Айше Лилуай
Два осколка огня
Часть вторая. Сын Пламени.
Хрустальный звон бубенцов в ушах… Чистый, как голос лесного родника. Тонкий, как звуки свирели. Смутно знакомый… Где она могла его слышать? Уже и не вспомнить. Уже почти все равно.
Не было ни тревоги, ни страха. Не было отчаяния. Они как будто растворились в густом тумане, помутившем рассудок и отнимающем самое дорогое – жажду бороться дальше. Вся воля, как вода, утекла сквозь тонкие пальцы холодного безразличия. И не было сил… Не было сил уже даже просто на слёзы. Осталась только безудержная тоска.
Но даже сквозь её обволакивающую пелену порой пробивались яркие искорки из прошлого. Пробивались, чтобы тут же погаснуть, лишь раздразнив. А она даже не успевала понять, что это было… Не успевала зацепиться. И тонула…
Тело не болело, как в тот раз. Только затекли ноги, да железные цепи натёрли мозоли на запястьях. Тело не болело – болела душа. Оттого, что не видела света. И цели тоже не видела.
Нет. Надо открывать глаза. Надо…
Глубоко вдохнув, Тайша заставила себя вернуться в реальность и в который раз за четыре дня оглядела свою темницу, до сих пор не веря в то, что открывалось глазам. Опять в плену. Опять в плену у людей. Но как же всё изменилось с того раза! Тогда она лежала, связанная верёвками, на промёрзшей земле, возле зловонного болота, израненная и измученная, и только хмурые холмы защищали её от лютого ветра с моря. И вокруг были дикари в звериных шкурах, с безумными глазами, со свежей кровью на губах… А теперь…
Теперь она, пусть даже прикованная цепями к стене, сидела в просторной комнате с двумя большими окнами, и два раза в день сюда приходил какой-то мужчина – приносил пленнице еду и поддерживал огонь в очаге, позволял уходить в смежную с темницей уборную специально для заключённых, а потом снова заковывал в кандалы. Всё это с самого начало удивило Тайшу – но не так, как сам тюремщик.
Это был человек. Но уже не зверь, не хищник – даже дикарём его нельзя было назвать. Он умел говорить – просто, но складно. А значит, умел и мыслить. И хоть на лице его всегда застывало жёсткое, каменное выражение, ни о какой жестокости не было и речи.
Выходит, люди всё-таки изменились! Но как? Ведь Сильфарин не возвращался на восток уже… сколько? Тринадцать лет? Да, и даже больше…
Сильфарин! Воспоминание о нём подняло Тайшу со дна равнодушного безумия, вспыхнув яркой звездой, вернув тепло и свет в опустевшую душу – и тут же резануло по сердцу возродившейся острой болью. Резкой, как выпад ядовитой змеи.
Как он мог тогда её оставить? Как мог убежать, даже не попрощавшись, лишь короткую, сухую записку оставив: «Я должен искать, чтобы найти». Нашёл ли?
И где ты теперь, душа вечно юного Инзала? Где же? Знаешь ли ты, что кровь вумианов льется на белые камни, которыми выложен твой родной Алькаол? И блестит на холодных лезвиях в руках у людей. В руках у твоих сородичей, Сильфарин, Возрождённый!
Только Тайша хотела снова закрыть глаза и забыться, чтобы убежать от горьких раздумий, как кто-то там, снаружи, щёлкнул ключом и снял с двери замок. Дверь скрипнула, отворяясь… Но вместо ожидаемого мужчины, ставшего уже всё равно что знакомым, в темницу вошёл молодой человек, которого прежде Тайша ни разу не видела.
Вошедший был высок, строен и широкоплеч, и в его внешности было нечто притягивающее, что заставило пленницу приглядеться внимательнее к каждой чёрточке смуглого лица. На лице этом словно стояла печать невообразимых мучений, но их легкую тень едва-едва можно было уловить во взгляде жутких чёрных глаз: её заслоняла собою презрительная ненависть, тронувшая прямые брови и изгиб губ. На кого был обращен сей огонь? Вряд ли на Тайшу… Да и сама по себе эта ненависть была какой-то… странной. Она как будто зиждилась на страхе и почти детской растерянности… Или даже нет – на нежелании открыть свою душу и впустить в не спасительный свет Рунна. На стремлении обмануть самого себя.
Пока она изучала лицо человека, он заговорил:
- Приветствую тебя, Тайша.
Она внезапно растерялась. Вопросов было много – но какой задать первым?
- Почему я здесь? - выдавила, наконец.
- Так нужно, - сухо отрезал человек.
- Кому – тебе? – дерзнула Тайша.
Он сжал кулаки и подался вперёд, грозно нависая над пленницей. Его волосы цвета вороньего крыла, доходящие почти до плеч, бросили тень на лицо, сделав черты еще более резкими. Но голос оказался на удивление спокойным:
- Ты ведь не знаешь, кто я?
- Нет, - внезапно для себя осознала Тайша. – А кто ты?
Он выпрямился.
- Вождь людей. Рагхан.
Она была впечатлена и затрепетала, но не подала виду.
- Ах, ты тот самый знаменитый сын дьявола… И зачем я тебе? Хочешь принести меня в жертву великому Аггелу Ганнусу?
Молодой человек отрицательно покачал головой, отошел к окну и уперся руками в узкий каменный выступ.
- Ты дорога ему.
По спине пробежал озноб, а в следующее мгновение Тайшу бросило в жар. Дорога кому?.. Не было смысла спрашивать. Вспыхнувший ярким пламенем страх за Сильфарина так же быстро уступил место ярости.
- Ты не посмеешь использовать меня как наживку!
- Я уже посмел, - ровно отозвался Рагхан, не поворачивая головы.
- Нет! Ты не добьёшься своего, дитя тьмы! Он не придёт! Ты не дождёшься, тварь! Тварь! Чудовище!
- Чудовище? – Рагхан вернулся к ней, горько усмехаясь. – Ты права. Только не совсем…
- Чудовище! – повторила Тайша, едва удерживаясь, чтобы не плюнуть ему в лицо. – Думаешь, мне не известно, как ты истязаешь вумианов и рельмов, взятых в плен? Даже твои люди уже больше не звери, а ты…
Она запнулась, когда Рагхан закрыл глаза и бессильно опустил плечи – столько в этом простом движении было обречённой скорби. Его руки метнулись к лицу, провели по коже снизу вверх, уцепились за волосы…
- Он придёт, - прошептал вождь людей. – Я знаю, что он придёт… Ведь ты придёшь,… брат?
- Что ты сказал? – Тайша даже не услышала собственного голоса. – Повтори последнее слово! Ты сказал… «брат»?
- Нет!
- Но ты назвал его братом!
- Я ненавижу его!
Он заскрежетал зубами и заметался по комнате, то бледнея, то вспыхивая. Тайша, сотрясаясь всем телом, молча наблюдала за ним, пока, наконец, вождь не бросился к дверям.
- Как ты это сделал?
Рагхан замер на пороге, не оборачиваясь.
- Что сделал?
