– Вот же дьявол, – выругался мальчишка, – Да тут сотни этих значков. Давай нарисуем тебе осла? Все равно его увидят только могильщики. Повеселим этих ребят немного.
– Зачем так мрачно? – возмутился кучеяр, оскорбившийся отношением молодого купца к своему творчеству. – Я могу посоветовать. Например, вот хороший знак. Видите, лист папоротника? Он означает вызов всему, что наводит ужас. А вот, знак «Эйваз». Выбрав его, вы скажите: «Я бесстрашен!».
– А что означает эта змея? – спросил Арлинг, показав на невнятный символ внизу.
– Змею, – хмыкнул бородач, но видя, что Регарди не настроен шутить, пояснил. – Я бы выбрал что-нибудь другое, для боев он мало подходит.
– И все же?
– Змея ползет по рафии. Это особый вид пальмы с шипами. Шипы опасны для змеи, но гадина все равно ползет вверх, хотя и не знает зачем. Колючки рвут ее тело и рано или поздно убьют. Даже если ей удастся достичь верха, то макушка пальмы не выдержит ее веса и обломится. Тогда змея разобьется. Она в любом случае обречена. Я переписал этот знак из старого сборника, но думал его убрать. Его все равно никто не берет.
Сейфуллах с кучеярам принялись обсуждать другие знаки, но Арлинг уже знал, что выбор закончен. Змея прекрасно знала, зачем она ползла по шипастому дереву. Она тоже не могла найти смерть и надеялась, что рафия ей поможет. Сегодня ничего не было для него случайным. Даже этот знак. Символ выполнения невозможного.
Аджухам еще долго ругал его за выбор столь неподходящей татуировки, но Арлинг не стал его слушать. Чувствуя, как кисть кучеяра скользит по его плечу, Регарди улыбался. До сих пор все полученные им знаки были удачны. А значит, смерть ждала его.
***
От противника исходили гигантские волны страха, и Регарди казалось, что он в них утонет. Маска коршуна, которая в начале боя полностью скрывала лицо кучеяра, теперь сползла на шею, а пот обильно покрывал его лицо и шею, скатываясь по нагретым доспехам и с шипением впитываясь в раскаленный песок. Длинные волосы выбились из-под шлема, липли к взмокшему телу бойца и брызгали на Арлинга солеными каплями. Дыхание кучеяра сбилось и вырывалось судорожными хрипами сквозь стиснутые зубы, движения потеряли быстроту и уверенность, а во взгляде ощущалось паника.
Арлинг чувствовал врага так же хорошо, как если бы забрал его душу и получил власть над телом. Каждый шаг, вздох, взгляд были предсказуемым. Человек в маске коршуна устал, был напуган и хотел, чтобы Регарди исчез. Но его желание было невыполнимо, потому что следующим врагом Арлинга мог стать Фарк, бившийся неподалеку, а поединка с ним Регарди не хотел. И не потому, что лучший ученик Школы Карпов был в хорошей форме. Арлинг с удовольствием намял бы ему бока дома, в Балидете, но руины амфитеатра были не самым удачным местом для выяснения отношений. Они пришли сюда не за этим.
Бои Салаграна начались с долгого и утомительного ожидания в камере подземных катакомб, находящихся под ареной. Азатхан сказал, что это время дается бойцу для того, чтобы он мог подумать над жизнью и проститься с миром, однако спокойствие, охватившее Регарди с утра, не способствовало высоким мыслям. Поэтому час перед боем он провел так, как обычно проводил время перед школьными экзаменами – в тренировках. В камере было не теснее его собственной комнаты в Доме Солнца, а циновка, ведро для нужд и сундук послужили отличным подсобным материалом.
Если первые два предмета не вызывали вопросов, то в сундук Арлинг заглянул с любопытством. Многослойные стеганые наручи из кожи и ткани, такие же поножи, немного помятый, но все еще прочный шлем с гребнем, чешуйчатый панцирь и кольчуга были оставлены не случайно. Ему любезно предлагали защитить свою жизнь, но, подумав, Регарди решил, что с него будет достаточно маски жука и рисунка на плече. Краска до сих пор сохла и неприятно стягивала кожу, заставляя ее зудеть и чесаться. Регарди никогда не любил доспехи и предпочитал обходиться без них, делая выбор в пользу скорости и ловкости. Он собирался биться с опытными противниками, а для мастеров доспехи не будут серьезным препятствием.
