– Хотел, чтоб ты сам всё понял. Это тоже – типа, такая проверка. На более высоком уровне. И я рад, что ты справился, разобрался, и прошёл. И довольно быстро. А насчёт твоего наследника, или наследницы – не беспокойся. Эта Светлана – бесплодна.
То же самое она обещала всем предыдущим восемнадцати кандидатам. Чтоб стать таким образом в их глазах ещё привлекательней. С другой стороны, если тебе всё же удалось свершить невозможное, и она и правда кого-то родит… Я помогу тебе этого кого-то, будь то мальчик или девочка, выкрасть. Устроит?
– Устроит. Но Честерр. Как же ты узнал…
– Что она тебе, да и остальным, пообещала? Хм. А я – старый, и не слишком обременённый моральными принципами, и сугубо людскими пережитками вроде совести, дракон. Я просто подслушивал под окнами.
– Честерр!.. – Кай почуял, как густой румянец заливает лицо и шею.
– Да знаю я, что я Честерр… Двести лет уж как я Честерр. Может, поэтому и жив до сих пор. Что руководствуюсь своими представлениями о том, как мне жить! А не вашей, людской, моралью!
Кай подумал, что оно и верно. Да и как бы смог выжить дракон – с таким странным набором предрассудков и убеждений, как то, что именуется человеческой совестью…
– Ну что, отмок?
– Отмок.
– Пошли тогда назад, в берлогу. Уж как-нибудь найду, во что тебя одеть, и чем накормить.
– Идём. И…
Спасибо!
3. Посвящение.
Рассказ.
(Глава из романа «Максимально доступные Боги».)
Глостер прикусил губы изнутри – так, что почувствовал солоноватый вкус крови во рту. Сглотнул. Но всё-таки заставил колени перестать выбивать дрожь, и шагнул вперёд.
Гигантские каменные изваяния, неподвижно замершие на постаментах, казалось, с презрительной иронией смотрели вниз, на очередного ничтожного червяка, пришедшего отдать им дань уважения, почитания, поклонения…
Поклонение.
Для этого он и пришёл сегодня сюда – выбрать себе Божество для поклонения.
Нет, не так: это Божество было ему изначально, с рождения, предначертано. Назначено. Кодексом. Определено по дате его рождения.
Раз он – водолей, ему положен Каризах.
Вот он: Глостер как раз стоит напротив его гигантской фигуры, похожей одновременно и на русалку, и на спрута… Если забыть на секунду о присутствующих на Церемонии жрецах, традиционно одетых в свои бело-голубые хитоны, и взглянуть в огромные пустые глаза, злобно-цинично упирающиеся в тебя с высоты сорока футов, где бы в огромном зале ты ни находился, можно со страху описаться: Божество, которое Гороскоп назначил ему в «покровители», выглядит омерзительно уродливым монстром.
Который по слухам – тот ещё душегубец. Недаром же столько моряков и торговцев отказались от такого Защитника и Покровителя.
Но это – уже когда они, в-смысле, эти люди, были в достаточно солидном возрасте.
И имели на то достаточно веские основания…
Менять Божество-покровителя можно не раньше, чем исполнится двадцать четыре года. Да и потом – не чаще, чем раз в двенадцать лет. А Глостеру сейчас – как раз двенадцать. Так что на ближайшую иллюриану он – раб вот этого. Существа. Бога. Пусть и одного из Верховных Божеств.
Но от этого почему-то менее страшно не становится.
А надо – пройти всё. До конца… Иначе его отец и вся Семья будут опозорены.
Нельзя сдаваться, и объявлять себя отступником от Веры!
Таких, вероотступников, везде презирают. Все. (Но почему-то такие люди всё-таки есть… И их, если вспомнить объективно, немало.)
Глостер приказал себе перестать отвлекаться на посторонние мысли.
Ему сегодня – двенадцать. И для него настал День официальной церемонии. Нужно «отдаться под крылышко» Бога-заступника. Вступить, так сказать, в лоно адептов Каризаха. И свято верить, что воплощение ужаса и злобы, если что, (тьфу-тьфу!) услышит. И на все униженные мольбы и прошения – отреагирует. Снизойдёт. Будет оказывать милость. То есть – помогать. Выживать в их суровом и лишённом иллюзий, мире.
А глядя на воплощение Хуракана, чудовище, Колебателя пучин и недр, не очень-то верится, что такой – и правда: прислушается к мольбам какого-то ничтожного мальчишки. Поможет. Спасёт. Защитит…
Пока эти и другие мысли вихрем неслись в маленькой головке, а зубы выбивали чечётку, Главный жрец Каризаха подошёл к Глостеру. Возложил ладони на гладко выбритый по случаю Церемонии череп, который ещё саднило после туповатой бритвы. (Волосы, эту назорейскую примету, полагалось приносить в дар Первому Божеству: в знак абсолютной преданности и почитания!) Глостер почувствовал тепло и внутреннюю энергию, исходящие из жилистых крепких рук: жрец Каризаха силён. Уж точно – не слабее жрецов Ворстера и Лингвича.
