– Нет, так дело не пойдет, – сказал он и слез с полка. – В таком состоянии ты ничему не научишься. Пошли в реку!
Она послушно спустилась на пол и, пряча взор, последовала за ним, но перед пробитой в забереге майной вдруг остановилась и заметно съежилась.
– Вперед! – Он почти насильно увлек ее в воду и там окунул с головой.
Сирая дева вынырнула с блаженством на лице, и десять минут купания в ледяной воде не смыли его! Ражный уже продрог, поскольку толком не успел разогреться, а она, словно утенок, воспитанный курицей и наконец-то дорвавшийся до первой лужи, кувыркалась в проруби, тихонько смеялась от восторга, и синий столб над ней, как луч прожектора, шарил утреннее небо.
– Ну хватит, идем греться, – сказал он и направился к бане.
Дарья, словно пингвин, выскочила из воды, слепила снежок и метнула ему в спину.
Ражный опрокинул ковш на каменку и первым улегся на полок с краю, так что сирой деве пришлось перебираться через него. Она на мгновение прикоснулась к нему всем телом, опираясь на руки, и будто обожгла, оказавшись горячее, чем банный жар.
– Ничего! – подбодрил он себя. – Баня снимает все.
Разогревшись как следует, Ражный поддал пару и взял два веника:
– Ну, держись, омуженка!
Она подставилась, накрыв руками груди.
Сначала он овеял тело горячим воздухом, затем огладил его листвой, после чего подогрел веники над каменкой и прошелся ими от горла до ступней ног мелкой и частой дробью. Сирая дева расслабилась от блаженства и закатила глаза:
– Еще… Еще, и сильнее.
Он набрал в рот холодной воды, вспрыснул ее, затем окропил кипятком, погружая веники в котел, – по телу Дарьи пробежала щекотливая дрожь. И сразу же последовала серия мощных, сдвоенных хлопков, отчего она восторженно застонала и вытянулась. А Ражный стал хлестать ее часто, молотящими ударами, пока кожа не раскалилась до красного цвета.
– Перевернись! – приказал он.
Дарья легла на живот, а он окатил ледяной водой, услышав, как оборвалось ее дыхание, и в тот же час воскресил деву частыми и поочередными хлопками веников. Она стонала, извивалась, но не просила пощады! Мало того, взлетая чувствами на миг, он видел, что синий плащ Манорамы хоть и трепещет над ней, однако ничуть не спадает и еще начинает переливаться, будто атлас на ярком свету.
Трижды Ражный поддавал пару, начиная все сначала, чуть ли не в прямом смысле истязал ее вениками и, только когда сам изнемог, позволил ей спуститься с полка и окунуться в реке. Сирая дева вынырнула из воды, ловко выбралась на лед и легла, распластавшись:
– Благодать…
Через минуту тонкий заберег протаял под ее телом, и она со смехом ушла в воду.
Синее сияние, исходящее от нее, не брал ни лед, ни пламень…
В этот раз он насильно достал ее из проруби, принес на руках в баню и, положив на полок, сначала растер веником, как мочалкой, затем ладонями, но прикосновения к ней так возбуждали и волновали, что Ражный вылил себе на голову ковш холодной воды и лег рядом.
– Наверное, я не смогу тебя ничему научить, – через некоторое время проговорил он.
– Почему? – настороженно спросила Дарья и обернулась, приподнявшись на локте: – Я бестолковая?
– Просто не могу… Или для этого потребуется очень много времени. Может, вся жизнь.
– Это что за намек? Мои предки обучили персидских юношей всего за сутки…
– Я слышал, за трое…
– А ты так не можешь?
– Я не стану этого делать.
– Не хочешь открывать родовых тайн?
– Не хочу подавлять ту силу, что накопилась в тебе.
Она поняла, о чем он говорит:
– Это обязательно – подавлять?
– К сожалению… Чтобы подняться над собой, всякий раз приходится на время умерщвлять плоть. И все земное оставлять на земле. А над тобой полощется синий плащ Манорамы.
Дарья легла на спину, и взгляд ее надолго замер.
– Понимаешь, в чем дело… – Ражный пытался утешить ее. – Все араксы моего рода еще в юности обучались входить в раж… И делали это легко, естественно… Но этому никогда не учили женщин. Я не задумывался, почему… Наверное, мои предки знали, что это невозможно. Или нельзя… Прости, что я пообещал невыполнимое.
– Ну что же… – Она села. – Подави эту силу. Ты же можешь это сделать?
– Могу… Но не стану.
Она соскочила с полка, умыла холодной водой лицо, поплескала на грудь и живот, со скрипом протирая кожу, потом зачерпнула кипятка и плеснула на каменку. Ражный лежал и любовался ею, чувствуя земное притяжение.
