— И пусть выкидывают! Плакать не стану, можешь мне поверить!
— Да пожалуйста! — шиплю сквозь зубы. — Только без меня!
Девять человек, семеро в черном — дорей-воины, двое в светлом — аль. Один из светлых — сопляк, совсем недавно дорвавшийся до Силы, ишь, артефактами-то как увешался… надо думать, Посвящение прошел только вчера! Если не сегодня после обеда… Второй хоть и пожилой, но крепкий, из тех, что сотне молодых зададут жару. Артефакт у него всего один, зато мощнейший: золотой диск целителя на длинной цепочке, и Светом от него прет так, что на расстоянии качает. Дорей-воины ничем особенным не отличаются, но сразу видно — эти мужики не чета шагорранским засранцам, встретившим меня на Тропе! Эти сожрут и косточек не оставят…
Командир подошел к нам, упер руки в бока. Ох, и взгляд мне его не понравился! Так на червей мерзких смотрят. Перед тем, как раздавить…
— Вы, бродяги худородные! По какому праву распоряжаетесь Силой без лицензии и дозволения властей Накеормая?!
Меня обжигает внезапной яростью. Будет он еще орать на нас, солдафон, Светом обиженный!
— Сопроводите нас в Накеормай! — требую властно. — А о моей родословной поговорим в другой раз!
Снова уничтожающий взгляд. И лавина глубочайшего презрения:
— Да кто ты такая, чтобы нам указывать?!
И тут я срываюсь окончательно:
— Вызови аль-нданна Баирну, он тебе объяснит, кто я такая!
Стремительное движение, свист вспоротого темным клинком воздуха — Тьма, еле успеваю вовремя отдернуться! Но это и все, что я вообще успеваю…
Острие замерло в миллиметре от горла. Кожу разом стянуло неприятным холодком исходящей от меча чужой, неподвластной Силы. Пришлось поневоле вздернуть голову повыше и при том приподняться еще на носочки. То еще удовольствие, можете мне поверить!
Скосив глаза на клинок, замечаю знак оружейной мастерской Норка и, рядышком, свою собственную идеограмму. Тьма, да мне сейчас глотку едва не порвали мною же созданным артефактом!
— Может, тебе еще солнце с неба сюда спустить, падаль бесхвостая? — ласково интересуется командир.
Вот когда прошибает запоздалым ужасом! Глаза у патрульного бешеные, все, что хочешь, ожидать от такого можно, сейчас как проткнет мечом насквозь… Ну что за невезуха такая, подыхать на пороге родного дома!
Анна Альбертовна визжит с перепугу дурным голосом, но чья-то сочная оплеуха обрывает визг на середине подъема, и наступает тишина. Не убили бы ее там ненароком, с них станется…
Воины усмехаются, — заметили мой испуг, и только старый аль-целитель недовольно хмурится. Не по душе ему происходящее. Ну да ведь не он же тут главный…
— Убери меч, дорей-воин, — говорю. — Сумрак не воюет с Тьмой.
А у самой голос так и звенит страхом. Противно, да ведь ничего не поделаешь, я и впрямь перепугалась до полусмерти.
— Вот уже вторую тысячу лет не появляются в нашем мире дети Сумрака, — медленно, с тяжелой угрозой, говорит командир. — Дорого же ты заплатишь за преступное самозванство, голодранка…
— Глянь, Юлессу, что при них было…
Вытягиваю шею, чтоб лучше видеть. Тьма! Трофейные клинки. Все, нам конец! Боевой артефакт подобного класса дозволено держать при себе лишь военным, причем не более одного на человека. Тьма сожри мои потроха, как же я сразу не догадалась от оружия избавиться!
Командир замечает мой интерес. Острие меча чиркает по коже — слегка, но мне хватает.
Корчусь на траве от боли. Молча. Воплей им от меня не дождаться! К горлу подкатывает мучительная дурнота. Стискиваю зубы — проблеваться еще не хватало для полного счастья. Какая боль!
— Твое? — спрашивает командир, кивая на черные клинки, лежащие на траве перед самым моим носом.
— Нет!
Сокрушительный пинок под ребра едва не вышибает из меня дух. Задыхаюсь, хватаю ртом воздух, по щекам слезы рекой…
— Не надо нас за дурачков держать, девочка! На каждом клинке — след твоей ауры. Где взяла, кому несешь? Отвечай!
Пинок. И внезапно меня прошибает запоздалым ужасом: мой ребенок! Здесь, в своем родном мире, он беззащитен и уязвим, как и я. Тьма меня забери, да как же я могла забыть об этом!
— Не бей меня, сволочь! Я беременна!
Командир за волосы приподнимает мне голову:
— Сумрак, беременность… А дальше что врать будешь?
Прикладывает головой о землю, не очень сильно, но искры в мозгах сверкают.
— Тьма тебя раздери, патрульный! — вою, захлебываясь слезами, мне уже не до гордости. — Ты человек или дерьмо бездушное?!
Меня выворачивает наизнанку, корчусь в жестоких спазмах безудержной рвоты, бунтующий желудок казнит беспощадной болью. Вою, словно раненое животное. За что? За что мне это?!
Лучше бы я в психушке осталась, честное слово!
— Таня, Танечка! — визжит Анна Альбертовна, но ей снова дают по шее, и она замолкает.
Чьи-то пальцы касаются меня — бережно, почти невесомо. Это настолько неожиданно — вместо очередного удара! — что поневоле вздрагиваю, как от полновесного пинка…
— Что это с ней?
— Токсикоз. Она и впрямь беременна…
Приоткрываю глаз и вижу лицо моего противника: настал его черед пугаться до одури. Нет в Первом мире преступления страшнее физической агрессии к беременной женщине! Даже если как-то спасешься от жестокого наказания, собственная совесть сглодает до костей. Потому что детей рождается очень мало, и каждая детская жизнь священна, нерожденная — в особенности…
— А насчет Сумрака что, вранье? — спрашивает кто-то из воинов. — Или как?
— Не похоже, что она вообще Посвящение принимала, — говорит аль-целитель. — Молоденькая еще совсем, глупая…
— Ты! — орет очнувшийся командир на Анну Альбертовну. — Что тут, порази вас Свет, происходит?!
В ответ — истерическое хихиканье с тонким подвизгиванием. Обернуться и посмотреть не могу, но лицо психолога, от ужаса перекошенное, хорошо себе представляю. Да. Тонка у вас кишка, Анна Альбертовна! Кандидат психологических наук, забери тебя Тьма…
— Вы! — вскидываюсь из последних сил. — Не… троньте ее!
— Тише, милая, — целитель заставляет меня лечь снова. — Сейчас тебе лучше станет…
Ага, куда там, лучше некуда! Кого обмануть хочешь, старый хрен?! Засунь свой артефакт себе в… одно место, до попы мне твой Свет, можешь поверить!
— Подойди сюда, девочка. подойди, не бойся, — просит кого-то целитель, и я даже понимаю, кого именно… — Это очень простая магия, даже Посвящения не требуется. Помоги, ты же видишь, одному тут не справиться…
— Что… что мне делать? — тихо спрашивает Анна Альбертовна, в голосе — страх и слезы. Но боится она не за себя, вот ведь удивительное дело!
