– Когда ты думаешь его закончить?
– Через месяц – спешить некуда. Еще рукоять, и ножны, и лезвие, и шлифовка. Это нужно сделать хорошо, верно, Фен?
Фен’дорин улыбнулся и аккуратно отложил оба клинка на полку.
Близнецы были сыновьями кузнеца и сами ковали собственные кавайо. Через месяц, когда они завершат работу, Анд’эверс подвергнет их ножи тщательному осмотру. Проверит остроту, баланс, крепость на изгиб. Если все будет хорошо – а зная близнецов, она в том не сомневалась, – оба парня войдут в мир мужчин. Как и остальные ее сводные братья. И тогда в доме уже не будет детей – только взрослые.
Что-то навсегда изменится.
Она искренне улыбнулась:
– Я рада, парни. Очень. Самое время.
Они поглядели на нее внимательно, а потом со всей серьезностью кивнули:
– Мы знаем, Кайлеан. Самое время.
Позже она размышляла, что следовало бы задуматься над внезапной серьезностью обычно все высмеивающих близнецов. Но было так жарко, что она мечтала лишь о бегстве под крышу и о том, чтобы выпить хоть каплю воды.
– Я пошла к тете, а вы здесь ничего не испортите, ладно?
Она развернулась, прежде чем они нашлись с ответом. Через месяц, когда они уже закончат свои ножи, она не сможет говорить с ними так. К мужчинам нужно обращаться иначе, чем к мальчишкам.
* * *
Кухня была фургоном, в котором царствовала печь. Но не обычная, а специальной конструкции, из железа и должным образом обожженного кирпича, стоящая на четырех стальных ногах и поддерживаемая несколькими цепями. Ее можно было безопасно топить, даже когда фургон ехал по степи, переваливаясь из стороны в сторону: стальные обручи, прикрепленные к стене, предохраняли посуду от падения. И хотя фургоны верданно давно уже не ездили равнинами, тетушка Вее’ра не хотела заменять эту печь на обычную. Что, конечно же, не мешало ей ворчать, какой та пережиток.
Дым, встающий над железной трубой, должен был предупредить ее, но Кайлеан полагала, что нигде не может оказаться хуже, чем в кузнице. Она ошибалась.
Парной жар ударил в нее с порога и на миг лишил дыхания. Словно она пыталась есть слишком горячий суп. Будто бы и запах завлекал, да и сама она была голодна, однако тело сопротивлялось самой этой мысли. Капли пота моментально выступили у нее на лбу и полились в глаза. Она заморгала.
– Не стой на пороге, девушка, протянет. Входи.
Она почти позабыла, от кого близнецы унаследовали чувство юмора. Осторожно сделала глубокий вдох и вошла.
Внутри были настежь распахнуты все окна, и поднимись хоть малейший ветерок – кухня снова начнет напоминать место, предназначенное для человека. И это «если» было чрезвычайно важным, поскольку вот уже несколько дней воздух оставался неподвижен, словно перед грозой.
Один конец фургона занимала печь и несколько шкафчиков со всей необходимой посудой. На другом царствовал длинный стол, окруженный прикрепленными к стене сиденьями: если их поднять, здесь можно было совершенно свободно ходить. Кроме того, такие сиденья куда легче обычных стульев или лавок. А когда от веса зависит, какой кусок дороги ты одолеешь за день, важен каждый лишний фунт.
Кайлеан всегда удивляло, что в домах-фургонах ее сводных родственников все говорило о том, что на самом деле здесь место обитания кочевников; что эти длинные дома должны стоять на колесах и быть запряженными четверками лошадей, странствуя в больших караванах. Стол, прикрепленный к полу, подъемные сиденья, полки и шкафчики с дверками, защищенные от случайного открытия, котелки и сковородки, пристегнутые к стенам дополнительными ухватами. Печь. Даже через столько лет принудительного постоя этот фургон был готов тронуться в путь. А тетушка, хотя широко улыбалась и смеялась над старыми привычками, не смогла бы лучше передать свою тоску.
Только вот об этом тоже никто не говорил.
Кайлеан устроилась на откинутом сиденье подле окна. Если каким-то чудом подует ветер, ее не минует даже малейшее его движение. Пот теперь стекал уже не только по лицу. Льняная сорочка липла к спине и груди; она потянулась к завязкам платья и слегка их ослабила. Полегчало.
Тетушка Вее’ра стояла к ней спиною, что-то отчаянно вымешивая в большом котле. Была она красивой женщиной, высокой и худощавой, и, несмотря на рождение десятка детей, все еще с талией двадцатилетней девицы. Но, приняв во внимание, сколько времени провела она в парной, в которую превращался во время готовки кухонный фургон, это не должно было никого удивлять.
