– Что же тебя смущает?
– Обычаи…
– Наши обычаи?
– Наши, наши, аракс… Ты ведь у бренки на послушании?
– Да вот, угораздило…
– И ты холост.
– К счастью! А ты откуда знаешь?
– Знаю… То есть если ты возьмешь замуж кукушку, то освободишься от своего будущего сирого состояния…
– Если возьму – освобожусь.
– Вот видишь!
– Ты решила, я искал тебя, чтоб взять замуж и таким образом удрать из Вещерских лесов?
– Я ничего еще не решила, – жестковато отозвалась она.
– Я тоже… Да и где тебя возьмешь? Ты хоть и кукушка, но не сказочная.
– Пора бы уж забыть тебе сказки…
Ражный чуть замедлил шаг:
– Стараюсь… Но все время смутные чувства… Вот когда бежал по твоим следам, ощутил себя на празднике Манорамы. – Он рассмеялся. – Только ты на лыжах, а не в седле охочей кобылицы! Я и вовсе пеший. Но все равно чувства, как на Пиру Радости.
И по тому, как она промолчала, Ражный понял, что ему верят.
– И еще, – добавил он, – не привык в должниках ходить. Один поэт сказал: за все добро расплатимся добром…
Она забежала вперед и снова перекрыла путь:
– Ты в самом деле отдариться хочешь?
– Хочу, и по нашему обычаю, с лихвой.
– Тогда научи меня готовить рогну, – вдруг попросила с каким-то вызовом.
Рогна – особым способом приготовленный костный мозг дикого зверя – считался у араксов чисто мужской пищей, а если точнее, своеобразным допингом, который употребляли не каждый день и обычно за сутки перед поединком либо когда отправлялись в дальнюю дорогу. Сирым насельникам Вещерской обители, в том числе и каликам, строго-настрого запрещалось вкушать ее, а женщины, тем паче девы на выданье, и вовсе к ней не прикасались, ибо существовало поверье, что от рогны голос становится низким и на лице начинает расти волос.
Было легко определить, когда женщина вкушала запретный плод…
Он хотел спросить, зачем это сирой деве, однако вспомнил, что она ни о чем не спрашивала, одаривая тулупом, топором и продуктами…
– Хорошо, – усмехнулся Ражный. – Научу, но должен предупредить: борода отрастет! Как у меня.
– Я слышала!
– Тогда пошли быстрее!
Гнездо кукушки оказалось хорошо скрытым в темном ельнике, и прежде небольшая изба с рубленым двором была явно старообрядческой заимкой, о чем свидетельствовал восьмиконечный деревянный крест над входом. Этот еловый остров среди болот ловчая дева называла урманом, что говорило о ее сибирских корнях, и по одному этому слову, а еще по огромным светло-карим глазам и пристально-волчьему взору Ражный вычислил прозвище ее рода – Матера или Перцева.
Кормилица Елизавета любила рассказывать о засаднике Матере, который еще в давние-давние времена по велению Ослаба взял с собой девять молодых араксов своего рода и увел в Персию, где служил в личной охране падишаха. Когда же вышел двадцатилетний срок, восточный властитель не захотел отпускать витязей на родину и вначале пытался подкупить их, обещая золото, высокородных жен и рабынь. Матера не захотел остаться в чужой земле и мог бы уйти со своими родичами помимо воли падишаха, но не имел права нарушить табу – проливать кровь тех, кому служил, а вырваться без боя оказалось невозможно. Зная об этом, падишах пошел на хитрость, вроде бы решил отпустить засадников с миром и устроил прощальный пир в крепостной башне. Пока араксы вкушали вина и яства, взирая на девять восхитительных танцующих дев, сам незаметно вышел и приказал запереть железные двери и замуровать камнем. Наутро же, когда воины проснулись в объятьях тех самых танцовщиц, властитель поднялся на свод башни, где оставалась единственная открытая бойница, и объявил два условия. Засадники смогут вернуться домой только после того, как девы зачнут от них и родят по младенцу, а за это время араксы должны обучить своему боевому ремеслу девять персидских юношей. Матера посовещался с родственниками, согласился исполнить оба условия и принял в науку отобранных падишахом молодых персов, которых сквозь бойницу спустили по веревке в башню. И уже на третий день заявил, что второе условие падишаха исполнено.
– Неужели так скоро можно обучиться вашему искусству? – подивился тот.
– Ты же знаешь, царь, убивать получается всегда быстрее, чем зачинать и рожать, – сказал ему Матера. – Испытай учеников, пусть покажут, чем они овладели.