– А если я тебя попрошу? – Сирая дева приблизилась к нему и склонилась над лицом. – Попрошу избавить меня… от этой силы? Как рабыня просит свободы…
Пар под потолком был холоднее ее дыхания…
– Ты уже победила обидчика. Тем, что сохранила женскую суть.
– Он этого не понимает! И не уйдет из Вещерских лесов, пока не испытает позора…
– А он здесь? В Урочище?
– Да… И часто ходит вокруг моей заимки. Возможно, и сейчас где-то близко.
– Что ему надо?
– Вернуть меня… А если точнее, вернуться в лоно воинства. Женитьба на кукушке снимает самые тяжкие наказания Ослаба. Тем более я была его нареченной…
– За что же его свели в Сирое?
– Он сам сюда пришел…
– Сам?.. Значит, за тобой?
– Если бы! – Дарье вдруг стало зябко. – От властей спрятался, от Интерпола. Он забыл, что обручен со мной, и вместо женитьбы отправился по миру бродяжить. С олимпийскими чемпионами боролся, славы искал… Да ладно бы только славы! Семя свое по всему миру разбрасывал. К омуженкам его занесло. Всю деревню огулял, купец…
– Где же он отыскал омуженок? – искренне изумился Ражный. – Говорят, исчезли они лет триста назад…
– Не знаю уж где, не сказал. Но родили они восемнадцать дочерей, сам нахвастался. Богатырь… Потом прибежал и вот уже лет десять живет здесь, в землянке… А я не знала, и два года назад, когда отчаялась ждать его и сюда прилетела, случайно встретились. Он и вспомнил про свою суженую…
Дочерей в Засадном Полку обручали совсем еще крохотными, и потом, до самого праздника Манорамы, обычно деды и бабушки исподволь внушали, что их суженый – самый сильный и мужественный аракс, самый нежный и благородный и что скоро придет тот желанный час, когда обручник на горячем жеребце настигнет невесту на страстной кобылице и сорвет синий плащ…
Это была целая наука, способная привить любовь к мужчине, которого чаще всего девочки даже не видели или не помнили. В момент Манорамы свершалось чудо: возгоралась истинная любовь, согревающая семью всю долгую жизнь…
– Кажется, я знаю его, – задумчиво проговорил Ражный.
– Кто не знает Сыча?.. Кстати, я следы его видела возле твоей кельи… Даже знака не подал, что вернулся из странствий. Теперь воспылал…
– Его зовут Сыч?
– Ночная хищная птица… Когда-то его имя мне даже нравилось.
– Это я помог вернуться ему в Россию, – признался Ражный.
– Как?..
– Пропустил через границу на Памире…
– В таком случае ты обязан научить меня!
Ражный представил себе схватку двухметрового обезьяноподобного «снежного человека», совершенный аппарат для борьбы, с сирой девой, точеная, женственная фигурка которой была создана для любви и рождения детей: исход такого поединка был, скорее всего, не в ее пользу, даже если научить волчьей хватке.
И даже если она и впрямь уложит его на лопатки…
Пересвет в редчайших случаях допускал Пиры Мщения и всегда только с позволения Ослаба – слишком серьезной должна была быть причина для подобной схватки и полное отсутствие иного, мирного, выхода. Такие пиры не считались Судными, поэтому побежденный оставался живым, но чаще всего настолько изуродованным, что доживал остатки своих дней в чьей-нибудь вотчине.
Месть была слишком сильным чувством, чтобы беречь себя. Победителю доставалось не меньше, поскольку суть Мщения заставляла соперников не соблюдать обычных для схваток правил…
– Ты почему молчишь? – поторопила Дарья. – О чем ты сейчас подумал?
Ражный не стал выдавать своих мыслей и пугать ее последствиями: вместе с энергией женственности в ней накопилось слишком много обиды и слепящего гнева…
Он сказал о своих чувствах:
– Пир Радости свершился. Я настиг тебя и сейчас сорву твой синий плащ.
Дарья вновь затаила дыхание и прикрыла веки, словно собиралась нырнуть в глубокую воду, но в следующий миг вздрогнула:
– Вижу!.. Кажется, он пришел на заимку!
– Вот! – снова засмеялся он и покачал ее на руках. – Ты уже и вошла в раж. Только это не моя заслуга!.. Люди живут и не знают, что сила любви – самая лучшая наука…
– Он здесь! – встрепенулась Дарья.
– Ну и что? Он давно уже бродит вокруг…
– Давно? И ты молчал?..
– Это хорошо, что сам пришел. Не придется рыскать волком и искать.
– А если войдет сюда?..
