– «Айл би бэк», хочет Анна Марковна сказать, наверно, – «перевела» Влада с усмешкой. – Конечно, мама, приходите ещё обязательно. Доскажете всё, что не смогли сегодня.
Холодный апрельский воздух с ноткой весенней неустроенности струился в форточку, газ синим живым цветком лизал дно чайника, на кухонном столе ждали три чашки. Вечерние огни плыли за дождливой ширмой окна, а руки Леськи обнимали шею Влады.
Мать не возвращалась ещё долго – попала в неврологическое отделение: как выяснилось, со связками было всё в порядке, а голос пропал на нервной почве. Нелли грызло чувство вины, но одновременно её сердце согревалось при виде Леськи и Влады, по воскресеньям сидевших в обнимку на диване и смотревших мультики. Их Влада обожала по-ребячьи, и в такие минуты к её лисьим лукавинкам в уголках глаз добавлялся восторженный детский свет. Нелли не отрывала двух своих самых любимых людей от просмотра, только подносила им то кисточку винограда, то сухарики, то фрукты. Всю неделю Влада работала, Нелли тоже не сидела без дела, но выходные они чтили свято и отмечали совместным походом в музей, в парк или в «Радугу».
Отец не изменил своей политике невмешательства, заглянул в гости только один раз. У Влады откуда-то взялась бутылка коньяка, и они вместе распили её на кухне.
– Я в ваши дела совать нос не буду, – гудел чуть надтреснутый басок отца. – Это ваша личная жизнь. Конечно, Нельке я бы хотел обычного бабьего счастья, но если она видит свою долю так – что ж… – Глоток коньяка, кашель, кружок лимона. – С кем бы дитё ни тешилось – лишь бы не вешалось. Она девка взрослая, у самой уж дитё есть. Мать, конечно, того… Психанула. Ничего, успокоится, в больничке её лекарствами поднакачают – глядишь, нервишки опять на место встанут. Вы к ней пока не приходите, пусть остынет.
Нелли не вмешивалась в их «мужской» разговор, но в ней всё сильнее поднималось тёплое, грустноватое желание обнять отца. Войдя на кухню, она поцеловала его в седые, начавшие редеть волосы на макушке.
– Пап, спасибо тебе.
От посещений матери в больнице они пока воздерживались, но SMS Нелли ей всё-таки отправила: «Мам, не переживай. Мы с Леськой счастливы – это главное».
Переехав к Нелли, свою однушку Влада сдала жильцам: и квартира не пустует, и доход идёт. В стаканчике в ванной появилась третья зубная щётка, на крючке повисло третье полотенце, а в шкафу стало больше вещей. Теперь обувь Нелли уютно соседствовала с обувью Влады, а её плечи после вечернего душа блаженствовали под разминающим нажимом любимых рук. На работе она, впрочем, о событиях в личной жизни не распространялась, но коллеги заметили, что Нелли прямо-таки расцвела и «светится изнутри». На расспросы «женсовета» кафедры она отвечала уклончиво, отшучивалась; единственным человеком, которому она могла открыться без опаски, был, как ни странно, мужчина – молодой преподаватель истории языка Андрей Викторович. Странным, впрочем, это могло показаться только на первый взгляд. Напрасно девушки-студентки вздыхали и строили глазки красивому молодому человеку с густой светло-русой шевелюрой и большими голубыми глазами: женский пол не интересовал Андрея совсем. Лишь глаз Нелли, знавшей о нём правду, мог подметить, что с парнями Андрей общался охотнее, весь таял и смягчался, если с ним заговаривал симпатичный студент. Однажды, зайдя в университетскую библиотеку, она стала свидетельницей забавной картины: Андрей, обложившись стопкой книг, в окружении сразу четырёх студентов мурлыкал на тему великого сдвига гласных, и невооружённым глазом было видно, как приятно ему мужское общество. В коридоре Нелли дружески поймала его под руку и шепнула:
– Андрюша, палишься. Ты среди этих ребят так щебетал, так щебетал… только что стриптиз не исполнил. Про дифтонги им вещаешь, а сам глазками – и так, и эдак. Ты бы, того… поосторожнее. Молодёжь нынче просвещённая, живо про твою ориентацию просекут.
Андрей выкатил и возвёл глаза к потолку, на его щеках вспрыгнули смешливые ямочки.
– Блин, в натуре, что ли, чуть не спалился? Кошмар…
Впрочем, Нелли заметила ему это, скорее, шутки ради: не очень-то он и «шифровался», просто старался не подчёркивать своих предпочтений. Работа – отдельно, личная жизнь – отдельно. Тот же принцип соблюдала и Нелли, хотя очаровательных студенток на факультете было как цветов в цветнике. Встречались, впрочем, среди них и девушки, придерживавшиеся стиля унисекс, а несколько – даже подчёркнуто неженственных, этаких юных бучей. Одна из них, Ира Скороходова, училась на втором курсе, в подгруппе, где Нелли вела практику устной и письменной речи. Носить она предпочитала брюки военного фасона, чёрные либо камуфляжной расцветки, щеголяла пирсингом на брови и в нижней губе, а её мальчишеская стрижка пестрела мелированными прядями вперемешку с красными, что в сочетании с тёмными корнями смотрелось слегка безумно. Ира была счастливой обладательницей утончённых черт лица, которых не портила даже обильная россыпь веснушек, и косметика ей, в общем-то, даже и не требовалась: юность и цветущая свежесть не нуждалась в слое «штукатурки». Разговаривала она всегда чуть насмешливо, с иронической кислинкой в голосе, за словом в карман не лезла, и её острого языка побаивались не только девочки, но и парни. Училась Ира неровно и не слишком прилежно: при своих незаурядных способностях к языку нередко прогуливала пары, письменные домашние задания делала на переменах – что называется, на коленке, а устные ответы успешно давала без особой подготовки. Когда остальные студенты пыхтели над зубрёжкой и поглощали пачками глицин, она с лёгкостью запоминала материал, пробежав его глазами единожды, и это помогало ей учиться не напрягаясь.
Уже с первых пар «гей-радар» Нелли пискнул по направлению к Ире, и, присматриваясь к мелочам в дальнейшем, она убеждалась в своей правоте всё больше, а потом стала то и дело замечать на себе жгуче-пристальный, странный взгляд девушки. Улыбалась Ира редко, а когда смотрела на свою преподавательницу, её лицо и вовсе каменело. Каждый устный ответ этой студентки был для Нелли чреват острыми ощущениями: не сводя с неё мрачноватой, пожирающей тьмы своих зрачков, Ира безупречно чеканила английские слова и, как Нелли казалось, нарочно налегала на американский вариант произношения, хотя в преподавании делался упор на британский.
Погожим майским днём, проведя все свои пары, Нелли вышла за чугунную ограду, но не пошла на остановку автобуса, а неторопливо зашагала по тротуару, щурясь от тёплых игольчатых лучей солнца. В городе царила сушь, ветер поднимал клубы пыли, гнал по асфальту мусор и трепал полы расстёгнутого плаща Нелли; дойдя до первого светофора, она услышала знакомый ироничный голос:
