Люди стеклись со всех уголков Веньязы для того, чтобы поглазеть на «сожженный дворец». Или взглянуть, как народ чаще говорил, «на то, что наделали чертовы марстокийские пожиратели огня».
Эдуан понятия не имел, откуда пошел этот слух, но подозревал, что это было не просто предположение крестьян. Возможно, говорливый придворный стражник разболтал больше, чем должен был. Так или иначе, пробегая по улицам и мостам Веньязы, Эдуан отметил, что враждебность к марстокийцам была весьма велика. Нехороший знак перед возобновлением Двадцатилетнего перемирия.
Когда повозка Леопольда наконец-то с грохотом выкатила к южному причалу и проехала мимо грузовых судов – многие из них были нагружены знаменитыми цитрусовыми из Далмотти или еще более знаменитыми далмоттийскими нарядами – к пристани, где карторранские военные корабли скрипели на своих привязях, вечер почти настал.
Эдуан выбился из сил. Ему стало стыдно, что он устал от обычной пробежки. Мышцы сгорали от напряжения, а кожа перегрелась от жара, старые шрамы вновь закровоточили, а значит, единственная чистая рубашка была вся в пятнах.
Это была вина Ведьмы Нитей. Она сломала ему спину, нанесла множество ран. А хуже всего – сохранила жизнь.
Но даже не чувствуя запах ее крови, Эдуан отыщет эту ведьму, Ноэль, – она не сможет вечно ускользать от него. Если ему все же повезло, она путешествовала с ведьмой истины. Когда Эдуан найдет Сафию, то сможет добраться и до Ведьмы Нитей.
Леопольд вылез из повозки на палящее солнце, поджаривавшее пирс. Он переоделся в зеленый охотничий костюм из бархата, который лишь немного больше подходил для плавания под парусами. На бедре болталась рапира с золотой рукоятью, служившая скорее аксессуаром, чем оружием.
Иногда Эдуан видел, как их носила знать и мастера гильдий – люди, которые на самом деле никогда не оборонялись.
Но деньги есть деньги, а Леопольд платил хорошо. Новенький сундучок Эдуана, вместивший немало серебряных карторранских талеров, имел куда большую ценность, чем пять тысяч пиастров, поэтому он решил, что ему будет не так уж и сложно терпеть принца.
– Что это за вонь? – спросил принц у Эдуана, положив руку в перчатке на рукоять рапиры.
– Рыба, – кратко ответил тот.
– И испражнения грязных далмоттийцев, – прокричал спускающийся к ним бородатый мужчина. На нем был изумрудного цвета мундир карторранского флота. Судя по высоко поднятому подбородку и трем юношам, суетящимся вокруг него, он был тем самым адмиралом, с которым должен был встретиться Леопольд.
Четыре капитана выстроились в линию перед Леопольдом и резко поклонились, четырежды повторив фразу: «Ваше императорское высочество».
Леопольд улыбался своей рапире, как мальчишка новой игрушке. Он скомандовал по-карторрански:
– Садитесь на свои корабли. Флот отправляется с приливом.
Адмирал перенес свой вес с одной ноги на другую, а капитаны переглянулись. Конечно же, никто не отправится с приливом. Даже для одного корабля отплытие в сторону Нубревены было в лучшем случае рискованным, в худшем – самоубийственным. Здесь все были осведомлены об этом, кроме единственного человека, которому в первую очередь следовало об этом знать: имперского наследника.
Казалось, что ни адмирал, ни члены его команды не собирались говорить. Мысленно Эдуан тяжело вздохнул. Само собой, они не боялись Леопольда. Императора Хенрика – возможно, однако его не было здесь.
Эдуан резко обернулся к принцу и сказал по-далмоттийски:
– Вы не можете вести флот на Нубревену.
– Да? – Леопольд моргнул. – Почему же?
– Это было бы глупо.
Леопольд вздрогнул, его щеки запылали – первый признак хоть какого-то темперамента, который заметил Эдуан у принца.
И с колоссальным усилием Эдуан все же добавил: «Ваше императорское высочество».
– Глупо, да? – Леопольд провел пальцем по губам. – Я что-то упускаю, верно?
Он обернулся к адмиралу и спросил на ломаном карторранском:
– Разве не для этого нужен флот? Не для возвращения того, что нубревенцы у нас отняли?
Щеки Леопольда подергивались, пока тот говорил, и Эдуан отказался от своих прежних мыслей.
Леопольд действительно может проявить ужасный нрав, особенно когда все адмиралтейство зависит от его прихоти.
Эдуан, резко выдохнув, заговорил. В конце концов, он не мог потерять адмиралов.
