А Селинт вздрогнула всем телом, словно через силу проглотила что-то большое, на миг закрыла глаза, а когда открыла – по радужке разливалась неестественная синева.
– Конечно, Гери, – сладко мурлыкнула она, вставая с пола. – Ты можешь делать все, что хочешь. Но при этом не мешая мне делать то, что хочу я… И сейчас я хочу, чтобы ты меня выпустил. Ну же?
Он криво усмехнулся в ответ, на мгновение присел на корточки и той рукой, что могла пройти над линиями, начертанными водяной магией, медленно повел над полом, стирая колдовские знаки. А затем, позволив огню, разгорающемуся где-то рядом с сердцем, рвануться наружу, сам шагнул в пентакль, хрипло обронив:
– Каждое желание должно исполняться, госпожа. Только не прогадайте.
И она вдруг с ужасом разглядела, что в его разноцветных глазах пляшут языки пламени…
* * *
Пять лет назад
Бунтовщиков согнали на главную площадь деревни. Хотя какие там бунтовщики, в самом деле? Двадцать человек крестьян, которым надоело жить под властью ведьмы? Бунтовщики, тоже мне. Из оружия – дреколье, вилы и косы, да у парочки – самодельные пращи.
Хотя нет, все-таки бунтовщики. Так решила госпожа Аурунд, чтоб ей… спалось слаще. Недаром же на подавление этого бунта была выслана целая компания ландскнехтов, а это ни много ни мало – две сотни человек. Да и огненного мага в придачу дали – худого, болезненного, с бешеными глубоко сидящими голубыми глазами и встопорщенными русыми волосами. Маг шарахался от каждого громкого звука и во время боя, честно говоря, был бесполезен, но госпожа Аурунд решила… А раз так, то во главе отправленной компании стоял не привычный капитан, а тот самый маг. Требовал он, чтоб обращались к нему «Ваша Огненная Милость», и выбесил Мадельгера еще в период похода от Бруна до этой самой деревни. Но поскольку сам Оффенбах сейчас не был даже фельдфебелем, приходилось терпеть.
Часть ландскнехтов взяла согнанных бунтовщиков в кольцо, остальные, по приказу «Его Огненной Милости», рассредоточились по деревне. Минут через пятнадцать толпа пополнилась женщинами, стариками и детьми. Короче – всеми, кто хоть как-то мог стоять на ногах и передвигаться. Впрочем, тех, кто не мог, тоже заставили выйти и присоединиться к общему «веселью»: две женщины, подгоняемые несколькими ландскнехтами, уже успевшими попробовать дармовой бражки из разграбленного трактира, осторожно вели, с трудом поддерживая, старуху, настолько древнюю, что она, небось, помнила даже переселение из Скании. Еще кто-то нес надрывно плачущих младенцев…
Все было не так… Все было неправильно… В сердце словно игла застряла. Что задумал этот проклятый маг? Нет, права на разграбление никто, конечно, не отменял, но не по такому же поводу! Должен быть штурм города, куча погибших, тогда и можно чистить чужие кладовки да рвать сережки из ушей. А тут что? Несколько десятков крестьян, которых одолели буквально за четверть часа?
«Его Огненная Милость» протолкался через толпу ландскнехтов – никто и не подумал посторониться, а потребовать этого колдун не додумался – и остановился перед насупленными крестьянами:
– Все вы… – Голос дал петуха, мужчина запнулся и начал заново: – Все вы совершили ужасное преступление – пошли против воли госпожи Аурунд – единственной правительницы Ругеи на веки вечные. Все вы, по законам, установленным именем Ее, подлежите смерти. Ваша деревня должна быть сожжена, а земля вокруг посыпана солью, – по толпе перепуганных крестьян прошел ропот, истошно закричала какая-то женщина, упала на колени, прижимая к себе младенца, – но… Но! – повторил маг, перекрикивая вопли. – Но госпожа Аурунд добра и милостива! Станьте в линию! – Крестьяне запереглядывались, но, ободренные последними словами огненного колдуна, выполнили приказ. – И пусть каждый третий сделает шаг вперед.
Толпа осталась недвижима.
– В чем дело?
– Староста… староста… – прошел по толпе невнятный шепоток.
Маг поморщился:
– Что староста? – Задуманное им представление, кажется, шло не по плану.
– Староста погиб… А он единственный считать умел…
Весь план грозил рухнуть к Тому, Кто Всегда Рядом. Огненный колдун оглянулся по сторонам и вцепился в локоть ближайшему ландскнехту:
– Ты считать умеешь? – Самому ему, видно, выбирать каждого третьего было не с руки.
– Только деньги! – честно ответил наемник.
Мадельгер знал его: с Гаривальдом, широкоплечим детиной с запада Фрисии, он раньше пересекался в паре наймов и прекрасно понимал, что тот говорит правду: умея считать деньги, чтоб его не обманули при оплате, ландскнехт совершенно не разумел, как можно соотнести монеты и какие-то абстрактные цифры. А уж как можно посчитать что-то другое, и вовсе понятия не имел.