Ну, хоть это радует…
– Глостер, сын Питера, и внук Ольгерда. Готов ли ты принести Клятву твоему Первому Покровителю и Заступнику?
Снова сглотнув ставшую почему-то вязкой слюну, Глостер пролепетал, ощущая, как слабо и неуверенно звучит под титаническими сводами, верхняя часть которых терялась в непроглядном сумраке, его подростковый дискант:
– Д-да, Ваше Преосвященство. Готов!
– Отлично. Повторяй за мной!
Глостер снова сглотнул: теперь ему стал виден краешек сандалии, выступившей из-под кромки хитона. И, если честно, подошва могла бы быть и не столь стоптанной и растрескавшейся. Эта мелкая деталь словно вылила ему на бритую голову ушат холодной воды: раз Главный жрец Колебателя пучин ходит в драных сандалиях, может, и адептов Каризаха осталось сейчас меньше, чем почитателей других Божеств?! То есть – пожертвований в Епархию Каризаха поступает не так уж и много?!
Оглядев зорким юношеским взором хитон и цепь – символ начальственного положения Верховного на морщинистой тонкой шее – Глостер успокоился на этот счёт: хитон – отличной выделки, тёплый и удобный. Цепь – из чистого золота, в палец толщиной.
Нет, с пожертвованиями, стало быть, и со Статусом, всё в порядке.
Похоже, дело тут в том, что Верховный просто привык к удобной и надёжной обуви. (Как и сам Глостер, или его отец.) Или он – выше предрассудков, заставляющих жрецов разных Епархий щеголять друг перед другом, пусть казённо-стандартными, но – дорогими одеяниями: из ангорской шерсти, или привозной альпаки…
Вернуться на грешную землю Глостера заставил резкий голос: похоже, жрец понял, что посвящаемый слегка отвлёкся:
– Я, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда, прошу принять меня в число твоих почитателей, о великий Каризах! – жрец сделал паузу, чтоб Глостер мог повторить. Глостер заставил себя сделать это чётко. Вероятно поэтому продолжил Верховный уже не столь резким и суровым тоном, – Клянусь свято выполнять возложенные на меня твоими слугами-жрецами обеты и обязанности… И исправно платить положенную десятину со всех моих доходов… И двенадцать следующих лет посвятить служению только тебе, о великий Каризах!..
Повторяя уже почти механически остальные, произносимые с отличной дикцией, и трожественно-напыщенным тоном, слова Клятвы, Глостер поймал себя на том, что думает уже вовсе не о Клятве. А о пушистых волосах Роуз.
Да, он отдаёт себе отчёт, что немного увлечён… Нет, хотя бы себе-то врать не надо: он отлично знает, что по уши втрескался в прелестную дочь младшего столяра. И если и вытерпит последующую за церемонией Клятвы церемонию Наложения Печати – то только благодаря мыслям о ней, юной чаровнице. Потому что терпеть придётся долго.
Главный жрец наконец закончил выговаривать слова Клятвы. Глостер уже не механически, а с облегчением повторил последнее обещание: «Клянусь не прелюбодействовать».
Сейчас начнётся. Настоящее посвящение. И от того, что оно начнётся вот прямо сейчас, он испытывал какое-то злобное удовлетворение: наконец-то!
Потому что ожидание пытки всегда куда страшней самой пытки!
Откуда-то из глубины храма два жреца, пыхтя от напряжения – тяжёлая! – притащили высокую жаровню на львиных лапах, поставили рядом с Верховным.
Тот спросил:
– Глостер, сын Питера, внук Ольгерда! Не передумал ли ты вступить в лоно адептов Великого Каризаха?
– Нет! Нет. – но при взгляде на светящиеся красно-оранжевым цветом печати в жерле бушующего в жаровне пламени, он невольно отвернулся.
– Встань на колени, Глостер, сын Питера. Протяни свою правую руку.
Глостер вытянул свою правую, как он отлично понимал, по-детски тонкую руку с тоненькой, ещё не загрубевшей на солнце и от тяжкого труда, кожей, вперёд – ладонью кверху.
Палач, незаметно подошедший, оказывается, сзади, подставил под руку простой деревянный табурет. Глостер положил руку, ставшую вдруг ужасно тяжёлой, на сложенную в несколько раз грубую мешковину. Да, он знал – у палача должна быть опора. А вот удержать руку от того, чтоб она не отдергивалась – дело Силы Духа самого новопосвящаемого. Будущего адепта Каризаха. (Или – опозорившего своих предков, вероотступника – тьфу-тьфу!..)
