колебания его — к нулевым.
В общем-то, логично. Практически все ГЭС, по всему миру, как раз эту функцию и выполняют, просто, из-за того, что они МОГУТ её выполнять. Любая ГЭС или ГАЭС — это, в первую очередь, маневрирование (за исключением самых крупных и гигантичных проектов, конечно). В отличии от тепловой, ветровой, солнечной и, тем более, атомной генерации, время безболезненного переключения режимов выработки энергии у ГЭС всего несколько секунд. Им достаточно просто переключить заслонку, перенаправляющую водный поток с турбины на холостой сброс или обратно. Ни одна иная генерация так не может. Не обладает такой гибкостью, как водяная.
А ещё, дело в сроках и целесообразности: для самого строительства ведь тоже нужна энергия! Не так много, как на запуск и непосредственную работу завода, но, всё равно, очень не малые объёмы, которые выдернуть из общей городской энергосистемы, не то, чтобы проблемно, но, как минимум, нецелесообразно.
Вот и получается, что сначала модернизировали ГЭС, вывели её на новую плановую мощность. Одновременно с этим начали строительство и запуск завода… по производству бетона в непосредственной близости от места строительства самого объекта, так как стройка подобного уровня — это тысячи и тысячи кубометров бетона, везти, которые откуда-то из другого места, совершенно неудобно и нерентабельно.
То же касалось и атомной электростанции — там объёмы бетона ещё большие. Рядом со стройкой любого подобной грандиозности объекта, всегда сразу строится именно бетонный завод. Это правило.
А ему нужна энергия…
Обо всём этом мы беседовали с Алексеем Константиновичем, пока, выйдя из дома, неспешно прогуливались по идеально ухоженному саду. Не обошли вниманием мы и тему особого отношения Князя Московского к атому, мирному и не очень.
О таком, в учебниках истории не пишут. Но Пётр Долгорукий был, фактически, «папой» всей российской ядерной программы в этом мире.
В тот самый момент, когда информационное пространство планеты буквально разорвала новость о том, что КША нанесла свой подлый удар новым, доселе невиданным, технологическим оружием по Одарённым высшей ступени развития Дара, мир замер в ожидании. В ожидании результата. Грубо говоря, мир тогда готовился разделиться на «до и после». На то самое «до»: когда в войнах и в обществе безраздельно доминировали Одарённые, наличие или отсутствие которых в армиях противников определяло победу или поражение, каков бы ни был численный перевес обычных солдат, какое бы у них ни было оснащение, вооружение, техника, выучка, снабжение, и то «после»: когда на первое место выйдет научно-технический прогресс. Когда в мире, появилось… бы… оружие, способное убивать Богатырей, Паладинов и Осенсеев обычным Бездарям! Когда деньги и промышленность стали… бы… действительно способны решать…
Но: не разделился. И Богатырь Долгорукий и Осенсей Кобаяси, чью битву в центре японского города Хиросима накрыл взрыв американской ядерной бомбы… выжили.
Город был с лица земли стёрт. Десятки тысяч Бездарей были испепелены, разорваны в клочья ударной волной, переломаны обрушившимися зданиями, погребены заживо под руинами, а двое Одарённых — выжили. И значит — конфедераты облажались. Фокус не удался, и всё напрасно.
Правда, результат этот стал известен не сразу. А только через два дня.
Два дня, в которые мир пребывал в молчании. Два дня, в которые, во всех странах всех континентов, звенели натянутые, как гитарные струны, нервы и Одарённых, и Бездарей. Все ждали новостей.
Дождались: оба атакованных Одарённых «всплыли» в Нагасаки живыми. Потрёпанными, на соседних койках, но живыми и не утратившими Дар (а были и такие предположения-теории того, как ядерное оружие может повлиять на Одарённых). И они уже не сражались друг с другом.
Мир получил своё подтверждение: Одарённые наглядно доказали, что их превосходство над любым, даже самым продвинутым, страшным и разрушительным оружием в руках Бездарей,всё ещё неоспоримо. Всем это было очевидно. Все понимали, что будет дальше. И взрыв второй бомбы над Нагасаки был уже бесполезным жестом отчаянья, попыткой добить, догнать заходящее за горизонт солнце, дотянуться рукой до облака…
Даже, если бы Пётр Андреевич и Ямато-доно всё же погибли бы в этом втором взрыве, это уже ничего бы не изменил. Союзы уже заключались, карательные экспедиции готовились. Совместные карательные экспедиции, казалось бы, ранее непримиримых врагов. И их бы две эти смерти не остановили. Наглых, зарвавшихся букашек следовало примерно наказать. Всем миром.
Смерть во втором взрыве Долгорукого и Кобаяси уже ничего бы не решила и ни на что бы не повлияла. Тем более, что и смерти-то этой не случилось — Кобаяси и Долгорукий, как те легендарные тараканы, вновь выжили. Ещё одного города не стало, а они выжили.
Это всё, как раз, в учебнике по истории было расписано довольно подробно: кто, где, какими силами, сколько кораблей, сколько Осенсеев, сколько Богатырей, сколько Паладинов, сколько Великих Драконов, кто командовал, какие династии какие договора и союзы заключали… сколько городов в Северной Америке было сожжено дотла, сколько смыто, сколько погребено под селями и оползнями… какие были итоги войн… карательной операции. Какими санкциями, контрибуциями и репарациями обложили побеждённых, сколько золота и серебра победители вывезли с континента «наказанных»… Это всё в учебнике было. А вот то, чего там не было, это: что делал всё это время Долгорукий?
А он в карательной экспедиции не участвовал. Как, кстати и Кобаяси. Только причины неучастия у этих двоих разные были: Кобаяси отправился в уединение на гору Дайманджи на остров Дого, где, по слухам, до сей поры и пребывает. А Пётр Долгорукий, на всех парах, поспешил в Петроград, на приём к Императору. Никто не знает, о чём именно они там в течение почти двух часов говорили, но вышел от Императора Пётр Андреевич Долгорукий с такими полномочиями, что… границы Княжеств для него, и того, что он делает, просто исчезли. Как и оковы разумности на потолке лимита открытой ему казённой кредитной линии.
Долгорукий не участвовал в карательной экспедиции за океаном. Он вообще на долгие десятилетия исчез из публичного поля. Его обязанности в Княжестве исполнял старший сын — Константин, на эти десятилетия, практически, уже ставший настоящим Князем Московским (и этот фактик в контексте того, что разговор вёлся с Алексеем Константиновичем, был… пожалуй, примечательным).
А в августе тысяча девятьсот пятьдесят пятого года на Семипалатинском полигоне, невероятно и неожиданно для всех, прогремел первый на планете, после разгрома Конфедеративных
