– Хорошо, – наконец сказала девушка и замерла, прикрыв веки.
Ках запрокинул голову назад и зажмурился, он был похож сейчас на мальчишку, которого попросили закрыть глаза перед тем, как покажут ему приготовленный сюрприз. Это Ках… хладнокровный, жестокий убийца…
– Я чувствую что-то, – сказала Иссима, – хотя и не понимаю, что это такое. Нечто, тесно связанное с Даром.
– Да, да! – кивал Ках, и глаза его горели. – Отсеки это!
Она нахмурила прекрасные, совершенные брови:
– Это может повредить вашему Дару, Советник Ках. Думаю, не стоит спешить. Лучше вначале понять, что это такое. Давайте посоветуемся с Верховным.
– Нет! – Советник схватил ее за руку, Иссима отпрянула, а Итин сделал шаг к Каху. Но тут он заметил, что в глазах одного из Семи… хладнокровного убийцы… блестят слезы. – Умоляю! – забормотал тот. – Умоляю, отсеки это! Даже если я умру – отсеки!
Иссима высвободила руку из ставшей вдруг безвольной хватки Каха и долго тревожно глядела на него. Затем она положила ладонь ему на солнечное сплетение.
– Вы уверены, Советник Ках? – спросила она, и он тут же кивнул. – Верховный будет недоволен. – Ках снова кивнул.
То, что происходило дальше, не было заметно глазам Итина, который мог видеть только стоящих друг против друга девушку и Советника. Длилось это всего несколько минут, показавшихся ему неприятно долгими.
Иссима отпрянула, она упала в оттоке на руки Итину, подхватившему девушку и осторожно присевшему, придерживая ее.
– Все хорошо, Иссима? – заботливо спросил Итин.
Она была слаба и только кивнула. Советник Ках тоже упал, и его никто не подхватил. Он распластался на песке пляжа, раскинув в стороны руки и ноги, тело его вздрагивало от конвульсий, и Итин поглядывал в его сторону, опасаясь, что тот умрет, а Иссиму потом обвинят в убийстве. Хотя смерти этот человек заслуживал…
Иссима справилась с отливом быстро, она встала, поблагодарив Итина, и подошла к Каху, который еще лежал, но уже неподвижно. Он умер? Итин тоже подошел: глаза Советника были открыты – и это не остекленевший взгляд мертвеца.
– Спасибо… – едва слышно произнес Ках слабым голосом, а затем добавил удивленно, будто не ожидал, что так будет: – Я жив…
– Что с ним? – спросил девушку Итин.
– Это отток. Он теперь здоров. Я убрала то… что мешало ему…
Зачем она исцелила этого человека? Пусть бы эта болезнь и убила его, он вполне заслуживал такой участи.
Советник Ках сел на песок, из глаз его струились слезы, а на тонких губах дрожала улыбка, в лице – ни кровинки, но оно сияет от затаенной радости. Кажется, что кожа его светится. Трясущимися руками он распутал косу вокруг шеи и расстегнул ворот кама, затем раскинул руки широко в стороны, поднял лицо к небесам и закричал долго, протяжно, страстно… В крике его было столько всего: и боли, и радости, и ненависти, и любви… жизнь и смерть… У Итина кожа покрылась мурашками.
А Ках смеялся как безумный, смеялся как человек, узнавший только что о выздоровлении смертельно больного близкого, как мальчишка-сирота, вдруг обретший родителей, как тот, чья самая заветная мечта сбылась чудесным образом. Он встал и побрел, пошатываясь, к морю, его чрезмерно длинная коса волочилась за ним, оставляя на песке слабый змеиный след… Советник вошел в набегающую волну, и та сразу же сбила его с ног, он вынырнул из воды, вскидывая руки и поднимая вокруг себя облако брызг и пены, под напором следующей волны он устоял.
– Он сошел с ума… – прошептал Итин.
– Он радуется, что исцелен, – возразила Иссима, – болезнь измучила его.
«Он опасен», – думал Итин, наблюдая, как искупавшийся Мастер, Советник в мокрой облепившей его одежде выходит наконец из воды и движется нетвердым шагом, сбиваемый прибоем, увязающий в мокром песке, к ним с Иссимой. Он улыбается во весь рот. «Теперь он полностью здоров и ничто не помешает ему убивать». Итин все же невольно попятился назад.
Ках подходит к Иссиме, берет ее руки в свои и, низко склонившись, припадает к ним губами. Картина эта Итину совсем не нравилась, и волна гнева поднялась внутри – слишком страстно лобызает он ее руки!
Наконец он выпрямляется, сумасшедшая улыбка остается только в уголках его губ, в остальном он серьезен.
– Что вы знаете? – спрашивает он, и сердце Итина холодеет. Вот и настал тот час…
Советник Ках разворачивается всем корпусом, чтобы лучше видеть их обоих, и коса, слишком длинная, мешает ему, он неожиданно выхватывает из ножен на поясе небольшой кинжал, раздраженно отрезает свои волосы у самого затылка и отбрасывает прочь.
