Сегодня я увидела Амира другого, даже не могу определить, какого, настоящего, наверное. У которого все продумано до мелочей, мельчайших мелочей, оттенков мелочей. Вплоть до того, что я могу подумать даже не в следующий момент, когда-нибудь. Вот о чем он говорил, вернее, пытался мне сказать, а еще пытался мне объяснить, что со мной он этот опыт не использует. Как та же Баба-Яга проговорилась, не понимает, но идет. Во вчерашнем скандале он даже попросил у меня помощи, а я не захотела услышать.
Я думала о чем угодно, размышляла о наших с Амиром отношениях, а в голове время от времени пробивалась мысль, которую я лихорадочно отталкивала, что происходит с теми девушками, как Амир их защищает, чтобы неизвестные мне враги не поняли, что в этих машинах меня нет. Ведь если он не будет их защищать как меня, эти враги сразу поймут все и будут искать меня, и догадаются, что я исчезла каким-то другим способом, вспомнят про вертолет, на котором никого кроме Алекса не было. Не успев додумать эту мысль, я замерла от другой, Амир не мог просто так оставить нас с Алексом в одиночестве, кто-то еще есть, кто-то, кто готов отдать жизнь за меня, как те девушки из гарема, на самом деле бойцы. После встречи с Шерером, который одним словом уничтожил целую клинику с детьми и врачами, я осознала реальную опасность для всех, кто меня окружает. Кровавая пелена, которая была перед моими глазами в клинике, опять застлала мне все вокруг, и я безмолвно крикнула своему организму, что нельзя мне сейчас терять сознание, никак нельзя: Алексу с Амиром не до меня, они в бою. И организм понял, зрение восстановилось, я облегченно вздохнула, появилась надежда, что мы нормально долетим домой… куда? В ковровый дворец?
Организм нашел самый легкий способ избавиться от волнения – я уснула. Мне снился сон, в котором я сначала ничего не понимала, удивленно озиралась вокруг и пыталась разглядеть лица окружавших меня людей. Они все были высокими, очень сильными, но почему-то боялись меня, стоило мне на кого-то посмотреть, как тот сразу падал на колени и закрывал лицо. Среди них были и женщины, но они еще больше пугались моего взгляда: не просто падали на колени, практически ложились на пол и закрывали головы руками. Я что-то им говорила, но меня никто не слушал, мой голос тоже их пугал, мужчины замирали, а женщины прикрывали лица. Я не выдержала и схватила одну девушку за руку, она от ужаса закричала, и мне пришлось отпустить ее. Что это? Почему такой страх, что я такого совершила, почему меня все так боятся? И тут послышался голос Бабы-Яги:
– Ну что, Темная? Ты этого хотела? Узнала мир, в который пришла? И так будет всегда: где ты, там ужас, ненависть и страх, страх, только страх.
– Я не боюсь.
Она хрипло расхохоталась:
– Боятся тебя. Всегда будут бояться, никто не сможет перебороть этот страх, в тебе столько тьмы и силы, что она погубит любого, кто посмеет приблизиться к тебе. Ты погасишь любой свет, раздавишь все цветы, которые взрастут в лучах этого света, сломаешь их души.
Она довольно захохотала, и все пропало: ни людей, ни ее голоса, Пустота.
Я едва ощутила, как меня распеленали из ткани, словно сквозь туман слышала тревожный голос Вито, его слова тянулись странными звуками и мне были непонятны. Кто-то держал меня за руку и тоже что-то говорил, но и его я не понимала в этой тягучести, мои глаза едва открывались, веки были тяжелыми и не хотели подниматься. Спать, только спать.
Безмолвие окружало меня, ни единого звука не нарушало абсолютной тишины. Я видела всплески яркого света, который иногда проявлялся в глубине пространства, но не мог осветить серого тумана, который заполнил собой все. Этот свет был как всполохи дальней грозы, которая уже ушла, и лишь эти мгновенные проблески напоминают о буйстве огня, ветра и воды. Остался только серый безмолвный туман бессилия.
– Я не дам тебе сгинуть, ишь что придумала, опять за мысли свои спрятаться решила, дураку одному жизнь свою подарила, на блюдечке приподнесла, да всю жизнь с ним покалечила, свет свой погасила ясный, а теперь из-за другого порешала лучик единственный погасить! Только он тебя и держит на белом свете, а ты сама собралась эту ниточку разорвать! Витек, а ну зови сюда Лешу-то, лечить заразу будем, пороть дурочку эту надо, только пороть, нету на нее сладу никакого!
Неугомонная Фиса ворочала мое бессильное тело, мяла его своими маленькими железными пальчиками, но боли не ощущалась, я чувствовала лишь силу ее давления кожей, мышцы никак не реагировали. Темные не чувствуют боли, только степень повреждения.
