в камеру нагрева хорошо отстоявшейся нефти, перед этим аккуратно сливая ее в чистые, сухие, в смысле без воды, посудины, а остатки сжигал, хотя ему это и не очень нравилось. Экология, понимаешь ли, страдала, но он с этим пока что ничего не мог поделать и потому лишь разводил руками и горестно вздыхал, говоря, что так будет не всегда.
Спать Митяй ложился не раньше одиннадцати, а в семь утра уже вскакивал, как ошпаренный, и так длилось до тех пор, пока он не поднял стену на три метра. Однако, и после этого он не угомонился, хотя и взял себе отпуск на целую неделю и все это время рыбачил. Лосось снова пошел на нерест, а минувшая зима показала, что его здоровенная землянка с потолками высотой в четыре метра, представляет идеальный склад для хранения продуктов на льду и поэтому он полностью обложил ее стены кирпичом, оштукатурил, наделал стеллажей, ящиков и теперь через каждые полчаса, сорок минут отвозил в ледник полную тележку потрошеной, обезглавленной рыбы и емкости с красной икрой. На этот раз он не стал жадничать и решил засолить икры побольше. Митяй любил красную икру и трескал ее с удовольствием, особенно с вареной картошечкой. Между тем он твердо решил, что пусть и не на следующее лето, но через год, наизнанку вывернется, в игольное ушко пролезет, но обязательно смотается в Ставропольский край за солью. Хотя Митяй уже полностью переселился в каменный век, он все равно еще мыслил категориями века двадцать первого, в котором бесследно сгинул Дмитрий Мельников, ну, а чтобы не думать об этом, загружал себя работай так, чтобы едва дойдя до кровати, тут же уснуть.
Вообщето работа просто стала для него самым лучшим средством психологической разгрузки, позволяющим ему не сойти с ума или не надраться однажды в лоскуты и потом взять и застрелиться с тоски. Что ни говори, но он в этом чертовом каменном веке был один одинешенек и прекрасно понимал, что даже какаянибудь местная супермодель не решит его проблем, ведь она, скорее всего, окажется настолько отсталой в своем умственном развитии, что трахать ее окажется то же самое, что трахать шимпанзе. Так не проще ли тогда просто взять и завести себе козу, ту, которая с рогами? Что одно, что другое будет чистейшей воды зоофилией. Всем этим троглодитам каменного века, хотя кроманьонцы, если верить ученым, биологически ничем не отличались от современного человека, до этого уровня еще развиваться и развиваться. Поэтому даже если он и наловит в этих краях людей и заселит в свой дом, ничего хорошего из этого все равно не выйдет, он будет окружен недочеловеками. От таких мыслей, а они посещали Митяя очень часто, ему становилось не просто грустно, а по настоящему тошно и он был готов выть от тоски, обиды, негодования, а иногда и ужаса.
Единственное, что его спасало, так это работа и в ней он находил, как это ни странно, отдохновение от тяжких мыслей, она наполняла его жизнь хоть какимто смыслом, и в то же время доставляла радость, ведь он занимался созидательным трудом, а не пустым ворочанием камней на каторге. Каждый день Митяй достигал какогото пусть маленького, но успеха и даже если у него чтото не получалось так, как нужно, то он не расстраивался, а старался извлечь урок из своей ошибки, чтобы в следующий раз не повторять ее. Поэтому он все старался делать на совесть и даже его довольно простой и неказистый дом в три этажа. Он стоял на высоком фундаменте с вентиляционными оконцами полуподвала, забранными снаружи деревянными жалюзи и закрытые изнутри прочными ставнями. Потолки в нем были высокими, в четыре метра. Перед входом стояло просторное и высокое крыльцом с навесом от дождя, крытым светлой черепицей. Сам же дом был облицован светлым, похожим на темную слоновую кость, матово блестящим на солнце кирпичом. Поверху он сложил из кирпича зубчатый парапет, а все окна закрывались массивными дубовыми ставнями, которые он мечтал украсить какиминибудь геральдическими накладками. В общем дом получился у него, как это ни странно, очень красивым не смотря на всю простоту архитектурного решения, а может ему это только казалось.
