На второй день аэроплан снова прилетел, сделал один неполный круг на большой высоте, запылал и начал падать, но не сразу, а постепенно, планируя. Рухнул он на льняное поле в трех верстах от деревни и, пока люди бежали, сгорел вместе с летчиком.
И что невероятно для тех лет, покорные колхозники после этого чуть ли не восстание подняли: отказались пахать, сеять и разошлись по домам, дескать, не станем трудиться напрасно.
А судя по собранной агентурой НКВД информации, месть была, чаще всего, погодная, метеорологическая. Вдруг в ясном небе загремит гром, засверкают молнии, налетит буря, снесет крыши, выворотит с корнем старые деревья, а то Вещера ни с того ни с сего выйдет из русла и затопит деревни на низких берегах, неубранные поля и только что скошенные луга. Или, наоборот, вода упадет так, что вместо реки остается цепочка омутов, и тогда от солнца выгорают посевы, от пожаров целые деревни, и даже торфянистая земля начинает гореть и дымить до глубокой осени.
Все это происходило без всяких на то причин и внезапно, поэтому для изучения погоды еще с царских времен на Вещере поставили метеостанцию, где обыкновенно жила семья ученых. Так вот, после полетов над урочищем и гибели аэроплана уже советские метеорологи отметили сначала резкое понижение давления, а потом, согласно замерам, проследили зарождение и развитие мощнейшего циклона. Ураган с ливнями продолжался в течение восьми суток, в результате чего были частично разрушены несколько деревень, уничтожены посевы и много скота, который то ли угнали, то ли унесло ветром: лошадей находили за полтораста верст. Причем в справке приводились задокументированные изменения метеоусловий, в достоверность которых хотелось верить, но разум никак не мог отыскать взаимосвязи между полетами аэроплана и катастрофическим возмущением атмосферы.
События шестидесятилетней давности становились вровень с современными, последствия которых Савватеев наблюдал сам, когда увидел медика, контуженного шаровой молнией, стекшей с могильного камня, мгновенное уничтожение электронных приборов и пролом в кирпичной стене, сделанный немощными стариками.
Разве что здесь, на Вещере, случались явления более глобальные и разрушительные…
Возбужденный таким сопоставлением, он вспомнил о приложении к справке – фильме, который лежал в опечатанной жестяной коробке.
И здесь был список допущенных к просмотру лиц, только Мерин стоял четвертым, после шефа и двух чиновников из Совета Безопасности.
Никто не хотел читать толстый том справки, смотреть кино было куда приятнее…
Савватеев вызвал охранника. Тому хватило одного взгляда, чтобы понять, что хочет новый начальник. Киноаппарат стоял в отдельной комнате с зашторенными окнами и несколькими глубокими креслами.
Пленка оказалась старой, времен Отечественной войны, и была не целым фильмом, а состояла из двух никак не связанных отрывков, без логического начала и конца. На первом двухминутном – камера снимала металлолом, разбросанный по балке, и лишь вглядевшись в символику, можно было понять, что это разбитая вдребезги немецкая техника, присыпанная снегом.
На втором отрывке очень плохого качества был снят едва передвигающий ноги, однако улыбающийся старик в длиннополой рубахе.
И никаких комментариев…
Возможно, оттого, что съемка была на фоне зимних пейзажей или в комнате плохо топили – вдруг закоченели руки и ноги.
– Это все? – разочарованно спросил Савватеев.
– Все. – Охранник стал снимать ролик.
– Оставьте… – Вылезать из глубокого, мягко облипающего тело кресла не хотелось. – Принесите из кабинета папку и коньяк.
С неторопливой поспешностью отдрессированного лакея охранник принес справку, только что распечатанную бутылку коньяка, рюмку, три заветренных бутерброда с икрой и показал, как включать кинопроектор. Савватеев помедлил, провожая взглядом охранника, воровато, без закуски отпил полбутылки из горлышка и откинулся на спинку кресла. Он ждал, когда тепло разойдется по телу и согреет конечности, но прошло минут пять, а кровь так и не достала рук и ног, мало того, похолодело в груди. Зато покраснело лицо и на лбу выступил пот.
А у чекиста должна быть холодная голова и горячее сердце…
Неужели Мерин испытывал то же самое, посмотрев пленку военных времен?
Развороченные, сплющенные танки и автомобили противника – результат воздействия какого-то оружия. Метеорита, взорвавшего машину у дороги и превратившего людей в биомассу? Шаровой молнии?..