– Да что же с тобой миленькая моя, красавица ты наша, куда душа твоя убежала, за какие горы спряталась, голос мой услышь, девонька, слова мои да боль нашу за тебя. Поговори со мной, хоть слово скажи, глазки свои ясные открой, пальчиком добрым, мизинцем ласковым пошевели, нету нам без тебя жизни, она вся сразу и пропадет, исчезнет мир без тебя. Ласточка моя святокрылая, ты одно услышь, целый мир с душами в бездну без тебя рухнет, темнотой покроется небо, да солнце погаснет, нету его без тебя, света твоего жизни нет в этом мире. Только капелька надежды и появилась, маленькая дождинка радости, что есть свет миру этому, черноте полной да страданию вечному…
И вдруг рыдание и всхлип прервали речь Фисы. Она плакала горько и надрывно, как бабы в деревнях оплакивали своих детей, с криком души безнадежной, что жизнь с этой минуты для нее уже закончилась. Фиса плакала и плакала, еще что-то кричала о безнадежности для мира, а я никак не могла понять в своем сумраке, какой мир, почему он без меня погибнет. И вдруг тихий шепот пробился сквозь крик:
– Рина, только ты, свет и радость, мечта и боль, единственное счастье в жизни, каждое мгновение счастье, мысль о тебе – уже сияние в темноте, вернись ко мне. Молю тебя, вернись.
Что-то значили эти слова? Сумрак затревожился, заволновался сгустками, и стали проявляться просветы, освещаемые отдельными лучами.
– Она берет энергию!
– Рина! Молю, мне нет жизни без тебя, вернись, вернись к нам! Ты нужна всем, мне нужна, ты единственный свет!
И проявилась боль, разорвала сумрак ярким светом, вспышками солнца, обжигающими все тело.
Фиса укутала меня еще в одно одеяло, а сверху на голову накинула красивый плед. Я не то что двинуться – оглянуться не могла. А еще назвала прогулкой.
– Я как та гора, недвижима в вечности.
– Молчи, хоть и весна по-ихнему, а ветерок, он такой, дунет и простуда сразу.
– Алекс все вылечит.
– Ой-ой, придумала себе развлечение, как что сразу этот с руками, а сама уже ничего и не хочешь сделать, ручками своими потрудиться.
– Да я с вами уже и двигаться перестала, этими самыми ручками даже ложку ко рту не даете…
– Молчи, слова тебе никто не давал!
Вот так мы с Фисой и разговаривали, только я не Вито, терпения во мне нет, я сразу высказывала свое возмущение, а она радовалась и начинала заново меня раздражать. И, как догадываюсь, получала от этого массу удовольствия.
Весна в горах – явление непередаваемое никакими словами. Солнце светило прозрачным светом, казалось, что воздух подрагивал от лучей, а горы отвечали своим сиянием снежных шапок. Я щурилась и вдыхала ароматы тающего снега, нарождающихся листьев, влажной пробуждающейся от зимнего сна земли, и еще массы запахов, которых я определить не могла. Амброзия. И пение птиц, весело резвящихся на ветках деревьев, окружавших наш домик. Вот одна села рядом со мной и засвистела свой романс о вечной любви. Тут же прилетела другая и запела танго, покачивая своей яркой головкой в такт отдельным переливам. Они соревновались друг с другом в красоте звучания, а Фиса щурилась на солнце и тихонечко подпевала им обеим.
– Спой что-нибудь.
Она иногда пела мне странные песни древних времен, в которых я мало что понимала, но полюбила их звучание, многократную повторяемость строк в разной тональности.
– А ты, милочка, сама спой.
– Я не пою.
– Так попробуй.
– Нельзя оскорблять такую красоту.
– А горы все простят, они вечные, им твое пение только в диковинку будет.
Я попыталась на нее посмотреть, но из-за пледа на голове ничего не увидела и лишь хмыкнула.
– Порадуй камень-то, он небось уже сто лет только птиц и слушает.
– Тебя слушает.
– Дак надоела уже, ему наши песни в странность, ты вона их и слушаешь, потому что деваться некуда.
– Ты не права, мне нравится, как ты поешь, интересно.
– Теперь сама покажи, кода еще такой случай будет, что никого в округе нет, ори, сколько хочешь.
– Боевики кругом.
– А им что, твой ор получше приказов ирода в любом раскладе.
Мы с ней не обсуждали подробностей моего физического и умственного бессилия в тумане. Я еще долго была в полубессознательном состоянии, хотя и принимала энергию Алекса и Вито. Полностью пришла в себя в этом маленьком домике в горах, среди высоких деревьев и немереного количества боевиков, прятавшихся среди камней.