Маг же решил, что над ним издеваются:
– Да ты что себе позволяешь?! – На ладони колдуна вспыхнул язык пламени. Еще мгновение, и он врежется в Гаривальда…
– Я посчитаю. – Мадельгер шагнул вперед.
Посланник госпожи Аурунд смерил его долгим взглядом и медленно опустил руку:
– Начинай, ландскнехт. – Огонь в его ладони погас.
Оффенбах медленно пошел вдоль строя:
– Первый… Второй… Третий… Первый… Второй… Третий… Первый…
– А ну стой! – визгливо выкрикнул колдун. Наемник удивленно оглянулся. – Ишь, хитренький какой! Младенца отдельно считай!
Что-то нехорошее разливалось в воздухе…
– Первый… Второй… Третий…
Огненный комок в солнечном сплетении пульсировал в такт с короткими словами. Во рту чувствовался привкус крови.
– Первый… Второй… Третий…
Дойдя до конца строя, Мадельгер на миг задержался, но колдун молчал, и Оффенбах с облегчением шагнул в сторону. Что бы ни задумал колдун, оно уже завершилось.
– Каждый третий – шаг вперед, – визгливо повторил маг.
Пленники переглянулись и по одному принялись вышагивать вперед. Какая-то женщина держала на руках младенца.
– Ребенок считался отдельно, – фыркнул колдун и щелкнул пальцами, ткнув в сторону вышедшей. – Забрать.
Неизвестно, кому был отдан приказ, но желающий исполнить его тут же нашелся. Мрачный ландскнехт со шрамом через все лицо протянул руки…
– Не надо! Пожалуйста, не надо! – Женщина упала на колени. – Оставьте Мегиран! Прошу вас!
Ландскнехт на миг замер, но все его сомнения были развеяны визгливым:
– Забрать!
Огненный ком, казалось, уже вырос раза в три и уже почти добрался до сердца.
Дитя забрали у матери, сунули в руки кому-то из той трети крестьян, которых отвели от остальных. Женщина забилась в крике, рванулась к своему младенцу, но ее отшвырнули в сторону, и она осталась сидеть там, где упала, вытирая со щек дорожки слез и протягивая руки к ребенку.
По губам колдуна скользнула довольная усмешка. Он окинул долгим взглядом неподвижных крестьян и вновь заговорил. Визгливый голос разносился над молчаливой деревней:
– Госпожа Аурунд милостива. Многие из вас останутся живы. Многие, но не все. – Крестьянка, у которой забрали ребенка, зашлась в беззвучном плаче. – По законам, наказание за бунт только одно. Смерть. Смерти подлежат все бунтовщики и их родичи до третьего колена… Но госпожа Аурунд добра и милостива… Будет казнен каждый третий.
Крестьянка рванулась к ребенку, но ее вновь отшвырнули назад…
Колдун обвел взглядом пораженных крестьян и, кивнув в сторону неподалеку расположенного сарайчика, коротко скомандовал:
– Загнать туда. – По губам зазмеилась пакостная улыбка. – Поджигать будем…
Пламя в груди пульсировало в такт с ударами сердца…
Кого-то из крестьян толкнули в спину, кого-то потащили за руки, отчаянно заголосила женщина, цепляясь за руки волочащих ее ландскнехтов, надрывно заплакал ребенок…
Пламя лилось по венам…
– Прекратите… – Он не узнал своего голоса.
Замерли все. Застыл без движения колдун, остановились наемники, пытающиеся вырваться крестьянки словно остолбенели… Казалось, даже воздух замерз упругой патокой.
Пламя было готово вырваться через кожу… И он, не зная, что с ним творится, боялся этого мига…
– Что ты сказал, ландскнехт? – медленно обернулся маг.
– Прекратите, – повторил Мадельгер. Голос походил на карканье ворона.
– Ты смеешь спорить с посланником госпожи Аурунд? – На губах мага плясала полубезумная улыбка.
Шаг.
– Я спорю не с ней. С тобой.
Еще один.
– Глупый спор ведет к смерти, ландскнехт.
Еще один.
– Ты правильно видишь свою дорогу, колдун.
Мадельгер теперь стоял на расстоянии клинка. Но меч еще нужно было достать из ножен.
А страха почему-то не было. Был лишь огонь, который, казалось, еще мгновение – и вырвется наружу.
– Ты умрешь, ландскнехт. Жаль. Такая храбрость достойна жизни. Но ее недостойна наглость! – И огненный шар, сорвавшийся с пальцев мага, ударил Оффенбаха в грудь…
Ударил для того, чтобы рассеяться легким дымом, лишь слегка припалив одежду, но не причинив никакого вреда ее владельцу.
