Я попытался было замыть пятно в раковине, но оно только расплылось еще пуще. Я попробовал выдавить из баллончика жидкого мыла, но он был пуст, и, при всем желании, я не смог заставить себя снова натянуть футболку.
Я бросил ее на край раковины и прыгнул.
Сначала мне показалось, что прыжок получился неаккуратным – все ящики выдвинуты и опустошены, а матрас на кровати перевернут и сброшен с пружин. Висевшая на вешалках одежда валялась на полу. Но все вещи были неподвижны, никакого движения в воздухе. Нет, этот беспорядок устроил кто-то другой, не я. Я замер, прислушиваясь.
Хотелось хоть что-то услышать. Например, как родители разговаривают друг с другом. Тишина была гнетущей, как жаркий день. Вдруг раздался щелчок, хлопок и свистящий звук, и мое сердце бешено застучало.
Ох! Это включился кондиционер.
Я выглянул в холл. Там, на полу, валялось еще больше вещей – книги, тарелки. Я заметил, что почти все вокруг покрывает черный порошок. Порошок для снятия отпечатков пальцев. В стенах зияли дыры, огромные, зазубренные, с торчащими краями, будто из комнаты вытаскивали что-то крупное. На полу в гостиной была сделана разметка, такая, как по телеку показывают в детективах, – два силуэта на полу, очерченные мелом. И засохшая кровь.
Я отвернулся – да что там, отскочил. Глянув в окно возле двери, увидел желтую сигнальную ленту; натянутую поперек лестницы, с надписью: «Место преступления. Не входить».
На краю тротуара стояла полицейская машина с открытыми окнами. Я не заметил, был ли кто-нибудь на водительском сиденье, но через минуту раздалось похрустывание и отголосок разговора, слышный словно сквозь радиопомехи.
Черт.
Я отступил от входа, затем быстро проскользнул в свою комнату. Повязка на бедре сильно стягивала и причиняла боль. Я взял футболку, джинсы, белье, кроссовки и носки. Кто-то скинул большую часть моих книг с полок, но я нашел свои паспорт и копилку – все, что откладывал три с половиной месяца, – там же, где и оставил, между «Островом сокровищ» и серией «Литтл биг» в глубине книжной полка.
Я подошел к стене, чтобы снять свои рисунки, но их и след простыл. Не было их и на полу.
Неожиданно раздался звук шагов, поднимающихся по лестнице, и я прыгнул, прижав свои вещи к груди. Я вернулся на Пустырь, к заляпанному краской валуну, вокруг меня кружились песок и сухая трава. Было слышно жужжание, это мухи налетели на засохшую кровь в тех местах, где она протекла на землю, Я вспомнил о бандитах, напавших на Пабло, но поблизости никого не было. На песке еще можно было различить следы Сэма и Консуэло, тащивших меня.
Я взобрался на камень, чтобы переодеться в чистое, приспустив штаны так, чтобы они не давили на поврежденные места, стряхнул песок с ног, надел носки и кроссовки. Воспроизвел в памяти туалет на заправке, и через секунду был уже там. Мне помог запах, отпечатавшийся в памяти. Я запихнул окровавленную одежду в помойку, перемешав с использованными бумажными полотенцами.
Когда я вышел, на меня удивленно воззрился мужчина, нетерпеливо ожидавший своей очереди.
– Дверь так тряслась! В чем дело, открыть не мог? Чего ты там застрял черт знает на сколько?
Он толкнул меня плечом, заходя в сортир и игнорируя мои еле слышные извинения.
На улице стояли «скорая» и полицейские. Врачи как раз перекладывали Пабло с холщевых носилок на крутую медицинскую каталку. Консуэло наблюдала за ними, пока Сэм разговаривал у магазина с шерифом в форме.
Я вернулся обратно к холодильникам и выудил большую бутылку «Гаторейда», потом картофельные чипсы. Американский картофель. То, по чему я скучаю, и что осталось в Англии, – это разные сорта чипсов. Мои любимые – со вкусом ростбифа и хрена.
Я расплатился собственными деньгами и вышел на улицу, направляясь подальше от Сэма и шерифа, туда, где в тени навеса стояла скамейка. «Гаторейд» был хорош, а чипсы оказались просто изумительными – такое ощущение, что мой организм требовал соли. Я даже собрался купить еще пачку, но, кажется, желудок был против. Тогда я сел обратно на скамейку и занялся своим напитком.
Шериф отошел к машине и вернулся с картой. Они с Сэмом расстелили ее поверх мусорного контейнера. Сэм указы вал на определенные точки, и я слышал, как он говорил:
– …Возможно, там было три человека. Они говорили. с ним и между собой по-испански. Могла быть конкурирующая шайка проводников – я знаю, такое случается.
– Видел какие-нибудь машины?
Сэм покачал головой.
