Ознакомительная версия.
Естественно, чтение и слушание проходило в могильной тональности. Увидев совсем уж расстрельную строчку, Клим спотыкался и останавливался, но Сталин подхлёстывал: – Читай, читай! Все буквы читай!
Когда Клим закончил читать, могильная тональность перешла в могильную тишину.
Снова пересели.
Сталин, указывая на всех протянутой рукой, негромко начал говорить.
– Ви! Лысые, седые, в чинах и орденах! Ви понимаете, что ви услишалы? Ви услышали, что наша рэволюция – это гавно! Что социализм, который ми строили – это гавно! Что мы с вами всэ – тоже гавно! Ви понимаете, что наш советский народ насрал бочку гавна нэ только на мой статуй! Он насрал на всэх на нас: на вас, на мэня, на Маркса-Энгельса-Ленина! На Ленина! А также на всю мировую революцию… Троцкий тоже гавно, но то, что ми услишалы, ещё хуже Троцкого!
Сталин кивнул, из-за спины появился дух и налил ему полный стакан вина. Сталин прочёл на бутылке: «Цинандали». Вяло подумал: – Почему нэт вина «Джугашвили»? А! Маладцы! Нэ хотят пить маю кров.
Выпил, не отрываясь, весь стакан, достал трубку. Увидел, что все члены Президиума продолжают сидеть неподвижно, никто не смотрит на стол, все – на него.
– Ну, пачему испугались? Пейтэ, ештэ! Может, последний раз. Вэсэлее, вэсэлее! Приказываю! Потом будэм думат!
Как можно быть веселее, если в последний раз? Но приказ начали выполнять, всё живее и живее. С каждым стаканом провозглашали вождю здравицы, он кивал, поднимал трубку, негромко приговаривал: – Пэйте, пэйте!
Картина застолья в его глазах стала мерцать и переливаться, он несколько раз крепко зажмурился, помассировал пальцами веки, но люди, там, за столом, стали почему-то превращаться в животных. В домашних. Одни – в свиней, и он явственно услышал хрюканье и чавканье, другие – в баранов, и ему привиделись явно бараньи лбы с горизонтально торчащими рожками, и донеслось блеянье. Ближайший к нему деятель походил на козла, чёрного, с острыми торчащими вверх рогами и острой бородой вниз. Только зачем козлу очки? Вах! Это же Лаврентий! Это не козёл. Это чёрт! Что это он говорит? Коба, Коба… а, это я Коба… Как душно…
Берия увидел замершие глаза Сталина, неподвижную руку с трубкой, мелкие движения нижней челюсти и догадался! Подскочил, вместе с помощниками успел удержать вождя от падения. Развернули, подняли, отнесли на диван, расстегнули френч, убедились, что дышит. Берия повернулся к столу, властно скомандовал: – Откройте окно! Освободите помещение! Товарищу Сталину нужно отдохнуть!
Вместо того, чтобы вызвать врачей, Берия запретил «беспокоить товарища Сталина», хотя был уверен, что того достал «удар», то есть, по-современному – инсульт. Все вышли, у дверей Берия учредил пост из двоих часовых. До следующего дня вождя никто «не беспокоил», он умирал и умер в полном одиночестве, «спокойно». Его окружение проявило истинную гуманность и любовь. Гуманоиды. Где вы были сорок лет назад?
Сам же Берия немедленно отправился в свой кабинет, включил радиолу, поставил пластинку с «Лезгинкой», прислушался, подошёл к столику с графинами, налил стакан водки, хлобыстнул, замер с поднятыми к небу очками, дождался, пока во внутренностях не разгорелся водочный пожар, снял очки и мастерски рванул пляску, выбрасывая руки то в одну, то в другую сторону, быстрыми кругами семеня по кабинету, взвизгивая и бормоча что-то, заглушённое музыкой. Он плясал как на собственной свадьбе, упиваясь мыслью, что ему, наконец-то, удалось украсть невесту. Вот и ключ от её спальни у него в кулаке. Всё, всё теперь у него в кулаке!
Берия стал вращаться на месте, всё быстрее, быстрее, завихривая воздух до самолётного гула. Из-под пиджака вырвался длинный коровий хвост, крутясь как пропеллер, добавляя громкого треска. Соскочили штиблеты, оголив раздвоенные копыта. Они добавили в какофонию барабанного грохота по паркету. На лысине выросли вдруг рога, острые, прямые, концами в небо. Руки Берии поднялись, вытянулись вверх, пробили потолок столбом завихренного дыма с искрами и молниями, и бес Лаврентий с визгом, перекрывшим общее Presto, стартовал к Вельзевулу с докладом.
Главный чёрт выслушал беса Лаврентия и остался недоволен.
– Обер-бес Лаврентий! Ты не исполнил свой триптих! Доложи его!
