Тело Мастера вдруг словно зашевелилось, даже чуть приподнялось над землёй. Глостер протёр глаза: что за!..
Изо рта Рафаила пошёл как бы – не то – дым, не то – туман!
Облако не поднялось в воздух, как можно было бы подумать, а стекло вниз, в сторону, словно наливаясь красками и мощью. Глостер молчал, застыв словно в трансе – после дроверов и паррота его, как он наивно думал, мало что могло бы удивить или испугать. Но…
Но из облака, словно затвердевшего и сильно увеличившегося в размере, как-то незаметно сформировалось до боли, до трепета, знакомое тело: то самое, что было выжжено теперь на его правом предплечьи!..
– Приветствую тебя, о Каризах великий! – Глостер выдохнул это словно в забытьи, воздев очи кверху – туда, где в трёх его ростах от земли, находилась голова его Божества-покровителя.
– Приветствую и тебя, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда. Жаль, что приходится покидать тебя, оставляя в одиночестве, так рано. Я бы мог… Ещё помочь. – голос Каризаха оказался тем самым. Голосом Рафаила, – Но – не судьба!
– Как это – не судьба?.. Ты же, о Великий – Бог! И можешь повелевать…
– Нет, Глостер. Не могу. Спасти тебя от смерти, как своего адепта – да. Но – не Рафаила. И – не жителей вашей деревни. Им было предначертано стать… Жертвами.
– Но… Прости за дерзкий вопрос, о Великий – кем?! Кем предначертано?!
– На этот вопрос, Глостер, я не могу тебе ответить. Не потому, что не хочу – но потому что ты не поймёшь ответа! То, что предопределяет те, или иные события в этом Мире – вне твоего, да и других людей, понимания. И не нужно вам знать это.
Поэтому просто удовольствуйся тем, что жив, и сделай то, что завещал тебе носитель этого тела – Каризах одним из щупалец указал на тело неподвижно лежащее у его ног, – потому что именно таков удел погибших. Служить предупреждением.
Глостер запоздало спохватился: упал на колени:
– Я всё сделаю, о Великий Покровитель!
– Отлично. Знай вот что: я приметил тебя. Как мужественного и не теряющего голову в критические моменты, мужчину. Настоящего воина. И постараюсь и в дальнейшем помогать. Разумеется, пока это в моих силах. И возможностях.
Прощай.
– Прощайте, о Покровитель!.. И… Спасибо!
Пока пытающийся осмыслить дикость ситуации Глостер смотрел, как быстро удаляется, не то – ползя, не то – паря над поверхностью травы и отмели ужасно выглядящее даже сзади тело Каризаха, оранжево-розовый краешек солнца показался из-за горизонта.
И когда огромная масса монстра-божества скрылось в водах Чудь-озера, громко булькнув, обдав огромным валом прибрежные кусты, и оставив на поверхности лишь расходящиеся быстро гаснущие круги, Глостер глубоко вздохнул. Затем застонал, позволил мышцам расслабиться, и грохнулся в обморок.
Без сознания он пробыл явно недолго: багровое солнце ещё только-только отделилось от кромки горизонта.
Нельзя лежать! Нужно вставать! У него есть обязанности!
Во имя Рафаила, во имя своей, пусть не всегда любящей и понимавшей его Семьи, во имя растерзанных односельчан. Да и во имя тысяч жизней – тех детей, женщин, стариков, что ещё не подозревают о нависшей угрозе – он должен!..
Должен дойти. И предупредить.
Иначе…
Что может случиться, если будет «иначе», Глостер даже представлять не хотел.
Мэр долго рассматривал ухо.
Грозно поглядывал и на Глостера и на страшную диковину.
Ни Глостер, ни диковина не сгинули в «тартарары», как мэру, возможно, хотелось.
Пожилой мужчина буркнул:
– Садись! – указав на длинную скамью у простого деревянного стола горницы. Подошёл к двери, крикнул: «Агафья!»
Вбежал, впрочем, подросток – лет десяти. Мэр что-то пошептал тому в ухо, иногда свирепо поглядывая на Глостера. Подросток же взора с Глостера вообще не сводил, расширив глаза так, словно перед ним легендарный Хурракан, явившийся во плоти.
Подросток, пробормотав «слушаюсь, о господин мэр!» убежал, и буквально сразу же в горницу вошёл молодой парень – Глостер мог бы поспорить, не больше чем на пару лет старше его самого. Подросток ничего не сказал, но на Глостера смотрел очень… Странно. Мэр отозвал его куда-то в угол, и с полминуты что-то шептал и ему. Подросток, снова зыркнув на Глостера хмурым прищуром карих глаз, кивнул, и так же молча вышел.
