- Не знаю.
А ведь ты врёшь, чародейка, ответ на мой вопрос тебе очень хорошо известен, только вот делиться со мной своими соображениями ты почему-то не спешишь. Кого же ты скрываешь, девочка? И главное почему?
День второй. Вероника
Бабушка, а потом и мама частенько повторяли, что жизнь чародейки размеренной и спокойной быть не может. Такова, мол, плата за те силы, которыми щедро наделяют нас духи стихий, людьми, лишёнными магией, именуемые богами. Маленькой я смеялась над подобными предостережениями, искренне считая, что невзгоды случаются с кем-то иным, благополучно минуя нашу защищённую любовью и всевозможными обережными заклинаниями семью. В десять лет моя вера в исключительность подверглась серьёзным испытаниям: бабушку, такую мудрую и ласковую, обвинили в чёрном колдовстве и арестовали. Через три дня стражник, отчаянно трусящий, а потому держащийся чрезвычайно грубо, сообщил нам о её смерти и буквально швырнул отцу в лицо приказ о полной конфискации имущества и выселении из города в двадцать четыре часа, после чего спешно ретировался. Ах да, забыла сказать, что мой батюшка был ювелиром, а потому, когда через три года мы узнали, что вся эта охота на ведьм была придумана исключительно ради наживы, мы ничуть не удивились. Да и не до того нам было, если уж совсем честно.
Не успели мы перебраться на новое место, в тихий неприметный городок, спрятанный в лесах на границе королевства, как жизнь совершила новый крутой вираж. Богатая вдова зачастила в ювелирную лавку моего отца, старательно выбирая украшения для всевозможных празднеств и даже заказывая целые комплекты по собственноручно нарисованным эскизам. Я, наивная глупышка, даже радовалась такой клиентке, ведь от успеха папочкиной торговли напрямую зависело благосостояние нашей семьи, а вот мамочка, наоборот, всё сильнее хмурилась, раздражалась и даже, встретив эту даму на улице, переходила на другую сторону, чтобы избежать необходимости общаться с ней. Увы, мамино чутьё не подвело, не прошло и четырёх лет, как отец, ссутулившись и пряча глаза, пролепетал, что он полюбил другую, она в тягости, а потому нам с мамочкой, во имя душевного спокойствия его новой избранницы, должно покинуть эти места. И желательно, не мешкая, поскольку дом он продаёт, а сам перебирается в замок к своей богатенькой вдовушке. Я никак не могла поверить в происходящее, умоляла отца одуматься, требовала у мамы приготовить отворот (саму меня к любовной магии пока не допускали), но мамочка на все мои крики и мольбы лишь качала головой и устало повторяла, что из пепла костёр не запалишь.
Мы опять переехали, оставив на прежнем месте ещё один осколок нашей некогда крепкой и дружной семьи. В этот раз мы обосновались в небольшом городке, на самой границе с лесом, в прелестнейшем и живописнейшем местечке. Единственное, что настораживало мамочку, – замок потомственных инквизиторов, надменно возвышающийся над городком. Соглашусь, для ведьм соседство не самое удачное, но уже через год я была свято убеждена, что лучше уголка не сыскать на всём белом свете, ведь у меня появился настоящий друг – Тобиас, Тоби, верный спутник моих всевозможных проказ и длительных прогулок. Мамочка, глядя на нас, улыбалась и делала туманные намёки, то ли предостережения, то ли предсказания, но я и не понимала, и не хотела её понять. А потом мама познакомилась с целителем и вместе с ним перебралась в столицу соседнего королевства. Я уезжать отказывалась, твёрдо отвечая, что уже достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться, и вообще я остаюсь не одна, а со своим верным другом. Мамочка спорить не стала, поцеловала меня, попросила писать и уехала, на прощание крепко-крепко прижав меня к груди, словно предчувствуя, что мы больше не увидимся. Так оно и случилось, через месяц гонец доставил мне извещение о том, что мамочка и её новый супруг погибли во время эпидемии. Не сломаться и жить дальше мне помог Тоби, точнее, его письма, ведь он уехал на учёбу за пару дней до получения мной страшного известия. Именно его послания, полные безграничной нежности, заботы и поддержки помогли мне справиться с тоской и болью, снова ощутить вкус к жизни. Мы обменивались письмами сначала раз в неделю, потом каждые три дня, а затем и ежедневно. Я ждала этих писем, выбегала встречать письмоносца, едва заметив издалека его приметную шляпу, перечитывала полученные послания снова и снова, то смеясь, то мечтательно вздыхая.
