Тусклый ноябрьский рассвет под серым небом путал ощущение времени, и Ражный прибавлял шагу, однако будучи уже далеко от речки, вдруг остановился и вздрогнул, поскольку боковым зрением уловил, но пропустил мимо сознания блеснувший в ельнике призрачный свет.
И тотчас ощутил неясную, приглушенную тревогу и, взлетев крылатой мышью, обнаружил свежий след, оставленный очень сильным и волевым человеком: широкая полоса оранжево-вишневого свечения пунктирно мелькала среди леса по берегу и, вырвавшись на чистое пространство, расплывалась на сажень и, самое главное, оканчивалась где-то на поляне возле дома!
Первой мыслью было, что он сам тут часто ходил и видит сейчас свои собственные следы, а их цвет, возможно, искажает зыбкое пространство, но в следующий миг увидел, что за еловой занавесью в пустом оконном проеме тлеет призрачный свет, наполовину смешанный со свечением следа…
По-волчьи осторожно Ражный приблизился к дому и замер – из трубы над кровлей шел дым, простреливаемый редкими искрами…
Печь топилась!
Ражный выждал минуту, наблюдая, как ветер треплет дымный хвост, после чего прокрался к бревенчатому крылечку и резко распахнул дверь… На каменном борове горела настоящая парафиновая свеча, огонек которой трепетал и стелился от ветра, но не гас, а на голой лежанке, вытянувшись во всю длину, спал богатырь, не узнать которого было невозможно – тот самый «снежный человек», что встретился ему лет десять назад на склоне памирского перевала…
Сон у аракса-бродяги был тоже богатырский: Ражный не мог разбудить его, даже когда крепко встряхнул за плечо. Видно, давно не спал, сильно промерз и вот дорвался до призрачного тепла (в пустые окна дуло, хотя от печи исходил жар), разомлел и потерял всякую чувствительность. Похоже, он забрался в избу еще с вечера, как Ражный ушел рубить баню, и, судя по мокрой, сильно изношенной одежде, почему-то брошенной на пол возле лежанки, бродяжил давно, хотя яловые армейские сапоги были еще крепкими, а большой камуфлированный рюкзак, набитый чем-то под завязку, вовсе будто вчера из магазина, однако тоже сырой насквозь и оттого неподъемный.
Должно быть, с головой искупался вольный засадник…
Ражный мысленно примерил его на роль таинственного покровителя и сразу же отверг свое предположение: у этого не могло быть матерого топора – к рюкзаку приторочен туристический с обрезиненной ручкой, тем более ямщицкого тулупа – вещи, ныне редкой даже в таких глухих углах. Да и что бы он понес ему борцовскую рубаху?
На калика-то и вовсе не похож…
А что, если его подселил бренка? Чтоб они начали рвать друг друга, раздирать пока на две части…
Неужели началось наконец послушание?..
Ражный развесил сушить одежду гостя, посчитав неприличным разбирать чужой рюкзак, засунул в печь березовый камелек и улегся спать на тулупе возле борова.
Появление нежданного гостя, принесшего огонь и по-хозяйски заселившегося в чужой дом, спутало все замыслы. И одновременно успокоило: если придется делить свое «я», то лучше уж со старым знакомым, чем с кем-то чужим…
Он проснулся позже «снежного человека» – на лицо стала капать вода.
Стараясь не шуметь, гость доставал из рюкзака вещи и развешивал их на лежанке, хорошо прогретом борове, трубе и по стенам. Видимо, человеком он был запасливым и все свое носил с собой: кроме пары борцовских рубах, оказалось два цивильных разного цвета и недешевых костюма, откровенно дорогие галстуки, майки и прочее тряпье, совершенно не нужное в Сиром Урочище.
Но более всего подивило, что бродяга носил с собой медную чашу и, судя по знакомому запаху, флакон с маслом для Пира Радости, которые он достал в последнюю очередь, чтобы просушить сам рюкзак.
– Что, воин Полка Засадного, подмочил репутацию? – Ражный откинул полу тулупа.
Гость на мгновение замер с мокрым рюкзаком в руках, потом сказал сдержанно:
– Здравствуй, Сергиев воин…
– Богом хранимые… Ты где купался?
Странствующий рыцарь повеселел:
– Вчера речку переходил по лесине, а она не выдержала, разломилась на середине. Там глубина!..
– Откуда и куда путь держишь?
– В город ходил, за продуктами. А куда иду – сам не знаю.
– Все еще бродяжишь?
– Доля такая…
Он не узнавал Ражного – все-таки минуло десять лет…
– Ну что, уделал олимпийских чемпионов?
Гость насторожился, спросил натянуто:
– Чемпионов?.. А зачем их… уделывать?
– Не знаю! Ты же охотился за ними по всему миру? И на хвосте у тебя висел Интерпол…
Вольный аракс сделал длинноватую паузу, спросил тихо:
– Ты калик?
