Тациана Мудрая
Мириад островов. Игры с Мечами
— Ой. Нет, только не это, — Барбе отшатнулся с комическим ужасом и застонал, прикрыв глаза холёной рукой. — Снова кошмар моих невинных снов…
Галина упруго поклонилась и, распрямив стан, чуть выпятила губы — утвердительный жест, нимало не русский, даже не из тех, что приняты в столице. Так называемый морянский «поцелуйчик». «Явно общалась с ними во время долгого островного сидения, и как следует», — мельком подумал езуит, договаривая вслух:
— Нет, я рад до безумия, в самом деле.
Поднялся, простёр руки навстречу.
Галина видела сразу его — и себя в бархатисто-синем, почти девичьем взоре. Щедрая седина в кудрях — уж и не скажешь, что в юности были каштановые. Кожа чуть потемнела, ещё и морщинки такие уютные. Особенно те, что в углах рта. Осанка не так пряма, но видно, что по-прежнему любит верховую езду: пожалуй, куда больше прежнего. Обвык пригибаться к седлу и укорачивать путлища на степной манер — считается, так легче проделывать большие концы. Одежда самая роскошная: тафья и широкий «генеральский» пояс парчовые, лиловая сутана из тяжёлого скользкого туссара — самой дорогой из скондских тканей. Мягкие широконосые туфли — уж не подагра ли, часом, у нашей бабули?
Зато пришелица выглядит прямым кавалером. Белобрысые косицы числом до двенадцати (компаньонка заплела по своему усмотрению), цвет лица арапский, осанка — будто шпагу проглотила, хотя шпага без гарды — это как раз к Барбе, он её в своём епископском посохе носит. Или правильней сказать — в генеральском? При Юлькином дворе инию Гали принарядили в дорогую «драконью» ткань, только все равно на рыцарскую кольчугу смахивает. Прямой силуэт до колена, внизу штаны пузырём и остроносые полусапожки. Даже лента здесь говорят линта) поверх косиц вся в зубцах и «городах», словно крепостное забрало. Мужние дамы в Верте голову таки покрывают, в отличие от дев. Хотя не весьма строго. Впрочем, я уже не вторая и пока не первая — мой абсурдный брак по договору как-то сам собой рассосался, когда Орихалхо полюбовно сошлась с Рауди.
— Полагаю, что если вы рады, ваше высокопреосвященство, то поистине до безумия, — Галина отдала поклон и выпрямилась. — Только не надо предвкушать, будто я вот прямо сейчас тряхну стариной, к вашему страху и трепету. И я не прежняя амазонка, и ты первое лицо после короля Юлиана Первого.
— Насчет себя самого я тебе ещё когда объяснял. Понтификат, ограниченный сугубым покаянием. Сходно у короля: нынче он у нас не абсолютный монарх, а живая поправка к конституции.
— Не знала, что у нас есть конституция.
— Завелось вот с недавних пор. Великий свод законов Запада и Востока. Но право монарха принять самостоятельное решение и создать неповторимый прецедент никто и никогда не отменял.
— Что он с успехом и доказал на моём примере. Вызвал с Чумного Острова и водворил при королевском дворе.
— Надеюсь, ты не против. Да что я тебя всё на ногах держу? Садись, — Барбе с неискоренимой галантностью пододвинул к женщине глубокое кресло, в другое сел сам.
— Конечно, не против. Без старших девчонок там воистину рай земной, малыша Брана перекидывают с рук на руки мой бывший муж с моим бывшим любовником. Орихалхо и Рауди, ну да я о них тебе ещё прошлый раз докладывала. Так что вольному воля, спасённому рай, как у нас в Рутене говорится.
— Как помню, молодой король упомянул, что рутенское лекарство от Белой Хвори показало себя блестяще. Сами его творцы уже и слово такое забыли — лепра. У них теперь уйма других похожих ноуменов. Да, твое собственное здоровье как?
— Лучше некуда, — улыбнулась Галина. — С третьими родами болезнь не вернулась, хоть мы того шибко опасались. Наоборот, совсем молодой себя почувствовала.
— Да какие твои годы — тридцать пять или тридцать шесть? — Барбе усмехнулся, потёр ладонью коленку.
— Почти тридцать семь, мой милый. Старовата для бабули, которой меня вот-вот сделают. Хотя в России это самый расцвет зрелости. Послушай, ты чего, никак подагру подхватил? Полно, ты ведь всего на семь лет меня старше.
— Да ездишь постоянно от диоцеза к диоцезу, шпионишь, интригуешь, вот и не остаётся времени на самого себя, — Барбе распрямился, встряхнул кудрями. — Только это не подагра. Коленную чашечку повредил. Жеребец попался с характером.
И нарочито поморщился, исказив гримасой изящные черты.
— Ой, не придуривайся, — женщина покачала перед его глазами раскрытой ладонью. — Говорю же — пришла с миром. Домогаться до тебя не стану. Ты у своего брата Каринтия, я у тебя, сам Каринтий-Кьяртан у обоих. Три скрещённых шила в ж… То есть три шпаги, сложенные наподобие любовного треугольника.
— Так ты взыскуешь новой любви? — с хитрецой в глазах спросил генерал ордена.
— С чего взял-то? Хотя правильно. Взыскую. Тоскую. Ищу, во что адекватно облечь эти искания. Лучшие мастерицы Ромалина обещали мне подобрать такую дамскую причёску и униформу, чтобы и удобно было, и завлекательно для мужской плоти.
— Хорошо представляю результат сего усердия.
— Не смейся. Разве не ты говорил, что костюм юной Праматери возбуждает тайный уд куда меньше, чем с умом подобранные драпировки?
— Неужели и впрямь мои слова? Не может быть. Вот по поводу Праотца — ещё мог бы поверить. Мы, мужчины, в натуре выглядим неказисто. Но вряд ли я вообще присутствовал при этой беседе.
Оба помолчали, исподлобья поглядывая друг на друга, словно заговорщики.
— Так тебе не надобно рутенского снадобья? — Барбе, оборотясь, пошарил на столе среди бумаг, вытащил склянку. — Полный курс in occasio возвращения недуга. Одна пилюлька в сутки. Примешь?
— Только не сейчас. В смысле — вовнутрь, — говоря так, женщина уже сцепила пальцы на хрустальном горлышке. — А на каких условиях?
— Почему ты о них заговорила?
— Ничто не даётся бесплатно. Измена прежнему пути — тем более. Мне надоело воевать как муж, долей жены и матери я пресытилась и теперь хочу неизведанного.
— Тебе ведь нужен не один любовник…
— Разумеется, не менее полудюжины, до того изголодалась, — хмыкнула Галина.
— … но и наперсник. По-бывшему твоему чичисбей, — в одно время с ней говорил священник. — Искусный воин, приятный собеседник, слуга, которому в голову не придёт настаивать на каких-то мужских правах.
— Тётка или евнух, — с пренебрежением заметила Галина.
— Кровный брат моего Кьяра, — невозмутимо продолжил Барбе, — лучший наперсник короля. Теперь он повзрослел, а специфика его службы такова, что отшельнику он вовсе без надобности.