День, когда Тобиас вернулся, я помню в мельчайших деталях, словно это произошло лишь вчера. Стояла невыносимая жара, от которой не спасали ни обтирания прохладной водой, ни даже призыв освежающего ветерка. Влажная одежда липла к телу, длинный подол собачонкой вился в ногах, мешая ходить, между лопаток непрестанно струился пот. Я в очередной раз вытерла лицо длинным холщовым передником, переложила из руки в руку корзину с травами, с каждым шагом становящуюся всё тяжелее и тяжелее, окинула взором пустынную, пыльную дорогу, прикидывая, далеко ли до дома, да так и застыла, глядя на пригожего молодца, спешащего ко мне. Каюсь, сначала я даже не узнала его, лишь сердце дёрнулось, затрепетало отчаянно, точно угодившая в силки птица. Да и, право слово, разве мог мой Тоби, знакомый до последней царапины на локте, оказаться таким высоким и широкоплечим? Откуда в его глазах, таких светлых, словно лесное озеро в полуденный зной, появились эти серые отсверки боевой стали?
А голос… Это не ломающийся мальчишеский тенорок, это бархат и металл, превращающий кровь в жилах в сахарный сироп, кружащий голову и лишающий разума. Противиться обаянию изменившегося и повзрослевшего Тобиаса я не смогла, влюбилась безоглядно, точно в глубокий омут с обрыва прыгнула. Он тоже любил меня, любил пылко и беззаветно, как способны любить лишь наделённые чистой душой и пылким сердцем. Я позабыла обо всём, целиком и полностью растворилась в своём счастье, поверив в его незыблемость и бесконечность, боги, как же глупа я была! В один проклятый день сказка рухнула, развалилась на острые, кровоточащие куски, рвущие душу обломки. Я уехала, позорно сбежала, оставляя за спиной растоптанную любовь и сожженные мосты, забилась в самый дальний городок, наивно надеясь, что смогу прожить тихую, неприметную жизнь простой знахарки. И опять, в который уже раз, едва я смогла встать на ноги, судьба метким, жестоким пинком ринула меня на колени, втоптала в грязь, из которой у меня не было никакого желания выбираться. Я сломалась, сдалась, покорилась ещё не произнесённому, но уже очевидному приговору. В конце концов, разве не лучше один раз сгореть, чем умирать снова и снова, глядя на растоптанные, разрушенные мечты? Я потёрла изрядно озябшие ноги одну о другую, повела плечами, не без удовольствия отметив, что движения больше не причиняют мне боль. Ради моего исцеления Тобиас потратил бесценный огонь дракона. Зачем, ведь я должна быть ему глубоко противна? Я прикрыла глаза, в мельчайших деталях восстанавливая нашу неожиданную встречу.
Да, он изменился, обворожительный молодой мужчина стал настоящим инквизитором, проницательным, неподкупным и не знающим жалости к нарушителям закона. Через тринадцать дней его приговор решит мою судьбу, мне бы следовало трепетать и страшиться, только вот нет страха в моей душе. И даже пустота, медленно пожирающая изнутри с момента ареста, стала меньше, когда сквозь размеренный тон инквизиторских вопросов прорвалась нотка живой мальчишеской ревности. Тобиас стал инквизитором, холодным и беспристрастным, но за этой старательно выковываемой пять лет бронёй по-прежнему живы чистая душа и пылкое сердце. А значит, там может жить и… любовь? Я передёрнула плечами, прижалась горячей головой к осклизлой, холодной стене. Первое исцеляющее снадобье, до чего же я всё-таки глупа, у меня жизнь висит на волоске, а я о любви думаю! Нашла время и главное место, ещё не хватало стишки начать сентиментальные кропать в темноте поземного каземата, уверена, после моей казни они стали бы дико популярны! Нет, всё, хватит на сегодня потрясений и раздумий, лучше закрыть глаза и провалиться в глухой сон, в котором не будет ни сомнений, ни метаний, ни серых, отливающих сталью глаз. Тьфу, да что же это такое-то?! Я вскочила на ноги, заставив испуганно шарахнуться в сторону бдительно подглядывающего за мной сквозь решётку в дверях стражника. Так, спокойно, Вероника, лучше не дёргайся, если не хочешь снова испытать на себе тяжесть многочисленных оков. Виновато улыбнувшись стражнику, я медленно наклонилась, сгребла в угол прелой соломы (в ручных кандалах сделать это не так-то просто, скажу я вам) и легла, примостив голову на каменный выступ. Всё, спать, пусть крепкий сон подарит мне верное решение… или хотя бы вернёт покой взбаламученной душе. О большем я уже (или всё-таки пока?) и не мечтаю.