– Только пыль» Знаешь, пыль столбом, и очень далеко. Как обычно. Да я издали только присматривался. Не хотелось нарваться на уродов, которые разукрасили Пабло.
– Х-м-м-м. – Шериф сдвинул назад свою шляпу и спросил: – Ты там не натыкался на кого-нибудь, кто был без машины? Кого-то, кому тоже была нужна вода, но он продолжал идти?
Сэм засмеялся.
– Не сегодня, Кен! Те, кто делает это правильно, пересекают границу ночью, а днем, в жару, прячутся. Они могли заметить меня и Консуэло. Обычно я их не вижу, если только они не совсем в плачевном состоянии. – Он дернул подбородком в направлении «скорой».
– Ну ладно. Вернетесь туда.
– Не сегодня. Пора домой.
– М-м-м. Ладно. Я скажу пару слов полиции штата и пограничникам. Если увидишь что-то подозрительное, скажешь нам, да?
– Да.
Они пожали друг другу руки, и шериф, вернувшись в машину, начал переговоры по рации.
Сэм глянул на меня и направился было к магазину.
– Э. Вот ты где. А одежду где взял?
Я открыл рот, чтобы сказать ему что-нибудь, но что? На самом-то деле?
– Я их не крал. – Я поднялся и вручил ему шлепанцы и два доллара, что получил от него раньше. Как только он взял деньги, я рухнул обратно на скамейку, тяжело, в каком-то недоумении. Ноги подкосились, а в воздухе словно поплыли пузыри. – О-о-о-й!
– Что, кружится? – Он задержал на мне взгляд. – Пора двигать. Может, это и лишнее, но я дам шерифу время отъехать. Ты тут посиди пока, ладно? Хотел бы я… Эх, ладно. Просто сиди. Отдыхай. Если почувствуешь, что теряешь сознание – зажми голову между коленей.
Я кивнул.
Он вернулся Квашине. Там как раз закончилась погрузка Пабло через задние дверцы «скорой», и Сэм обменялся парой слов с медиками, прежде чем они закрыли дверцы и покатили вниз по шоссе, мигая огнями, но без сирены. Я закрыл глаза на несколько секунд, – так мне показалось – а когда открыл, грузовичок оказался передо мной.
– Почему бы тебе не лечь сзади, Грифф?
Я прикинул, стоит ли мне вообще с ними ехать, но не мог придумать ничего лучшего. Предложение лечь было хорошим, действительно хорошим. Я кивнул, и он помог мне перебраться через откидной борт кузова и улечься на холщовые носилки. Вместо подушки Сэм дал мне сложенное одеяло.
– Мы направляемая на запад. В кабине темно, дорога займет минут сорок пять, нормально?
– Нормально, – ответил я.
Он положил бутылку «Гаторейда» рядом с моей рукой. Я подумал, что неплохо было бы попить, но сейчас это слишком трудно для меня.
Даже не помню, как мы выруливали с заправки.
Консуэло жила с Сэмом, но это были странные отношения, она была скорее его домработницей и матерью одновременно. Я имею в виду, что она убиралась, готовила еду и стирала. Но при этом постоянно пилила его, разражаясь длинной тирадой испанских слов, на которые он всегда отвечал одинаково, тоже по-испански: «Ну конечно!». Поначалу я думал, что они женаты, но нет, у нее была своя маленькая спальня в задней части дома, целую стену которой покрывали изображения святых, иконы; там же висело распятие и образ Девы Марии.
Сначала, когда меня нашли, они целый день провели со мной дома, но в следующие четыре дня каждое утро погружали в грузовичок носилки, медикаменты и воду в бутылях и уезжали.
Консуэло готовила обед и показывала его мне перед уходом со словами: «Вот я поесть тут тебе приготовила. – Потом прибавляла: – Отдыхай и пей воды побольше». И изображала, будто пьет из бутылки.
Тогда я отвечал: «Обязательно».
Сэм начинал смеяться, и она тут же снова обрушивалась на него.
Я пил «муча» воды в первый день. И спал. Спать было очень легко. Я совершенно лишился сил, а мысли о чем-либо – вообще-то только о папе и маме – совершенно изматывали. То слезы, то сон, a иногда и то, и другое.
На второй день я пошел один гулять. Дом был старый, из необожженного кирпича, он стоял посреди пустыни вместе с облупившейся постройкой для скота и лошадей, которых там давно не держали.
Относительно одомашненными животными на всей территории были только несколько диких кошек. – Они все плодятся, а койоты постоянно сокращают их популяцию, – рассказывал мне Сэм. – Мой отец продал большую часть земли в пятидесятые, когда перестал быть фермером и вступил в сельскохозяйственный кооператив в городе, но земля принадлежала семье еще со времен договора Гваделупе Идальго. Сложность заключалась в том, что мои предки женились на иностранках, и таким образом передача земли в собственность застопорилась. Хотя по-настоящему-то вся эта хрень никому и не нужна.
