Итковиан неодобрительно посмотрел на Остряка.
— Смертный меч, каковы ваши намерения?
Тот скривился и сказал:
— Для этого путешествия необходима скорость. Для этого путешествия, — повторил он, бросая взгляд на яростно хмурящуюся Скаллу Менакис, — Трейк рискует средоточием своей силы.
— Не мой бог! — огрызнулась Скалла.
Остряк печально улыбнулся ей.
— К сожалению, не твой. Ты должна будешь просто ехать верхом с Итковианом. Мы не станем вас ждать, но, возможно, вы сможете идти с нами вровень… хоть какое-то время.
Итковиан ничего из сказанного не понял.
— Сударь, — сказал он Остряку, — вы отправитесь с помощью Пути?
— Нет. Точнее, не совсем. Возможно. Откуда мне знать? Я просто знаю, откуда-то знаю, что мой Легион способен… ну, на нечто другое. Нечто… быстрое.
Итковиан окинул женщину взглядом и пожал плечами.
— Скалла Менакис и я благословлены великолепными конями. Мы попытаемся не отставать.
— Хорошо.
— Смертный меч.
— Что, Итковиан?
— Сударь, что ждёт нас впереди и столь вас тревожит?
— Я не уверен, друг, но у меня будто кишки свело. Мне кажется, нас скоро предадут.
Итковиан долгое время ничего не отвечал, затем сказал:
— Сударь, если пересмотреть недавние события незатуманенным взором, то можно понять, что предательство уже свершилось.
Остряк просто пожал плечами, поворачиваясь к своим последователем.
— Держитесь близко, треклятые недоноски. Если в начале пути кто-то отстанет, там и останется.
Скалла подошла к Итковиану, ведя в поводу своего коня.
— Вы знаете, — спросил Итковиан, — что сейчас произойдёт?
— Наверное, ничего, — огрызнулась она, запрыгивая в седло. — Остряк, видать, головой ударился об…
Она не закончила предложение: Остряк и его Легион будто размылись, слились в неразборчивом мерцании тёмных полос в единую огромную фигуру, прижавшуюся к земле. Нечто ринулось вперёд, пружинисто, словно кошка, и исчезло в ночи.
— Храни нас Беру! — прошипела Скалла. — За ним! — крикнула она, вгоняя каблуки в бока лошади.
И они пустились в галоп.
Проезжая мимо лагеря Бруда, они заметили оживление, хотя до рассвета оставался ещё колокол, солдаты поспешно собирались.
Они увидели, не обменявшись ни словом, яркие огни колдовства в небе на юго-западе.
Иногда во тьме мелькало огромное существо, за которым они следовали, блёклое мерцание жёлтого с чёрными полосками; создание мчалось словно в невероятно высокой траве, будто под покровом листвы джунглей, увитое тенью, смертоносное благодаря своей скорости и беззвучности.
Затем небо начало светлеть и на юге показался горизонт, стволы деревьев и вьющийся между ними торговый тракт.
Полосатый зверь достиг холмов паркового леса и там скрылся из глаз.
Взмыленные, с пеной у рта, лошади неслись вперёд, тяжело и прерывисто стуча копытами. После такого испытания не оправится ни одно животное, и Итковиан знал это. Смерть ждала лишь окончания бешеной скачки.
Отважный и великолепный скакун, — Итковиан гадал, стоила ли жертва того.
Они проехали по дороге между рощами, тракт мягко поднимался к тому, что показалось Итковиану каким-то откосом.
Затем прямо перед ними возникли повозки. Несколько фигур повернулись, глядя на их приближение.
Если люди и видели полосатое создание, то ничем себя не выдали — все выглядели спокойными, никто не бил тревогу.
Итковиан и Скалла проехали мимо малазанского арьергарда.
Неподалеку затрещало колдовство.
Солдаты выстроились в шеренгу на гребне впереди, строй, обращённый к югу, но вот он рассыпался в беспорядочном движении. Итковиан ощутил напор тревоги — поток резкой боли, чувство неизмеримой потери.
Он пошатнулся в седле, но снова заставил себя сесть прямо. Необходимость поразила его сейчас, неожиданная и всеохватная.
Скалла кричала, повернула спотыкающуюся лошадь вправо, покинула дорогу, приближаясь к холму, где повисло в безветренном воздухе знамя малазанцев. Итковиан последовал за ней, но медленнее, держась сзади. Его душа утопала в ледяном ужасе.
Конь сбился с галопа, вытянул шею. Перешёл сперва на карьер, затем — на вихляющийся нетвёрдый шаг. Приостановился, медленно волоча копыта в двадцати шагах от подножья холма.
И умер.
Оцепенев, Итковиан вытащил сапог из стремени, перекинул больную ногу через тело животного и свалился на землю.
