Интересно, а если вернуться в Вязино, отправиться в те места и попытаться там что-то высмотреть? Но стоит ли? Строго говоря, не было никаких оснований считать мужчину и женщину, убитых неизвестными тварями, ее родителями. Они могли нести младенца… чужого младенца, выполняя чье-то поручение. Наконец, они могли оказаться и похитителями малышки, а вот «звери», наоборот, неким полицейским отрядом, посланным вдогонку за злоумышленниками: в ином мире все возможно, и не стоит оценивать загадочную историю по меркам мира этого…
Ольга задумчиво подняла к глазам руку, и перед ее лицом закачался таинственный медальон. Синий камень и в самом деле чрезвычайно подобен был цветом ее глазам – впрочем, то же самое наверняка можно сказать о паре тысяч других синеглазых жительниц Петербурга, глаза у нее вовсе не какого-то диковинного оттенка, просто синие и все…
Строго говоря, строго говоря… Нет уверенности, что медальон этот Ольге принадлежал в бытность ее младенчиком: во-первых, по размерам годится для взрослого, а во-вторых, мало ли почему его могли повесить ребенку на шею…
Сосредоточившись, с величайшей осторожностью – неизвестно еще, чем могла оказаться эта изящная драгоценная вещица, – Ольга попыталась узреть ее суть, подобно тому, как слепой осторожно прикасается кончиками пальцев к возникшему перед ним предмету.
Ничего не произошло, и она решилась усилить напор, уже с намерением проникнуть внутрь.
Ровным счетом ничего. Медальон не защищался (как это порой случается с магическими предметами, крайне жестко отзывающимися на попытку их понять), но и разгадать себя не давал. Нечто непонятное. Указательным пальцем правой руки Ольга машинально, сама не зная зачем, нажала на то место, где обычно располагалась кнопочка, открывающая медальоны.
Медальон распахнулся. От неожиданности Ольга отпрянула, хотела даже отбросить украшение, но пальцы запутались в цепочке.
Медальон размеренно покачивался, вертелся на цепочке вокруг собственной оси, раскрытый на две аккуратных овальных половиночки. И там, внутри…
Она присмотрелась – издали, опасаясь все же подносить украшение к самому лицу. Левая сторона никакой загадки собою не представляла: она была выложена внутри нежно-голубой эмалью… или непрозрачным стеклом? Приятный и для глаз, и для души цвет ясного неба – безмятежного, не омраченного ни единой тучкой. Зато другая сторона…
О, здесь все выглядело по-другому… Ободренная полным отсутствием каких бы то ни было враждебных (и вообще магических) поползновений со стороны медальона, Ольга придержала его двумя пальцами, чтобы он перестал вертеться, как флюгер в непогоду, и поднесла к глазам.
И поневоле залюбовалась. Перед ней оказалось словно бы крохотное овальное окошечко, за которым ясно и четко рисовалась непроницаемая чернота ночного неба, и в этом угольно-черном мраке сверкали крохотные, с острие иголки, огоньки (быть может, звезды) – больше всего ослепительно-белых, но видны и синие, алые, желтые… Огоньки складывались в светящиеся комочки, изящные кривые линии. Ольга смотрела на них как завороженная – и ей понемногу стало казаться, что миниатюрный кусочек ночного неба находится в неспешном, но заметном движении: как бы поворачивается, меняя очертания звездных скоплений… Вот мелькнула изумрудно-зеленая звездочка, каких прежде не было, в сопровождении превышавшего ее размерами кроваво-красного колючего огонька…
А потом стало казаться, что в ушах звучит едва слышная музыка, долетевший неведомо из какого далека серебряный перебор гитарных струн.
Ольга поторопилась захлопнуть медальон – с подобными предметами следует обращаться очень осторожно, если не знаешь, что у тебя в руках.
Потом она уже уверенно прикоснулась пальцем к тому же месту – и медальон вновь исправно раскрылся, с механическим послушанием обычной ювелирной безделушки. Все оставалось по-прежнему – слева красовался синий эмалевый (или все же стеклянный?) овал, справа посверкивали причудливые россыпи разноцветных звездочек на фоне ночного мрака. И еще раз… И еще… Створки всякий раз послушно распахивались.
Так, а это… Ольга присмотрелась. Синий овал, от которого она уже не рассчитывала дождаться сюрпризов, вдруг изменился: в правом верхнем углу, явственно различимые, появились черные пятна, будто выползшие из-под тонкого золотого ободка – некое подобие густых чернильных клякс. Расплываясь, они выросли в размерах, захватив примерно треть синевы, а потом отступили назад к ободку и исчезли.
Со всей осторожностью, неведомо чего ожидая, Ольга потрогала кончиком указательного пальца синий овал. Ощущения оказались именно такими, какие бывают при прикосновении к чистой и гладкой поверхности эмали или стекла. Когда она отняла палец, никаких следов на безукоризненной синеве не осталось.
Ободренная, Ольга потрогала другую половинку медальона – на этот раз поднося палец гораздо медленнее и далеко не сразу решившись коснуться: полное впечатление, что там нет никакой «поверхности», что это и в самом деле крохотное окошечко, ведущее в иные миры… Палец замер, будто наткнувшись на чудесным образом затвердевший воздух…
Пробовать во второй раз она не решилась. Звездочки безмятежно сияли во мраке, едва заметно перемещаясь, не похоже было, чтобы прикосновение пальца как-то нарушило картину. И то ладно. Не стоит рисковать, чтобы не оказаться в положении незадачливого ученика чародея из старой сказки – от какового Ольга, собственно, недалеко ушла, несмотря на первые успехи.
Услышав, как поворачивается дверная ручка, она торопливо выдвинула ящик туалетного столика, бросила туда медальон и повернулась к двери с самым безмятежным видом. Только Татьяна могла войти к ней без стука, запросто, но все равно, не до лишних вопросов…
Это и в самом деле была Татьяна, полностью одетая для выхода, и Ольга поймала себя на том, что платье названой сестрички ей незнакомо: за время петербургской жизни они как-то отдалились друг от друга – учитывая напряженную двойную жизнь Ольги, ничего удивительного, но ей стало всерьез казаться, что и у Татьяны появилась какая-то другая жизнь. От нее, определенно, веяло тайной, уж это-то Ольга в нынешнем своем положении угадать могла легко…
– Ну наконец-то я тебя застала, – сказала Татьяна, усаживаясь. – Кто бы мог подумать, что тебя так закружит вихрь светских удовольствий… Добрых дней пять не виделись, правда?
– Пожалуй, – сказала Ольга, все более убеждаясь, что не ошиблась. – Но вихрь сей не одну меня закружил, сдается…
– Ну, это же Петербург…
– Однако что-то я не слышу в твоем голосе особой радости. И в глазах счастья не вижу… Или у тебя теперь есть секреты даже от меня?
