Поднявшись обратно, я увидел на краю, перед обрывом, огромные следы кабаньих копыт. Вне всякого сомнения обитающий неподалеку визаган наблюдал за мной, пока я работал, и уехал так же незаметно, как и появился. Печать Софии, живущая в моей крови, остановила его от желания попробовать мое мясо.
Возвращался я тем же путем, что и пришел. Дождь и не думал переставать, шуршал среди сосен успокаивающе и сонно. Вокруг звенело комарье. Лирш валялся в своем шалаше, наружу торчали лишь золотистые пятки. Он очень удивился, увидев меня снова, и крикнул в спину:
– Скажи этому евнуху приору, что, если хочет снова жрать свежие овощи, пусть разрешит мне жить где прежде! Скажешь?
– Скажу.
Я выполнил свое обещание, но приор, совсем еще не старый мрачный мужик, услышав об ином, помрачнел еще больше с тех пор, как узнал, что дело не в темных душах, а в визагане.
– Может, убьешь эту тварь, раз не нашел душ?
Я так и не понял, о ком он просит, о лирше или же о всаднике на кабане.
– Сожалею, но это не моя сфера деятельности.
Он не стал настаивать и, чтобы избавиться от меня, спросил, сколько мне должен город, ожидая, что я обдеру их казну как липку. Я взял с него номинальную плату за стандартную проверку территории и уехал первым же дилижансом.
Уж не знаю, кто меня разбудил на рассвете. Проповедник или тряска. Мы въезжали в Билеско по Атейскому тракту. Я открыл глаза, затем потянулся, пытаясь хоть как-то прийти в себя после неудобной ночевки.
На соседней лавке спал уже старый, неразговорчивый художник, ехавший в столицу Дискульте расписывать церковь Санта Энграсия. Подложив толстую руку под небритую щеку, он негромко посапывал, несмотря на то что дилижанс подпрыгивает на каждой ямке.
Проповедник сидел напротив, глядя в маленькое, забрызганное грязью окошко. Из-за гор поднималось солнце, и небо было алым, летним, адским. В уже начинавшем дрожать мареве угадывалась жара, пришедшая на смену прохладным дождливым дням. Июнь, как и все летние месяцы на юге, обещал быть ничуть не более комфортным, чем чистилище. Во всяком случае, для северного человека, предпочитавшего зону княжеств и редко бывавшего в столь далеких областях нашего христианского мира. В отличие от Натана и Львенка, я не слишком люблю и знаю этот регион, хотя мне и случалось здесь бывать.
Проповедник же, остывший после нашего спора, был весь в предвкушении. Он никогда не забирался так далеко от своей родины, слышал, что женщины города, в который мы скоро попадем, самые красивые в мире, что сокровищ в церквях больше только у флотолийцев, что Билеско это почти что рай на земле, и поклониться мощам апостола Луки обязан всякий верующий, даже если он уже мертв.
Дилижанс остановился на временной почтовой станции, в пригороде, расположенном на небольшом холме, с которого открывался вид на город. Я выбрался наружу, вытащив из-под лавки клинок и сумку, слыша как возница с руганью пытается растолкать не желающего просыпаться художника.
Город, обнесенный светло-желтыми стенами, возвышался на отвесном алебастровом берегу Золотого моря, имея лишь одну пригодную гавань для захода кораблей, расположенную гораздо ниже укреплений. Отчего большую часть грузов, доставляемых по воде, поднимали вверх или на мулах или с помощью новейшего изобретения флотолийских инженеров – канатной дороги. Ее приводили в движение огромные колеса, которые крутили волы в Приморском бастионе.
На тракте был нескончаемый поток всадников, телег и пеших путников. Я влился в эту разношерстную толпу, слушая обрывки разговоров, пересуды и ругань. Мимо прошли два десятка монахов из нищенствующего ордена отшельников Святого Августина, они распевали гимны, прося защитить всех путников, что оказались вместе с ними на дороге. В кружку, которую нес один из них, постоянно кидали монеты.
– Красиво поют, – оценил Проповедник. – Слышал, что говорят люди?
– Юстирский пот пришел в южный Сарон. И вроде бы появился даже в пригородах Виоретто. Это рано или поздно должно было случиться.
– Порой меня просто поражает твой фатализм! – фыркнул тот, но тему продолжать не стал, отвлекся на драку двух купцов.
Проехала кавалькада богато одетых всадников при оружии, и все расступились, давая им дорогу. Поднялась пыль, какой-то ремесленник закашлялся, послал проклятье вслед благородным.
На Масленичных воротах стояли усиленные патрули, проверяли каждого, поэтому я застрял в очереди на полтора часа. Проповедник злился и спрашивал, почему я не воспользуюсь своим правом, как любой страж, входить в столицы без всякого ожидания.