– Нет пока…
– Откуда информация?
– От памирского верблюда.
– Не понял…
Ражный встал, потянулся: в доме уже было достаточно светло, но прохладно из-за пустых оконных проемов.
– Не узнал меня, бродяга-аракс?.. Вспоминай, как ты рвал через границу средь бела дня, как я тебя застукал у речки, когда ты смывал пыль дорог. Такого же мокрого…
Странствующий рыцарь сел на костюм, висевший на углу лежанки.
– Ражный?! Вот так встреча… Значит, ты уже здесь?
– Я тоже не ожидал, – усмехнулся Ражный. – Хотя ты еще тогда собирался в Сирое… Спасибо за огонь! Выручил…
– Да на благо и здоровье, – с чинной усмешкой отозвался бродяга.
– Подумал, тебя бренка подселил…
– Нет, я сам забрел. Гляжу – новая изба с печью и рядом никого. Растопил да и спать лег. Здесь не принято разрешения спрашивать.
– Ты-то давно на Вещере?
– С тех пор и брожу по этим лесам…
– Не берут?
– Как сказать? Не так все просто, – увильнул от ответа бродяга. – Значит, тебя сюда уже запихали?.. Ну, Ослаб! Ну, старец! До чего же проворен!.. Все сходится! Дело за Годуном!
Эти его восторженно-насмешливые восклицания как-то сразу не понравились Ражному.
– Что значит – запихали? – спросил он натянутым голосом.
– Да то и значит!.. Я же все про тебя знаю. Слышал, как ты хорошо начал, уложил на лопатки самого Колеватого! Потом опричника Скифа!..
– Скиф меня сделал…
– Скиф тебя проверял! И ты ему понравился. Поэтому ты здесь. Не ожидал, что тебя так быстро в Сирое упекут!
– Как говорят, от сумы и от тюрьмы…
Бродяга рассмеялся:
– Эх, воин! Разве Сирое Урочище – тюрьма?.. Да это санаторий с пятизвездочными отелями! Вот я в турецкой сидел, это настоящая тюрьма…
– Все равно неволя…
– Кстати, а под каким предлогом тебя в Сирое загнали?
– Судный поединок вничью свел…
– А кого Ослаб выставил тебе? Буйного?
– Да нет, волка…
– Ух ты! Не дрался с волками… Ну и как зверь в поединке?
– Я твою науку вспоминал. Помогало…
– Вот видишь! – обрадовался бродяга. – Не зря встретились!.. Кстати, тут в лесах один волк появился. Каждый день воет, утром и вечером в одно и то же время.
– Я тоже слышал… Только это не волк.
– Почему?
– Скорее кто-то поет, как в храме.
– Похоже, но это волк. Я позавчера следы видел. Крупный. Несколько часов преследовал – не догнал… Подраться хотел.
– Ты в следах-то разбираешься?
– Ну, так… Приходилось выслеживать зверей. Для схваток… Хотя я не ловчего рода…
– Если в Сиром волки, значит, нет больше буйных араксов.
– Куда они делись? – усмехнулся «снежный человек». – Сидят… А почему вничью? В Судных так не бывает.
Ражный не хотел говорить, что произошло на самом деле, поэтому уклонился:
– Видишь, тоже сижу в этих лесах, дом срубил…
– Ну, с тобой все понятно! – заключил бродяга, не объяснив, что ему понятно. – А зачем такие хоромы возвел?
– Так, по вотчинной привычке…
– Чего же без окон?
– Вставить не успел…
Ражному все больше не нравились эти назойливые расспросы и советы, напоминающие о приговоре и будущей доле, и потому он, на правах хозяина, демонстративно осмотрел мокрое тряпье – в доме и так было влажно от сырого и теперь сохнущего леса.
– Это ты зря развесил, – заметил он. – Выноси на мороз.
– И то правда, – сразу согласился бродяга. – На улице быстрее высохнет…
Он стал собирать в охапку свое тряпье, а Ражный, словно в братании, начал его додавливать.
– А ты что, весь гардероб с собой таскаешь? – спросил он с усмешкой. – Костюмы… И даже чашу! Зачем они тебе в Вещерском лесу?
Тот уловил скрытую агрессию, но, видимо, вспомнил их встречу на Памире или уважил хозяина, не принял вызова, но в голосе зазвучала обида:
– Вольный, это ведь, считай, бездомный, ни кола ни двора… Нет, землянка-то у меня есть, так что у тебя долго не задержусь. Обсушусь вот и побреду.
Странствующий рыцарь вынес одежду на улицу и развесил по ветвям елей, оставив в избе лишь пакеты с продуктами, чашу и флакон с маслом. А Ражный понял, что переборщил: не след так обходиться с гостем, тем паче старшим на десяток лет по возрасту и вольным араксом, коих принимать в своей вотчине было за честь. Поставив же свой домик и баню, он снова ощутил себя пусть и не настоящим, безременным, но вотчинником.