Бес мелко засуетился, покручивая хвостом и царапая пол копытами, достал откуда-то сзади медную пластинку-визитку, снял свои жуткие очки, и, уткнувшись в пластинку носом, стал читать, как провинившийся школяр.
– Первое! Служить моему наместнику Иосифу телохранителем и советником до его девяностодевятилетия.
– Второе! Всеми приданными наместнику Иосифу и обер-бесу Лаврентию бесовскими силами организовать на Земле мировую революцию.
– Третье! Для всех грешников Земли создать на ней филиал ада руками грешников.
– Теперь отчитайся, обер-бес!
– Виноват, господин Главный! По всем пунктам вышла недоработка.
– Недоработка, говоришь? Эта недоработка означает полный нуль в результате таких долгих усилий, долгой подготовки, долгого вашего обучения! Пришлось заплатить миллионы гавриков! Я где-то тоже виноват, не отрицаю. Но вас послали решать конкретные вопросы. В чём дело? Мало учили?
– Господин главный чёрт! Конечно, ваша наука на высоте! Но обстоятельства, люди, возможности, сильно отличаются сейчас от представлений прошлого века. По плану мы отлучили людей от религии, веры в Бога, от церкви. Но без веры в бога никто теперь не верит и в чёрта! И никто его не боится! Вас, то есть, уж извините. И весь ваш план действий просто повис в пустоте! Нам пришлось засучить рукава и косить! Износились раньше времени, Иосиф не выдержал.
– Ладно. Возвращайся. Этот эпизод закончишь по-человечески. Начнём снова. Используем ваш опыт. Скоро пришлю экспертов. Всё.
– Господин главный чёрт! Просьба! Недельку бы! Дома побыть! Жена, дети… Так давно не был!
– Нет. Не сейчас. Потом.
– Слушаюсь!
Обер-бес Лаврентий вернулся с небес в Кремль. Да, не удивляйтесь, ад тоже располагается на небесах, общая стенка с раем. И дверь в стенке есть, для быстрого перевода из департамента в департамент при изменении личных статусов – праведников в грешники, и наоборот. Правда, дверь всегда на ключе, а ключ у Главного. Но служба-то одна.
Последующие события известны всему миру. И как некрасиво из этого мира ушёл тиран, и как, уходя, напоследок прихватил с собой сотни любопытных москвичей. И как, спустя девять месяцев, обер-беса депортировали на родину.
Из мира живых тиран ушёл, но недалеко. Его власть была столь огромна, что решения, принятые им при жизни, ещё долго выполнялись сами по себе. Поэтому сначала его положили рядом с Вовчиком, для чего спешно переделали склеп в Мавзолее. Не тут-то было!
В ночь перед торжественным публичным представлением усопших (список на первую тысячу удостоенных зрить был готов) сейсмологическая служба Кремля приборами и собственными организмами зафиксировала толчки и качание стен на 3 балла по шкале Рихтера. Но так как эпицентр был где-то рядом, то сила толчков производила впечатление. Эпицентр был не только рядом, но и на метр выше уровня Красной площади! Обстрел? Мины? Прочесали площадь и Кремль – ничего! В последнюю очередь вошли в Мавзолей и – Боже! Стёкла в крышках саркофагов были разбиты, крышки сдвинуты, саваны смяты, галстуки набекрень, руки и рожи мумий исцарапаны и ободраны. Крови не было, так как мумиям кровь заменяют на густой бесцветный гель.
Внутри склепа, возле саркофагов, часовых не было. Наружная охрана – солдаты с винтовками – клялись и божились, что, кроме смены, за всю ночь к ним никто не приближался, и звуков из склепа не доносилось. Компетентная комиссия из врачей-патологоанатомов и экспертов КГБ, изучив характер повреждений предметов и наружных покровов тел, пришла к странному заключению: тела, или мумии, или, как бы их точнее назвать – жители склепа – подрались! Хотя по всем медицинским показателям это были стопроцентные набальзамированные трупы! Особенно шокирующими были такие вещдоки, как изодранные подушки и разбросанные клоки ваты из них. Явление было столь невероятным, науке настолько непонятным, что дело о происшествии завязали на верёвочки, нанесли на нём жирным красным карандашом три креста – знак высшей секретности, всех свидетелей ещё раз запугали и выставили внутренний караул. Но опять-таки не тут-то было!
Караул меняли каждые два часа. Через десять минут после полуночной смены часовые наружного поста услышали выстрелы внутри, в склепе. Смену нужно было ждать ещё почти два часа, а дело приняло непредвиденный оборот. Часовому внешнего поста пришлось, чтобы вызвать караул, сделать выстрел. Когда открыли внутреннюю дверь, то увидели перепуганных солдат, глаза у них были по блюдцу, понять их сначала было невозможно: заикались, бедные, а винтовки были направлены на саркофаги. Наконец, разобрались: – Эти! Там! Они говорят! Они орут и матерятся! Особенно Ленин! Сталин больше по-грузински. Он всё оправдывается!
Ознакомительная версия.