«Безумец!» – думает Итин.
– Так-то лучше… – шепчет Советник. И продолжает, глядя то на Итина, то на Иссиму: – Вам известно о пробуждении Древнего? – при этом он морщится.
Иссима непонимающе нахмурилась, а Итин застыл.
– Я все расскажу. Не бойтесь меня. Я разорвал этот проклятый Круг! Я СВОБОДЕН!!!
Итин же только и мог, что таращиться на свернувшуюся мертвой змеей на песке семифутовую отрезанную косу Каха.
Годже Ках
– Что за прическа, Ках!? Я едва узнал тебя! – Абвэн, недоуменно нахмурившись, разглядывал Годже, с трудом веря в то, что видит.
Он вошел в комнату только что. Это теперь единственное доступное для перемещений помещение в цитадели Шай. И конечно, дорогу к нему знают два «прыгуна» из Кругов Абвэна (Третьих Кругов): Дидой и Штас. Только благодаря им Каха, Итина и Иссиму не скрутили сразу же дежурившие здесь круглые сутки Тайные. Годже Каха – Советника, запомнившегося им с длинной, обмотанной вокруг шеи косой, охранники долго не могли узнать. Этих двоих – Архитектора и праправнучку Эбонадо – Ках брать с собой не хотел, но оставлять их там, на побережье, тоже нельзя, а забрать после – может и не представиться другого шанса. Неизвестно еще, насколько быстро Верховный способен узнать о том, что он, Годже, вышел из Круга… Вышел! И остался жив! Может, и ненадолго – но жив! К заливу Годже переместился самостоятельно, но после исцеления (именно это слово – верное определение!..) он не способен был на такие вещи, поэтому пришлось воспользоваться услугами Дидоя и Штаса, которых Абвэн – покровитель Итина оставил присматривать за Архитектором.
Абвэн всполошился при их появлении. После случая с Алсаей, когда он чудом остался жив, Карей стал чрезмерно осторожен, теперь его в Здании Совета застать было сложно, он предпочитал отдаленные, защищенные места: такие, например, как цитадель Шай, где содержится Элинаэль. Этот замок на острове-скале, недоступный для атаки обычной армии, был теперь прикрыт и щитами против воздействия Силы Даров: даже камень скалы, на которой возведен замок, сможет противостоять и Разрушителям и Строителям. В цитадели лишь немногим меньше Тайных с боевым Даром, чем в окружении Верховного и остальных из Первого Круга. И только здесь Абвэн чувствует себя в безопасности. После произошедшего с Майстаном, а потом и Эбаном страх смерти захватил «прыгуна» полностью, цепкими липкими лапами впился в душу. Абвэн хотел стать неуязвимым, бессмертным, связывая себя с Древним, и вот: двое из самого сильного – Первого Круга умирают, а его собственное сердце достает кинжал, направленный слабой женской рукой. И хотя Верховный утверждает, что все случившееся стало возможно лишь потому, что Атаятан еще не вошел в полную силу, а после Первый Круг станет совершенно неуязвим, они обретут истинное могущество, перестанут быть людьми (слава Мастеру Судеб, это все уже не про Годже…), Абвэн предпочитает подождать того часа в безопасности, охраняя якобы здесь Элинаэль.
– Зачем ты отрезал косу, Ках? – не унимался Карей. «Далась тебе моя коса…» – Или ее тебе отрезали?
– Она, знаешь ли, стала очень раздражать меня в последнее время, – ответил Годже, тряхнув головой и понимая, что растрепанные волосы, лезущие в рот и глаза, нервируют его еще больше. Как только он доберется до нормальных ножниц, то вовсе сострижет их. – Где девчонка, Мастер Огней?
Абвэн вместо ответа покосился на Итина с Иссимой, Годже также мельком глянул на них: выглядят немного пришибленно, но для только что вошедших во Второй Круг – сойдет.
– Тебя можно поздравить с новыми способностями? Взял их во Второй Круг, как и хотел? – Абвэн говорил свободно, он не мог даже и подумать, что Годже приведет их сюда непосвященными.
– Да.
– Завидую тебе – ценные Дары. Итин, ты уже закончил дворец?
– Почти, – ответил за Этаналя Годже. – Атаятану понравится, будь уверен. Но сейчас некогда об этом говорить. Меня послал Эбонадо за Элинаэль Кисам.
Абвэн недоверчиво прищурился:
– Она, знаешь ли, уже не так сговорчива после свидания с Фаэлем. Хуже того – опасна. Она сожгла одного из людей! На нее пришлось надеть узы Огненосца, а то б весь замок пылал… Что задумал Эбонадо?
– Ловушку для Мастера Путей и Кодонака в придачу! – Хоть бы Абвэн не увязался за ним… Впрочем, страх «прыгуна» наверняка пересилит и любопытство, и жажду крови. – Хочешь на это посмотреть?