– Флот для водных сражений, ваше высочество. Пока что мы не направляемся в Нубревену с целью вести бои, поскольку к тому времени, когда ваши корабли достигнут ее берегов, донья, вероятно, будет в Ловатце.
Щека Леопольда снова дернулась, после чего он обратился к Эдуану:
– Нубревенцы похитили мою невесту, мы должны ее вернуть. Что меняет ее прибытие в Ловатц?
– Двадцатилетнее перемирие, – сказал Эдуан, потирая запястья. – Оно не позволяет иностранным судам причаливать к чужим землям, не имея на то разрешения.
– Я знаю, о чем идет речь в чертовом договоре о перемирии. – Голос принца был практически лишен интонации. – Но у них моя невеста. Это уже нарушение договора.
Эдуан кратко кивнул, хотя и не был полностью согласен.
Он не стал напоминать о пункте договора о перемирии, касающемся заложников, но были и другие вещи, о которых не стоило забывать.
– Но единственный способ достичь Ловатца – «Водные мосты» в Стэфин-Экарте, усиленно охраняемые нубревенскими солдатами.
– И что же прикажете делать? – резко спросил Леопольд.
Адмирал и капитаны разом вздрогнули, за что теперь Эдуан их вовсе не винил. По крайней мере, Хенрик понимал войну, ее стратегию и издержки.
Эдуан сознавал, что это блестящая возможность, которая может больше и не выпасть.
Направив взгляд на принца, Эдуан медленно начал:
– Нам нужен один, самый быстрый корабль во всем флоте. Если нам удастся перехватить нубревенцев до того, как они достигнут своих земель, мы сможем вернуть донью без нарушения условий перемирия… ваше высочество.
Леопольд пристально посмотрел на Эдуана, затем постучал по рукояти рапиры и кивнул ему со словами:
– Приступай. Немедленно.
Так Эдуан и сделал, чем оказались недовольны многие присутствующие. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы перейти от криков и проклятий к планированию военно-морских стратегий. По крайней мере, одно было неизменным – адмирал и его команда скорее всего ненавидели Эдуана, как и все остальные.
Несмотря на то что моряки его игнорировали, Эдуан был доволен составленным планом. Когда он вернулся к повозке, чтобы наблюдать за переноской своего сундука, принц появился у него на пути.
И хотя он улыбался, в глазах веселья не было.
– Спасибо за ваше вмешательство. Оно было своевременным.
Эдуан склонил голову.
Уходя, Леопольд добавил:
– Если у вас есть какие-то дела здесь, займитесь ими незамедлительно. Мы отправляемся менее чем через час.
Эдуан поклонился еще раз, тайная улыбка покалывала его губы. У него были деньги, расположенность принца и возможность отправиться за Сафией.
Могло показаться, что ему и вовсе не нужна эта Ведьма истины, чтобы чего-то достичь.
* * *
Эдуан довольно легко нашел нужного ему ведуна Голоса. Ему повезло: ведун жил в паре минут – Эдуан был на месте до того, как часы пробили полпятого вечера. Ему повезло еще больше: у ведуна была зависимость от Камня боли.
Даже с улицы, где воздух пах сточными водами, Эдуан уловил эту слабость в крови ведуна.
Слишком сильная вибрация, за которой следовал мерзкий запах гниения. Кровь зависимых от Камня боли всегда так пахла, и со временем гниение будет преобладать над вибрацией. Под конец из-за Камня боли человек станет настолько безразличен к своим потребностям, что умрет от голода.
Но Эдуану нужно было отправить сообщение, и несчастный был хорошим помощником в этом деле. Эдуан нисколько не сомневался насчет того, на что будут потрачены деньги, – еще до того, как он их передал. Он также знал, насколько быстро Ведун голоса забудет об отправленном сообщении.
Эдуан шагнул в открытую дверь. В комнате стоял один лишь стол, а стена этого уютного местечка, обычно служившая для передачи сообщений, была пуста. Несколько свернутых пергаментов все еще висели на ней, однако они, как и пол, были покрыты толстым слоем пыли.
Единственный потолочный светильник был зажжен, хотя по бледному колеблющемуся пламени было понятно, что жир на исходе.
Это было на руку Эдуану – человеку трудно будет разглядеть его лицо. Однако даже при таком свете он все же натянул капюшон пониже.
Ведун закашлялся, и, когда Эдуан перегнулся за прилавок, он нашел его распростертым на полу – Камень боли пульсировал в открытой ладони, взгляд был затуманен.
Запах гнилой крови ведуна захлестнул Эдуана, он закашлялся и прорычал:
– Вставай, мне требуются твои услуги.
– Лавка… закрыта.
Голос был слишком возбужденным. Вряд ли такой эффект дал всего один камень.