Сначала властитель хотел поднять их на веревке, однако за это короткое время стройные юноши раздались в кости и так взматерели, что уже не проходили в бойницу. Тогда он велел разобрать замуровку и открыть ворота. А для испытания выставил против девяносто своих лучших бойцов, и хотя знал, что наемные засадники не станут проливать крови, все равно окружил башню тройной охраной.
Ученики вышли первыми, а за ними – араксы с девами на руках. Матера сказал юношам всего одно слово, те разделись до пояса и безоружные прошли сквозь все заслоны, будто нож в масло. Никто им не смог противостоять! У персидских воинов отчего-то мечи сами вылетали из рук, ломались копья, а стрелы летели мимо или отскакивали от полуобнаженных тел, словно от брони. Властитель увидел, что под прикрытием своих учеников, не пролив капли крови, пленные араксы уходят и уносят дев, спохватился, вскочил на лошадь и вместе с конницей бросился в погоню. Однако ученики половину перебили, половину рассеяли и вместе с засадниками сели на корабль.
– Отдайте хотя бы одну деву, которая зачала! – кричал с берега падишах.
– И семени тебе своего не оставим, – сказал ему Матера, – чтоб ты не извратил его хитростью и коварством.
Персиянские девы, привезенные на родину, стали женами араксов и дали большое потомство рода Матеры, а от юношей-персов, впоследствии ожененных на дочерях засадников, пошел род Перцевых.
С тех пор миновало несколько столетий, но оба эти рода почти безошибочно узнавались по глазам.
Пока шли на заимку, взор сирой девы немного потеплел, а когда Ражный содрал шкуру с ног кабана и в первую очередь вырезал еще теплые берцовые кости, в кукушке и вовсе проснулось что-то похожее на девичье любопытство. Она уже молча и неотрывно следила за каждым его действием, стараясь ничего не пропустить.
Сила зверя, его мощь и выносливость, как и у всех теплокровных, крылась в костном мозге, однако быстро улетучивалась, или, вернее, как всякая тончайшая материя, погибала вместе с охлаждением и окоченением сырой жилы.
Рогна готовилась на огне, без всякой посуды, всего лишь с помощью кузнечных клещей и только араксами. Все мастерство состояло в ловкости рук: нужно было равномерно прогревать в костре сразу несколько костей, не давая мозгу вскипеть, но одновременно следовало выпарить из него всю воду до сухого остатка – в этом и была нехитрая тайна приготовления пищи араксов, энергетического продукта, внешне напоминающего пластилин, который внутри кости мог храниться несколько месяцев. Поэтому чаще всего рогну использовали как консервы, отправляясь, например, в длительный переход к месту сражения.
Когда Засадный Полк шел на Куликово поле, в котомках Сергиевых воинов было всего по две-три обожженные кости, что поначалу вызывало насмешки у несведущих княжеских дружинников, тащивших за собой обозы с продовольствием.
Около двух часов Ражный, словно циркач, подбрасывал и вращал кости в огне, ничего не объясняя сирой деве, но она, глазастая, усмотрела все, даже момент готовности, когда из тонких отверстий нервных ходов прекратился выход пара. Пока рогна остывала, Ражный выстрогал пробки, плотно заткнул эти отверстия и преподнес деве все четыре кости.
– Это тебе за твое доброе сердце, – сказал он.
– Костями не отдаришься! – засмеялась она, принимая рогну. – Теперь научи, как ее доставать оттуда.
– Это уже совсем просто. – Ражный отщипнул от полена тонкую лучину. – Но скажи… Зачем тебе этот неловленый допинг? Ты же сейчас не занимаешься биатлоном?
– Не занимаюсь, – вдруг грустно проговорила она, и во взоре ее снова возникла пристальность волчицы. – Но и куковать в Вещерском лесу мне скучно…
– Тогда зачем? Рогна – сплошные мужские гормоны, а у тебя такое нежное лицо. – Он приблизился к ней вплотную и взял за плечи. – И глаза красавицы из рода Матеры…
– Узнал?
– Не сразу, но узнал…
– Теперь уходи. – Она высвободилась. – Благодарствую за науку.
– Видно, и впрямь нет теперь сказочных кукушек, – весело вздохнул Ражный. – Нынешние рогной питаются!
Ловчий род Матеры можно было узнать и по низкому, властному голосу.
– Иди своим путем, воин!
Он присел у огня, пошевелил головни.
– Не затем я ходил твоим следом, чтоб потом идти своим путем.
– Не говори мне этих слов! – прервала она. – Не хочу слушать!
– Почему?
