Дарья Кузнецова - История первого дракона

— Серёг, а ты точно уверен, что это — то самое место? — через плечо поинтересовалась я, оглядываясь по сторонам и с облегчением сбрасывая под ноги тяжеленный рюкзак.

— То, то, — невнятно откликнулся Сергей, уткнувшийся носом в карту.

— М-да, — недовольно хмыкнула я. — Не нравится мне тут!

— Что тебе не нравится? Поле, вон холм этот несчастный, вон лес…

— Не нравится, и всё! — отмахнулась я. Достаточно просторное поле, размером эдак с футбольное, впереди упиралось в густой хмурый ельник, а с нашей стороны было окружено смешанным лесом с густым подлеском, основательно захламлённым буреломом. И тут вдруг в такой чаще подобная проплешина, заросшая сортовым и на удивление буйным бурьяном.

— Давай вот тут у кромки леса разложимся, да пройдёмся, поглядим, с чего начать, — резюмировал Сергей, сворачивая карту и тыкая пальцем в соседнюю опушку, со стороны которой мы, собственно, и пришли. — Надо наших дождаться; они обещали вечерней собакой быть.

— Ты же говорил, эта — последняя? — возмутилась я.

— Ну, говорил, — он беспечно пожал плечами. — Потом выяснилось, что по нечётным ещё одна ходит. Но это было уже когда мы сюда ехали… ты чего? — ошарашенно покосился на меня друг, когда я, взвизгнув, дёрнулась.

— Напоролась на что-то, — пробормотала я, опускаясь на корточки, дабы выяснить, что так пребольно впилось мне в палец. — Вот знала же, нужно было сразу кроссовки обувать! Ох ты, ёжкин кот! — я распрямилась, в полном шоке разглядывая обломок стрелы. Наконечник, десять сантиметров древка… Дерево было уже тронуто временем, но наконечник пребывал в идеальном состоянии. При всей фантазии больше пары лет этой стреле быть не могло.

— Бред какой-то, — нахмурился Сергей, принимая из моих рук находку. — Явно не новодел каких-нибудь ролевиков. Ужасно похоже на скифскую работу, только кому могло понадобиться столь ценный предмет истории насаживать на древко, ломать и бросать в чистом поле? Да даже если качественная подделка, всё равно непонятно.

— А я говорила, что мне тут не нравится! — ворчливо откликнулась я, затравленно озираясь. Ох, чую я тем местом, на которое обычно сваливаются все неприятности, валить нам отсюда надо!

Я сделала шаг вбок, что-то хрустнуло. Опустив взгляд, не удержалась от сдавленного возгласа: из травы на меня смотрел выбеленный временем череп, сквозь глазницу которого пророс жизнерадостный яркий василёк. Проследив за моим взглядом, Серёжка, уцепив за локоть, подтянул меня к себе и, пристально оглядываясь по сторонам, опустился на корточки. Зелёное поле предстало перед нами в совсем ином свете…

— Перуновы стрелы! — пробормотал он. — Да тут целое кладбище!

Стрела и скелет как будто сдёрнули пелену с глаз; взгляд то там, то тут различал поблёскивание металла в траве, белеющие кости. Всё поле, докуда хватало глаз, было усеяно скелетами павших воинов. Причём павших отнюдь не в сорок второму году, когда здесь, согласно найденным документам, был бой, который и привлёк внимание отряда поисковиков, авангардом которого, собственно, мы с Лиховым и являлись. Я, конечно, в отличие от Сергея, не историк, но с головой у меня всё в порядке: в сорок втором в кольчугах не воевали!

— Может, правда сначала вещи бросим, дождёмся остальных и будем уже вместе думать, что делать? — предложила я.

— Да уж, только это и остаётся, — друг пожал плечами, поднимаясь на ноги. — Потому что, судя по доспехам, это и правда скифы. А вот откуда здесь скифы… да и вообще, как всё снаряжение НАСТОЛЬКО хорошо сохранилось? Такое ощущение, что бой здесь был… максимум, года три назад! Тьфу, к лешему. Дождёмся наших, всё осмотрим, сфотографируем, решим, что делать. А утром на первой собаке надо лететь в город, в институт. Надеюсь, Семён Васильевич никуда не уехал!

— Это кто? — задумчиво поинтересовалась я.

— Профессор Степлаков, наш заведующий кафедры. Пойдём, пойдём, — он развернул меня, подтолкнул в плечо.

Последнее, что я помню — сухой щелчок под ногой, совершенно неслышный, но ощутимый всем телом, и короткое ощущение полёта.

Вначале был Голос. И голос этот был крайне недоволен. И сказал он следующее:

— Ну, и что мне с вами делать, два идиота? В голосе звучали усталость и раздражение, а сам он звучал… непонятно где. Это была первая осознанная мысль после темноты — если есть звук, значит, есть среда, в которой он распространяется. А ещё есть источник и приёмник. И приёмник этот — я.

Последнее заключение буквально прорвало плотину воспоминаний, и я резко села, открывая глаза. Знакомое поле. Только лес куда-то пропал, и поле упиралось в горизонт; но главный ориентир, пологий широкий холм, прыщ на теле бескрайней степи, присутствовал на законном месте. Меня охватило странное ощущение нереальности происходящего. Всё вокруг казалось мутно-прозрачным, туманным; трава, холм, небо, парящее в метре в стороне существо. Сначала я приняла его за обычного, просто странно одетого человека: непонятного покроя рубашка, меховой жилет, внушительный слой разнообразных бус на шее и браслетов на руках, прямо поверх рубашки. Только потом взгляд переместился ниже, и стало видно, что у него нет ног. Ниже пояса, вместо оставшейся части тела и собственно нижних конечностей, клубилось продолжение охватывающего мир прозрачного тумана; более концентрированное, чем вокруг, но, совершенно определённо, неосязаемое. Эдакий мультяшный джинн: вверху — седеющий коротко остриженный мужчина лет сорока с жёстким лицом непривычных черт, а внизу — плавно переходящий в его тело туман.

— Кто вы? — ошарашенно поинтересовалась я. Рядом что-то бормотал под нос на старославянском Сергей, приходя в себя.

— И почему с нами надо что-то делать?

— Я? Дух-хранитель. А вы оба умерли.

— Мы… что? — заторможенно уточнил Серёга. Я ничего уточнить не могла, меня от таких новостей разбил паралич. И не верить как-то не получалось: сразу возникла твёрдая уверенность, что это существо говорит правду.

— Умерли, — он безразлично пожал плечами. Потом состроил недовольную гримасу. — Нечего было на мины наступать! Дело осложняется тем, что вы умерли в месте, которое… скажем так, проклято. Проклятье, грубо говоря, состоит в том, что здесь часто идут сражения, после которых остаются единицы выживших. Философия смерти — непримиримые враги спят в одной братской могиле. А проблема — в том, что здесь нельзя умереть просто так, не в бою. Точнее… не то чтобы нельзя. Просто никто до вас не пытался. И теперь я понятия не имею, что с вами делать, потому как место, куда отправляются души павших здесь воинов, вам не подходит.