На холме справа он увидел Скаллу, та слезала со своей лошади — склон победил и её. Женщина принялась карабкаться вверх. Остряк и его войска прибыли. Вернувшись в человеческое обличье, они столпились на холме и, казалось, ничего не предпринимали.
Итковиан отвёл взгляд и заковылял вдоль дороги, которая выпрямилась на последнем участке до поля перед мостом и города за ним.
Леденящий душу страх.
Его бог пропал. Его бог не мог отразить подобного ужаса, как сделал это однажды, месяцы назад, на равнинах к западу от Капастана.
Горе и утрата, каких он ещё никогда не испытывал.
Истина. Которую я знал. В сердце. Сокрытая ранее, теперь открыта. Но я ещё не закончил. У меня ещё есть дело.
Он шагал, не видя солдат справа и слева. Вышел из неровного строя, оставляя позади стоявшую с опущенным оружием армию, сломленную ещё до начала битвы — сломленную смертью одного-единственного человека.
Итковиан не обращал внимание ни на что. Он достиг спуска и продолжил идти.
Вниз.
Туда, где перед восьмью сотнями к’чейн че’маллей ждали ряды т’лан имассов. Т’лан имассов, которые — все, как один, — медленно повернулись.
На вершине холма вспыхнули Пути.
Остряк проревел приказы своим последователям занять места на южном склоне. Долгое время он неподвижно стоял, всё ещё содрогаясь от силы своего бога. Обещание убийства заполнило его, невозмутимое, но уверенное намерение хищника, которое он уже чувствовал однажды в городе, оставшемся далеко на севере.
Его взгляд был слишком острым, каждое движение привлекало внимание. Он осознал, что сжимает в руках сабли.
Остряк видел, как из врат Пути вышел Орфантал, за ним появился Бруд. Он видел Скаллу Менакис, смотревшую на три трупа. Затем Воевода протолкнулся мимо неё, бросил на тела короткий взгляд и отправился к четвёртому телу, лежавшему ближе к месту, где стоял Остряк. Женщина тисте анди. Два человека присели рядом с ней. Один, чью душу по-прежнему сжимала свирепая хватка магии Хаоса. Вторая… Серебряная Лиса, по её круглому лицу текли слёзы.
Он видел Круппа, рядом с которым стояли Хетан и Кафал. Даруджиец был бледен, с остекленевшим взглядом, казалось, он вот-вот упадёт в обморок. Странно, что не горе так ударило по даруджийцу. Он видел, как Хетан неожиданно потянулась к Круппу ещё прежде, чем тот упал.
Но того, кого Остряк высматривал, нигде не было видно.
Он отправился на южный гребень, чтобы оглядеть расположение своего Легиона. Последователи готовили оружие. Ниже собирались «Серые мечи», явно готовясь наступать на город…
…город, укрытый дымом, полыхающий вспышками колдовства и взрывчатки, город, разрывающий сам себя на части…
Остряк наконец отыскал взглядом нужного ему человека.
Итковиан.
Идёт к т’лан имассам.
Резкий крик прозвучал с холма за спиной Остряка. Он повернулся и увидел, как Серебряная Лиса отстраняется от Корлат, оборачивается…
Но десятки тысяч т’лан имассов теперь смотрели на Итковиана.
Остряк видел, как его друг медленно шёл, пока не остановился в двадцати шагах перед неупокоенными воинами.
Поняв, Серебряная Лиса закричала и бросилась бежать…
О да, Призывательница. Ты хотела натравить их на к’чейн че’маллей.
Остряку не нужно было стоять близко и слышать Итковиана, чтобы узнать, что́ тот сказал безмолвным т’лан иассам.
Вам больно. Сейчас я приму вас…
Он почувствовал растущий ужас своего бога, пересиливающий его собственный…
Когда т’лан имассы ответили.
Упав на колени. Склонив головы.
Ах, Призывательница…
А теперь было уже слишком поздно.
Невозможно правдиво передать миг предательства, ибо, скрытый в себе самом, он приносит такое внезапное понимание, что человек готов отдать собственную душу, лишь бы отменить произошедшее. Невозможно правдиво передать предательство, но изображение Ормулогуна — подходит чрезвычайно близко к тому идеалу, которого только может надеяться достичь смертный…
Н’арул. Комментарий к «Смерти Скворца» Ормулогуна
Звук шагов в зале сообщил, что в храм явился ещё один гость — Колл понятия не имели, званый ли. Поэтому даруджиец оторвал взгляд от двух Рат’жрецов, которые стояли на коленях у погребальной камеры, и увидел, как в двери входит фигура в очень просторном балахоне. Несмотря на отсутствие маски, лицо человека казалось до странности неразличимым.