Но я не желал привлекать лишнего внимания. Свое пребывание в Билеско я хотел сохранить в тайне, насколько это только возможно. В моих планах было отыскать законника Сисэрино Руджеролло, который может вывести меня на темного кузнеца. Я собирался представиться вымышленным именем.
Недалеко от рва, сухого, сильно заросшего кустарником, стояло несколько виселиц. На них болтались трупы разной степени свежести, и у каждого на груди висела обязательная табличка, говорившая любопытным, за какое преступление шея человека оказалась в петле. Любопытных вокруг было много, но умеющих читать слишком мало. Какой-то молодой человек, судя по берету, студент одного литавийского университета, начал декламировать всем желающим причину казни, но быстро понял, что его знания довольно сильно раздражают простых людей и ему вот-вот намнут бока. Чтобы не умничал. Так что паренек затерялся среди толпы, смекнув, что не стоит злить народ.
– Богородица, спаси, – вздыхала толстая прыщавая тетка передо мной. – Чего так долго-то? Вымокнем все.
С севера, со стороны Золотого моря, медленно приближались грозовые облака. Когда дошла очередь до меня, я попал к одной из семи троек стражи, расспрашивающих вновь прибывших.
– Кто, откуда и зачем? – наверное, в тысячный раз за день поинтересовался загорелый мужик, поправляя ремешок мориона, впивающийся ему в подбородок.
– Переплетчик. В данный момент прибыл из Ливетты по персональному приглашению кавальери Лоренцо Риннучини.
– Бумаги есть?
Я вытащил из сумки письмо, которое мне переслала Гертруда, протянул солдату. Он, несмотря на то что не был офицером, умел читать. Но больше внимания уделил печати на конверте – алому быку.
– Клинок у тебя зачем? – между делом поинтересовался он.
– На дорогах бывает опасно.
– Ремесленникам в городской черте можно носить кинжалы и корды. Дойдешь до дома, оставишь, или будут неприятности.
– Хорошо.
– Два сентерима.
– Почему два? – для дела удивился я.
– Потому, что ты на работу пришел, а не в гости.
Уже не споря, я бросил в прорезь закрытого на замок ящика две мелкие серебряные монеты и вошел в густую тень воротной арки. Сразу за ними, примыкая к стене, начиналась караулка и небольшой двор, превращавшийся в узкую улочку, эдакое бутылочное горлышко, способное устроить настоящую давку для тех, кто пойдет на штурм и все-таки прорвется в Билеско этой дорогой.
– Эй, переплетчик! – окликнули меня. – Подойди.
Офицер с плюмажем на легком шлеме стоял возле караулки. С ним были двое в одежде городских жителей, но при оружии. По их выправке я понял, что они явно не из тех, кто не умеет постоять за себя.
– Что случилось? – закудахтал Проповедник. – Чего им надо?!
– Без паники.
Я не видел причин упираться, подошел, и солдат с раздражением скривил губы:
– У этих господ к тебе пара вопросов.
Сказав это, он развернулся на каблуках и направился к воротам. Я получше рассмотрел двух неизвестных. Один приземистый, плотно сбитый, с короткой прической-ежиком на массивной голове, выглядел расслабленно и улыбался. Второй, начавший лысеть, со свежими порезами от бритвы на впалых щеках, казался куда более серьезным.
– Нам лучше поговорить внутри. – Порезанный распахнул дверь.
Я не собирался никуда идти с теми, кого видел впервые, и они поняли это.
– Мы настаиваем.
– Вы не можете настаивать, сеньоры. Если я только не увижу доказательств, что у вас есть право действовать подобным образом в пределах городских стен.
В том, что какое-то право у них точно есть, я был уверен. Потому что редко лейтенант стражи подчиняется двум гражданским. Весь вопрос лишь в том, кто они такие.
Порезанный с раздражением положил руку на висевшую у него на поясе широкую чивону, но его товарищ с улыбкой попросил:
– Не надо злить волков, Джанкарло. Разумные люди всегда договорятся друг с другом. В каком-то кармане у меня была эта хрень…
Он зашарил по куртке, и его неспешный, обстоятельный поиск вызвал еще большее раздражение у приятеля. Наконец тот не выдержал, буркнув:
– Бога ради, Эспозито! – и протянул мне на ладони золотую медаль, диск на котором был выбит спящий под деревом единорог. – Тайная служба короля Альфонсо, переплетчик.
Тайная служба есть у всякого уважающего себя короля, князя и герцога. Я редко сталкивался с этими людьми, но прекрасно знал, что они частенько наделены серьезными полномочиями. Еще чаще их методы были беспринципными, а паранойя огромной.