Однако время, проведенное в камере, не прошло бесследно. По мере того как шли минуты, Арлинг чувствовал, как вместе с ними утекает спокойствие, которое переполняло его совсем недавно. Здесь, под землей, не было слышно того, что творилось на арене, но он чувствовал – бои начались. Порой ему казалось, что он слышал возбужденные крики толпы, рев зверей, травля которых должна была разогреть зрителей, звучный голос госкона, главного серкета, ведущего церемонию игр, тревожные запахи песка и крови, но это было лишь воображение, потому что в подземной галерее было тише, чем в пустыне перед бурей. В глухой тишине раздавались лишь шаги охраны, да шорохи из соседних камер, где находились другие воины. По крайней мере, Арлинг на это надеялся. Мысль о том, что его обманули и заперли в этой комнате навеки, была сразу изгнана, но от нее остался неприятный след, источавший зловоние страха, который ему сейчас был не нужен.
Когда, наконец, появился Азатхан, Регарди с трудом сдержал вздох облегчения и постарался изобразить то выражение лица, которое, по его мнению, должен был иметь человек, проведший час в размышлениях о жизни и смерти.
– Я расскажу тебе о правилах, – произнес полукровка, внимательно его разглядывая. Регарди с трудом избавился от ощущения, что на него смотрели, как на еще одного зверя для травли.
– Первый круг называется Санакшас, – равнодушно продолжил полукровка. – В нем участвуют все воины. Санакшас длится ровно столько, сколько горит веревка, растянутая по кругу арены. Бойцы сражаются друг с другом до тех пор, пока не прозвучат барабаны и голос госкона. Те, кто продолжат драться после того, как госкон объявит о завершении Санакшаса, получат стрелу в лоб. Все, кто к этому времени останутся стоять на ногах, переходят на второй круг. Покидать арену самому запрещается. Вы приходите и уходите только под стражей.
Арлинг мысленно прикинул размеры амфитеатра. По его подсчетам, веревка должна была гореть не меньше часа. Достаточно, чтобы отправить на тот свет небольшую армию, но совсем мало, чтобы найти ответы на все его вопросы.
– Второй круг называется Рархгул, – тем же равнодушным голосом продолжил Азатхан. Арлингу стоило только представить, как он повторял это тридцать шесть раз – для каждого участника – чтобы поднять себе настроение. Полукровка ему совсем не нравился.
– Рархгул – это время поединков тех, кто выжил в Санакшасе. Соперников выбирает госкон по жребию. Бои идут до темноты, и только Нехебкай знает, со сколькими бойцами ты сразишься за это время. Каждый поединок длится до тех пор, пока один из противников не прекратит двигаться. Все, кто останутся на ногах после заката, могут принять участие в третьем круге. Имя ему – Лал. После третьего круга остается только один победитель, потому что все остальные мертвы. Бывало и так, что не оставалось никого. Все, что касается Лала, ты узнаешь на арене. Таковы правила.
Арлинг нетерпеливо кивнул. Слова полукровки вдруг стали казаться пустыми и бессмысленными, а дальнейшее ожидание превращалось в изысканную пытку. Он хотел на арену.
Несмотря на то что Регарди ожидал боев каждую секунду, Санакшас наступил неожиданно. Казалось, еще недавно Арлинг разминался в комнате под землей, но вот первые два противника уже лежали на песке, а он кружил с Маской Коршуна, гадая, как бы избежать боя с Фарком, который, как назло, дрался рядом. Ученик Шамир-Яффа бы совсем не против поединка с недругом из школы Белого Петуха, но Арлинг по непонятным для себя причинам биться с ним не хотел. Это было не то место и не то время, а смерть Фарка была ему не нужна. «Карп» же был частью его личной истории, его новой жизни в Балидете, человеком, в драках с которым был успешно отработан не один прием. Таких людей нельзя было убивать на потеху толпе. Но так как поблизости других бойцов кроме Фарка не было, то Регарди собирался играть с Маской Коршуна до тех пор, пока не сгорит веревка.
– Асса! Асса!
Его противник, наконец, собрался с духом и перешел в атаку, которая закончилась так же неудачно, как и все предыдущие. Арлинг провел захват и, зажав ему руку, сломал еще один палец. Предыдущие два были покалечены в первые минуты поединка. Боец резко выдохнул, обдав его крепким ароматом журависа. Этой травой пахло повсюду. Раньше запах свежей земли, меда и молока напоминал Арлингу о Мастаршильде, но в последние годы он не мог избавиться от его устойчивой связи с наркотиком.
Зрительские ряды оживились, оглушив театр новыми воплями. Искать долго причину их восторга не пришлось. Фарк упал, но был жив. Регарди чувствовал, что смерть кружила где-то рядом, но не спешила приближаться к воинам на арене. Ее время еще не пришло, и она собиралась ждать столько, сколько нужно. Впрочем, и он тоже. Происходящее захватывало его все сильнее, заставляя кровь быстрее бежать по венам, а душу петь от восторга. Никогда еще Арлинг не чувствовал себя таким живым, таким значимым. Бои Салаграна едва успели начаться, а он уже понял, что они были именно тем, что ему не хватало все это время.
