Графиня Утерс бледнеет, как полотно. Потом на мгновение прикрывает глаза, сглатывает подступивший к горлу комок и выдыхает:
— Я могу приказать нашим воинам проводить вас обратно в Свейрен…
— …ничего не сообщая вашему сыну? — криво усмехаюсь я. — А зачем вам это надо?
— Да, жизни подданных его величества — это очень много. Но каждый поступок должен быть… — графиня замолкает на полуслове и краснеет до корней волос: — До Аурона слово «Утерс» являлось синонимом понятий «Честь», «Верность», «Долг»… А он…
— А он умудрился заставить моего отца увести армию из Запруды… — остановив воспоминания, мысленно вздохнула я. — И при этом не потерять лицо и не опозорить свой род…
…Следующая оболочка отделилась от луковицы так, как будто обладала свободой воли. И, растворившись в небытие, оставила меня наедине с человеком, недолгие минуты общения с которым я считала самыми светлыми минутами в своей жизни…
…Кинжал Тома для меня чуточку тяжеловат. Но его клинок, выставленный в направлении, где, по словам графа Утерса, обитает волчья стая, создает иллюзию защищенности.
Нет, конечно же, я не обольщаюсь. И точно знаю, что нападения стаи не переживу. Но с оружием в руке можно умереть достойно. Дорого продав свою жизнь. Поэтому я не отрываю взгляда от отрогов горы, вслушиваюсь в каждый шорох и жду…
Голос, раздавшийся справа-сзади, заставляет меня вздрогнуть:
— А зачем вам оружие, ваше высочество?
Опустив ставший ненужным кинжал, я царственно поворачиваю голову направо и… отшатываюсь: мужчина, стоящий в двух шагах от меня, не мой похититель! Вернее, он, но…
…Черно-желтое сюрко, наброшенное поверх кольчуги с айлеттами. Черные кожаные штаны. Наручи, поножи, мягкие сапоги. Рукояти мечей, торчащие над плечами. Дорожный мешок в правой руке…
Кое-как справившись со своими эмоциями, я удивленно приподнимаю бровь и интересуюсь:
— Вы что, ходили переодеваться?
— Можно сказать и так… — словно не заметив издевки в моих словах, Утерс вытаскивает из мешка корпию[25] и присаживается на корточки рядом со своим оруженосцем.
Такое невнимание к своей особе задевает меня за живое, и я, окинув взглядом его растрепанные волосы, презрительно кривлю губы:
— А что, парикмахера там не нашлось?
Граф непонимающе смотрит на меня, а потом УЛЫБАЕТСЯ:
— Лето… День… Ветер со стороны логова… И… не стоило так за меня волноваться, ваше высочество…
Я хмурюсь:
— Я волновалась не за вас: от вашего оруженосца пахнет кровью… А волки — хищники…
— Им сейчас не до Тома. Прежде чем пойти… как вы выразились, «переодеваться», я зарубил парочку волков прямо перед их пещерами…
Там, в прошлом, я задрала нос, презрительно фыркнула и, не глядя, шагнула вперед. Камень, попавшийся под правую ногу, покачнулся, и я с ужасом поняла, что падаю! Прямо на жуткое нагромождение камней!
…Острая, похожая на нож, грань камня, летящего в лицо… Выставленные перед собой руки с растопыренными пальцами… Вспышка боли в колене… и чудовищный рывок в сторону-вверх… А потом — вопрос. В котором звучит УЧАСТИЕ:
— Вы не ушиблись?
Эмоции графа Утерса такие яркие, что я перестаю соображать. И прихожу в себя только тогда, когда его пальцы уже проминают мою стопу и щиколотку!
Вспыхнув, пытаюсь вскочить с камня и натыкаюсь на удивленный взгляд графа:
— Я сделал вам больно, ваше высочество?
Время остановилось само. И я, утонув во взгляде Утерса-младшего, в который раз потеряла голову от пережитых тогда ощущений.
Нет, в прикосновениях его рук не было ни тени желания. И штанину он задирал ровно настолько, насколько требовалось для того, чтобы осмотреть и перевязать ссадину. Но при этом искренне пытался почувствовать мои ощущения и облегчить мне боль…
…Несколько мгновений эмоционального безумия, и я, снова начав соображать, вдруг ощущаю слабенький укол… Взгляд на ногу — и по спине прокатывается волна леденящего ужаса: она истыкана иглами!!!
Набираю в грудь воздух… и снова натыкаюсь на его взгляд:
— Боль прошла, ваше высочество?
Прислушиваюсь к своим ощущениям и понимаю, что боли действительно нет! Но ответить не успеваю — за моей спиной раздается еле слышный стон…
Граф, доставший из чехла очередную иглу, замер… потом мгновенно оказался на ногах и с тревогой посмотрел на своего оруженосца. И у меня снова оборвалось сердце: ну откуда в нем столько настоящих чувств? Откуда???
Под левой грудью неприятно кольнуло, и луковица, которая все время маячила перед внутренним взором, начала медленно бледнеть… Я тяжело вздохнула… и вздрогнула: на ее месте вдруг возникло хмурое лицо отца. Его губы шевельнулись, и я снова услышала слова, сказанные им в день, когда меня вернули в Свейрен:
— Таран! Эту тварь переселить в Южное крыло, в покои покойной принцессы Кариэны. Выделить ей пару толковых телохранителей и довести до них мой приказ: ни шага из покоев без их сопровождения… Ясно?
— Да, ваше величество… — кивает воин.
В его глазах — злорадство. А в глазах моего отца — ненависть. И едва заметная тень тщательно скрываемого страха перед Видящим, не ограниченным Словом Подчинения…
Мысленно усмехаюсь последствиям своей проделки, опускаю очи долу и… вздрагиваю, услышав следующую фразу отца:
— А завтра я отведу ее в Кошмар…
«Ну, вот и ответ… Он — человек. А я — Тварь… — мысленно вздохнула я. — Поэтому и живу в Кошмаре…»
— Вы что-то сказали? — растерянно спросила Марисса. И я поняла, что последнее предложение произнесла вслух…
Бесшумно отворив дверь, Клещ сглотнул слюну и вытер вспотевшие ладони о рубаху. А потом шагнул вперед. Прямо на поющую половицу, с умыслом уложенную перед входом. И прислушался. Заранее предвкушая удовольствие от того, что на его ложе вот-вот вскрикнет и забьется от ужаса очередная жертва.
Однако в его Норе стояла мертвая тишина: в комнате не было слышно ни шороха, ни стона, ни испуганного дыхания!
Почувствовав жуткое, ни с чем не сравнимое раздражение, глава Серого клана Делирии в два прыжка оказался рядом со столом и принялся шарить по его поверхности, нащупывая оставленные Блажем и Оском кресало и кремень…
