Софья Ролдугина
Все кошки возвращаются домой
Все кошки возвращаются однажды,
Когда им вдруг наскучит воевать.
Вот и твоя, испачкав лапы в саже,
Прочертит путь с порога на кровать,
Растянется на чистых одеялах,
Как будто уходила на денёк,
Как будто бы её не волновало —
Вдруг ожиданья срок уже истёк?
Все кошки дальновидно молчаливы —
Не говорят о странствиях своих,
Мурчат себе и жмурятся лениво,
Как в старой глупой сказке на двоих.
Вот и твоя, конечно, не расскажет,
На чьих коленях грелась в холода,
И кто теперь зовет свою пропажу…
Ведь для нее всё это ерунда —
Все кошки от рождения свободны,
Не могут вечно жить у чьих-то ног.
Пускай твои порывы благородны —
На кошку не накинешь поводок…
…Но после долгих, долгих лет нервозных
Ты, от тоски ослепший и седой,
Вдруг вспомнишь — рано или поздно
Все кошки возвращаются домой.
Какие бы катаклизмы не сотрясали мир, но в Зелёном городе все оставалось по-прежнему. Закипали в пробках машины, бегали от контролеров в электричках вечно безденежные студенты, а соседки по этажу с огромным удовольствием переругивались, выясняя, кто оставил на лестничной клетке пакет с мусором.
Хелкар, честно проленившись неделю вынужденных каникул после того, как «бездна» наконец рванула, отбыл в Академию на учебу. Мы пересеклись с ним буквально у телепорта. Брат посетовал, что некромантию у них будет еще полмесяца вести «идиот-старшекурсник», пообещал наконец познакомить меня с Лайм — «вот как сессию закрою, так сразу!» — и торопливо распрощался.
— Найта, а он ведь и не подозревает, что ты поучаствовала в сражении, — с мрачной веселостью сообщил Максимилиан, когда полыхнула голубоватым арка портала, и мы втроем остались одни. — Он даже не знает, почему всех эвакуировали. Думает, что просто началась финальная стадия экспериментов и что произошел какой-то сбой. Элен что, даже ничего не рассказала собственному сыну?
— Не знаю. Но если нет, думаю, это к лучшему, — я неопределенно пожала плечами, насколько позволяла толстая зимняя куртка. — Меньше знает — крепче спит. И я не собираюсь ему рассказывать. Пусть учится, а не думает о том, как лучше поступить с предложением Ордена.
— А Элен? — Дэйр потянулся, чтобы стряхнуть с опушки моего капюшона налипший снег. Еще тот, с гор. Когда мы отбывали, в окрестностях Академии бесновалась метель — будто злющая белая кошка, она с наскока карабкалась по скользким, выстывшим скалам, но все время с воем падала вниз. А здесь, в Зеленом, было солнечно… и безопасно. Да, именно безопасно. — Ей ты собираешься рассказывать? Я имею в виду, абсолютно все. Конечно, она знает, что ты участвовала в сражении. Но вряд ли даже предполагает, в какой именно роли.
— Рассказать всё маме? — я всерьез задумалась. Конечно, рано или поздно слухи до нее дойдут, все-таки она сильнейшая равейна в нашем городе, не считая моей звезды, а значит — центр здешней общественной жизни. Но сплетни сплетнями, а рассказ из первых рук — совсем другое дело. — Нет, не собираюсь, — вздохнула я после недолгих размышлений. — Это для постороннего человека эстаминиэль, которая сражается с Древними — героиня. А для матери — это дочь в опасности. Зачем беспокоить Элен, если все закончилось хорошо?
— Логично, — ухмыльнулся Максимилиан. — Значит, сохраняем в секрете.
Надо ли говорить, что мама была очень рада меня видеть? Она много смеялась, шутила и даже с Ксилем держалась очень любезно. Был несколько напряженный момент, когда она заинтересовалась его новым окрасом, но князь просто бросил туманное — «Сорвался, скоро пройдет, а может, и нет», и такого объяснения оказалось довольно.
При взгляде на нее — такую непривычно оживленную, непривычно домашнюю — мне становилось стыдно. Последние несколько месяцев я почти не бывала дома. Да и связывалась с мамой редко…
А еще я поняла, что никогда, ни за что на свете не позволила бы Элен ввязаться в сражение с Древними. Пускай она была старше меня, но в сражениях — в настоящих сражениях, не в политическом фехтовании с местным отделением Ордена — участия не принимала. А знания теоретические и практические, как уже убедилась я на личном опыте — это совершенно разные вещи.
«Нет, — огненным всполохом пронеслась мысль. — В свой дом войну я не пущу. Даже если придется для этого выйти ей навстречу».
И почти одновременно Элен, вынимающая из духовки форму с шарлоткой, обернулась, словно расслышав невысказанное, и улыбнулась. Это мгновение осталось в моей памяти яркой, цветной фотографией — мамины волосы, выбившиеся из-под цветного обруча, который она покупала когда-то мне, замявшийся угол фартука, сияющие глаза…
Тот вечер вообще накрепко засел в голове — смех, запах выпечки, вкус травяного чая, взгляды, улыбки, улыбки, улыбки… Но о чем мы говорили, я отчего-то забыла напрочь.
Слишком важно было иное. Неуловимое и невыразимое словами.
Под конец я вышла на улицу за какой-то мелочью — формально то ли зубной щеткой, то ли еще за чем, а на самом деле — просто захотелось прогуляться. Дэриэлл составил мне компанию, а вот Ксиль задержался на кухне — помогать маме с уборкой и мытьем посуды. Уж не знаю, что сказал маме Северный князь — называть его старейшиной у меня пока язык не поворачивался … но когда мы вернулись, Элен почему-то радушно предложила Ксилю и Дэйру переночевать у нас в квартире, а не идти в резиденцию местного клана.
Постелили им в комнате Хелкара, на диване и на кровати. Но я не особенно удивилась, когда утром проснулась, уткнувшись Максимилиану в плечо. Дэриэлл же обнаружился на кухне вместе с Элен — они готовили завтрак в четыре руки.
Мама будто бы не заметила, что мы с Ксилем вышли из одной комнаты, но взгляд у нее был такой, словно она вот-вот может меня потерять навсегда.
В таком же духе прошло еще четыре дня, разве что дверь спальни я весьма условно запирала на щеколду. Максимилиан намек понял, а мама повеселела.
Но пребывание дома почему-то тяготило. Я много гуляла, а еще штудировала книги — алхимические и «Анатомию», говорила с Дэйром по-аллийски, чтобы вспомнить навыки устной речи… По вечерам, когда Ксиль отправлялся «на охоту», а Дэйр — якобы «по делам», хотя в действительности все обстояло ровным счетом наоборот, мы с мамой смотрели фильмы.
Точнее, пытались смотреть. Не знаю, отчего, но любовные драмы вызывали у меня тошноту своей надуманностью, от боевиков начинались приступы почти истерического смеха.