Мистер Твистер увидел воронку, и ему стало нехорошо…
Мерин увидел и повеселел, расцвел и стал пить горькую от радости. От нее и выстрелил в свое холодное сердце, не желая больше служить «вам»…
Что русскому хорошо, то немцу смерть…
То есть бандеровцу.
Савватеев скинул ботинки и сел в позу лотоса, подложив ледяные ноги под себя. Раскрыл папку на закладке и спрятал руки под мышки.
После бури в Вещерском урочище появились хорошо одетые конные разъезды из милиционеров и представителей районной власти. За два месяца, не встречая никакого сопротивления, они прошли леса и вывели оттуда всех леших – старообрядцев, укрывавшихся от коллективизации. Потом строптивых отправили в лагеря, покладистых загнали в колхозы, а чтобы они не могли вернуться назад, кержацкие деревни, монастырские скиты и уединенные заимки сожгли дотла вместе с хозяйственными постройками.
Должно быть, и у тогдашних чекистов мерзли руки и ноги…
Однако некоторых ретивых староверов это не остановило. Невзирая на заповеди Божьи, они ушли в леса, а поскольку всякое оружие было у них изъято еще в Гражданскую и охотились они давно, как их прапредки, с ножами, луками и рогатинами, то вооружились соответственно и стали мстить обидчикам. Так появилась банда, за которой началась настоящая охота, сначала силами малочисленного карательного отряда, который вскоре попал в засаду на Вещере и погиб от зверовых стрел, потом пришла рота НКВД при полном вооружении. Эти обложили большой участок лесных чащоб и болот, где предположительно пряталась банда, и, прочесывая его, попытались выдавить кержаков на стрелковые линии, как выдавливают волков. Согласно расписанию нарядов, загонщиками были опытные бойцы, командиры и работники НКВД, но почему-то никто из загона не вернулся. Позже их тоже выловили из реки со стрелами и ранами, оставленными медвежьей рогатиной, хотя у бандитов было огнестрельное оружие, отнятое у первых карателей. Причем, как выяснила экспертиза, стрелы были снабжены археологическими наконечниками двенадцатого-тринадцатого веков.
А чаша на треноге из тайника хозяина базы, по уверениям криминалиста, была еще скифская, двухтысячелетней давности…
От всего этого попахивало мистикой, но власть в нее не верила и выставила против банды целый батальон. Окружили все Вещерские леса, арестовали многих колхозников, подозревая связи с врагами народа, и уже перед весной устроили новый загон, полагая, что бесследно им не уйти по глубокому снегу. На сей раз никто не пострадал, если не считать, что несколько красноармейцев попали в госпиталь и позже были демобилизованы по причине психических заболеваний, но и бандитов, а также следов их пребывания обнаружено не было. Посчитали, что кержаки незаметно покинули Вещеру и переместились еще дальше – в Сухомарские леса по дикой речке Тароватке.
С окончанием классовой борьбы утратился и повышенный оперативный интерес к Вещере. Во всяком случае там остался единственный штатный осведомитель, который время от времени составлял политические отчеты о морально-психологическом состоянии местного населения и отдельных личностей, на основании которых кого-то арестовывали, ставили к стенке, отправляли в лагеря, но бывало и отпускали по неизвестным причинам.
Во время войны о лесном урочище, называемом в документах Вещерским, вообще забыли и вспомнили только в середине шестидесятых, когда в поле зрения КГБ угодил некто Сторожейкин, пожилой, интеллигентный человек, приехавший будто бы из Ленинграда, у которого оказался теодолит – вещь, тогда запрещенная для личного пользования. Его заподозрили в шпионаже и установили наблюдение.
Сторожейкин ходил по дворам, расспрашивал о чудесах, творящихся в здешних местах, и искал проводника, способного сводить его в глубь урочища. Для оперативной разработки этого любопытствующего гостя ему представили такого человека – опытного агента, который вскоре и сообщил, что в комсомольской молодости Сторожейкин работал военным топографом и был весьма любопытным, а у них в экспедиции творились всякие неприятности с инструментом из-за болотного газа. Вот будто бы он однажды и вздумал проверить, как газ действует на оптику. На восходе солнца дотошный комсомолец пришел с инструментом на одно болотистое место и стал «стрелять» лучом в разные предметы, чтобы проверить действительное его отклонение. И вдруг сквозь линзы – а теодолит, он как бинокль, сильно приближает, хотя все кверху ногами, – увидел в лесу человека, прикованного цепями к каменной глыбе весом, пожалуй, тонн в десять. И будто этот человек медленно передвигался, переставляя камень, и тяжело, громко стонал при этом. От его стонов или еще от чего-то взлетали желто-бурые огненные шары, которые поднимались над головой и с треском ударялись о камень.