Она повернулась с улыбкой, протягивая в сторону девушки глубокую глиняную миску:
– Угощайся, Кайлеан. Уже должен быть готовым.
Кайлеан взяла посудину. Осторожно отхлебнула. Суп был превосходен – должным образом приправленный, с мягким, выразительным вкусом зрелого сыра и витающей над всем ноткой острых приправ и зелий. На миг она позабыла о духоте и о том, что пьет жидкость, лишь чуть-чуть отличную по температуре от кипятка.
– Мм, он чудесен, тетя. Ты все же должна дать уговорить себя Аандурсу и начать у него работать. Хотя бы пару раз в месяц. Он ведь недавно снова поднял цену.
Владелец «Вендора», дружный с семьей кузнеца, уже долгие годы предлагал Вее’ре работу, будучи свято убежден, что ее талант прославит его постоялый двор на много миль окрест. Пока что, увы, добился он немногого.
– Может, когда-нибудь, когда будет меньше дел. Кроме того, ты ведь знаешь, что на общей кухне я… – Тетушка пожала плечами и снова принялась мешать суп.
Вскоре она притворила гудящий в печи огонь, накрыла котел и, ловко обойдя Кайлеан, уселась подле нее.
– Что слыхать в большом мире? – спросила.
– В большом мире – как в большом мире, тетя, – пожала плечами Кайлеан. – Ты мне лучше скажи, отчего я лишь случайно узнаю, что близнецы отковывают свои кавайо? А?
Глиняная миска начала жечь ей руки, но она все равно непроизвольно сделала еще один глоток. Вкусовые ощущения ее аж запели от восторга.
Старшая женщина ровно улыбнулась:
– Для меня это было такой же неожиданностью, дитя. Большой неожиданностью. Но, когда я в последний раз их обнимала, оказалось, что они уже выше меня. Нельзя удержать жеребят от взросления.
– Жеребят, да? Но вы скажите мне, когда надо будет тех жеребят подковывать. Ради такого зрелища я одолею любую дорогу.
Вее’ра тепло рассмеялась, а Кайлеан не впервые почувствовала удивление. Словно маленькая девочка смеялась голосом взрослой женщины. Столько искренней радости.
– Нет, Кайлеан, мы точно не позабудем тебя упредить. – Тетушка утерла слезинку в углу глаза. – Я… мне и так кажется, что мы удерживали их слишком долго. Им пятнадцать, в караване они уже, как минимум, год носили бы ножи.
В караване… Кайлеан всегда задумывалась, слышит ли тетушка, что появляется в ее голосе, когда она выговаривает те слова. В караване. С мягким придыханием, словно она плакала слогами.
– В караване они уже ездили бы собственной колесницей, тетя, – сказала она тихо. – Один бы правил, а второй – держал лук. Наверняка Фен – он лучше стреляет. В караване они наверняка были бы уже обручены с высокими смуглыми девицами, перед которыми похвалялись бы умением управлять конями и меткостью. В караване…
Она не закончила, поскольку не впервые разговор ее с тетей вошел в колею, которой обе они предпочитали избегать. В караване все было бы иначе: фургоны катились бы степью, радостные мальчуганы ездили бы на колесницах, а девушки флиртовали бы с ними и учились быть хорошими женами и матерями. Стада рядом с караваном покорно мычали бы, наполняя мир вокруг песней о силе и богатстве. В караване все фургоны были цветными, равнина – ровной, а реки и воды – всегда вброд. Все настолько прекрасно, насколько прекрасны воспоминания женщины, караван которой остановился четверть века назад. В воспоминаниях ее не было места мальчишкам, ломающим шеи на колесницах, не было крови, стекающей по клинкам кавайо во время межплеменных схваток, не было похищений, родовой вендетты, угонов стад и братоубийственных сражений. Все по-другому, нежели в воспоминаниях Анд’эверса. Не было ненависти, зависти, оставленных на произвол судьбы родичей, предательств. Кайлеан порой думала, что каждый из них унаследовал свой кусок воспоминаний. Вее’ра получила те, что получше, ее муж – те, что посуровее.
Они помолчали минутку. Кайлеан, всматриваясь внутрь мисочки, боялась поднять глаза. «Все из-за этой жары, – думала она. – Если бы не жара, я бы лучше контролировала свой язык». А была она близко, слишком близко к тому, чтобы сказать: «В караване в шести фургонах обитало бы вдвое больше людей, чем здесь». Наверняка в фургонах Каленвенхов были бы также и родственники Анд’эверса, возможно – семьи родичей его жены, ведь роды охотно переплетались друг с другом не одной-единственной связью. И было бы здесь куда больше детей.
– Но в караване, – продолжила она через мгновение, – не было бы меня, тетя. И этот суп прошел бы мимо, а уж это-то я назвала бы истинным несчастьем.