Буквально сразу же, словно только и ждала ухода парня, вошла и Агафья. Мэр, соблюдая традицию, пошептал на ухо и женщине, свои эмоции на лице никак, впрочем, не проявившей. Пока вновь вошедшая в комнату женщина с дымящейся миской не поставила её на стол, никто не произнёс ни слова. Мэр смотрел в окошко, заложив руки за спину, Глостер сидел где усадили.
– Ешь! – тон повелительный. Ну, на то мэр – и мэр…
Пока Глостер жадно поглощал кашу из гречихи, которую перед ним поставила пожилая скрюченная годами и радикулитом женщина, в горницу набились все, кто отвечал за нормальную жизнь в Уфигоре: воевода с помощниками, главы Цехов. Мастера и простые воины толпились за окнами, которые мэр приказал открыть, очевидно, чтоб провеетрить комнату после сна. Ну, и, похоже, чтоб всем было видно Глостера.
Глостер отложил ложку:
– Благодарю за пищу, господин мэр.
Мэр повернулся от окна. На лице, впрочем, ничего прочесть было нельзя:
– Глостер из Раздола. Я прошу тебя и всех, кто здесь собрался, выйти к людям.
Они все неторопливо вышли и встали на высокое и широкое крыльцо мэровской резиденции. Мэр сказал:
– А теперь Глостер, сын Питера, внук Ольгерда, повтори то, что случилось с тобой: так, чтоб слышали все. – при виде Глостера люди загудели было, но слова мэра заставили всех очень быстро умолкнуть: похоже, дисциплина в поселении поддерживалась на должном уровне.
Глостер прочистил горло, чтоб не першило после каши.
Рассказывал громко, старался, чтоб голос не дрожал: эту же историю, собственно, он повторял уже в третий раз – поэтому не прерывался, мучимый раздирающими сердце воспоминаниями, и говорил чётко. Правда, о страшной встрече со своим покровителем, и о том, что тот сказал, Глостер опять даже не заикался: понимал, что это вызовет ещё больше недоверия к его словам.
– Я не верю ни единому слову этого сопляка! Всё это – просто ловкая брехня, чтоб мы все занялись изготовлением стрел и прочей …ерни, о которой он тут говорил, а соседи или готы нападут на нас каким-то совершенно новым, хитрым, способом! – Воевода стоял справа от мэра, руки – в боки, голос, вроде, особо не напрягал, но тот чётко разносился, Глостер мог бы поспорить – по всем улицам!
Мэр спросил:
– Кто ещё не верит рассказу Глостера из Раздола, и принесённому им доказательству? – он потряс в воздухе ухом, которое размером превосходило заслонку печи.
Поднялось несколько рук – в-основном, воинов и дальноразведчиков. (Ну, это-то понятно! Какой из них поверит, что такое могло проскочить мимо их внимательных глаз!) Глостер развернулся к воеводе:
– Я, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда, требую, чтоб меня, и мои слова проверили Испытанием Правды!
К Храму Уфигора собрались, кажется, уже все жители городка.
Жаровню вытащили на площадь перед Храмом, а в центр круга, образованного толпой, вышел Верховный Жрец. Глостер приблизился к жаровне без страха: после наложения печати и того, что он видел и пережил, его ничто уже не пугало: с ним его Божество-Покровитель!
Каризах Великий!
Палач, явно желая припугнуть жертву, распаляя её воображение, а заодно и произвести впечатление на толпу, поперебирал орудия пытки в жаровне: так, чтоб искры полетели! Затем выбрал один из раскалённых прутьев, поднял, показывая всем…
Вдруг позади толпы раздались истошные, как Глостеру показалось, крики: размахивая руками, к центру пробивался какой-то человек.
Мэр приказал громовым голосом, да так, что вряд ли смог бы и Воевода:
– Пропустить!
Одетый в маскхалат и мягкие унты человек – дальноразведчик, как сразу понял Глостер, протиснулся вперёд. Бросил под ноги мэру что-то чёрное:
– Он сказал правду. Вот – второе ухо. И старик там лежит. И… Паррот.
Мэр нагнулся и поднял то, что лежало у его ног. Поднял в воздух:
– Испытание Правдой Глостера, сына Питера и внука Ольгерда, отменяется. Я, мэр Уфигора, властью, данной мне, приказываю!
Цех кузнецов и оружейников! Немедленно приступить к изготовлению наконечников, стрел, и луков. Воеводе Вагизу – организовать обучение всех, кто в состоянии держать в руках лук! Старшине Цеха Дальноразведчиков! Срочно наладить сбор белены!..
Дальнейшие указания тоже оказались конкретны и разумны, и мэр, явно всё продумавший за время паузы, пока готовилось Испытание Правдой, выкрикивал приказы так, чтоб слышали все.
Никто теперь и не подумал что-нибудь в смысле сомнений или обвинений в сумасшествии, как пробовали до этого некоторые особо ретивые ратники, сказать про Глостера и его рассказ.
