Я рассматриваю все это вместе с ними, просочившись в камеру в облике мышки. Вижу раскрытый в немом крике изуродованный шрамами безгубый рот, сплавившиеся и застывшие единой розовой массой нос, щеки, лоб, заглядываю в пустые глазницы. Значит, вот, какая я… Нет, все-таки не могу поверить! Чрезмерное уродство, также как чрезмерная красота, оставляют чувство нереальности.
— Чем это ее… придавило? — с усилием произносит одна охотница. Глава отряда судорожно сглатывает: его тоже мутит.
— Это ее живот, — хрипло говорит он. — У кукловодов чувство голода усиливается кратно количеству марионеток. Печень не справляется с новыми объемами крови, разрастается…
Охотница не дослушивает: ретируется в задние ряды, зажав рот ладонью.
— Нужно провести анатомическое исследование! — встревает знакомый спорщик, занявший место девушки. Пожалуй, он здесь чувствует себя увереннее всех. — Необычный случай! Образцы крови, тканей. Неплохо бы сохранить и голову.
— Молчите, она нас еще слышит! — одергивает его Доминик Гесси и как-то замороженно обращается к главе: — Ритуал?
Тот качает головой:
— Не получится. Она кричала там, на поляне, что не боится нас — и не лгала. А в ритуале вампира убивает страх. — Он оборачивается к спорщику: — Делай анатомическое исследование, бери образцы. Потом пустим сюда воду из Источника и все сожжем. Но прежде окажем последнее милосердие Владычице мертвых… Доминик?
Гесси кивает и шагает ко мне. Выхватывает из ножен меч. «Это случится сейчас», — понимаю я… и чувствую, и одновременно вижу со стороны, как судорожно сжимаются мои пальцы, как резко, сильно дергается мое огромное тело.
«Не бойся, Ариста, — откуда-то из золотого сияния памяти пришедший голос. — Они просто разрубят цепи твоего проклятия… и ты взлетишь».
Сейчас скользнет меч охотника, и перо выпадет из пальцев куклы-писаря. Рукопись прервется, может быть, на середине слова, но свеча на столике все также будет гореть и рассеивать тьму вокруг. А моя бесстрашная армия уйдет освобождать от carere morte землю страха… Странно, но, кажется, я чувствую забытое тепло внутри. И во рту появляется привкус какого-то терпкого, пьянящего питья. Холодные капли неведомого дождя омывают лицо. Эти новые ощущения как яркие огни во тьме. Путеводные огни. Куда они ведут меня?
«Не бойся, вытяни шейку, моя легкокрылая Королева. Одно простое, последнее в этой плоти действие. Чтобы охотнику легче было ударить…»
Я чувствую прохладный ветерок кожей беззащитной шеи. Это замах меча…
Конец рукописи
Найденная спустя время страница
Оборвались нити связей с куклами, но ощущения остались. Мокрое, будто от дождя, лицо, привкус горько-пряного питья во рту, тепло, из живота распространяющееся по телу до кончиков пальцев, испарина пота на затылке и спине, будто я действительно выпила горячий напиток. И глухие быстрые удары какого-то неведомого барабанчика в груди, сливающиеся в грозовой рокот… Я чувствовала, что лежу на довольно твердой кушетке, а пальцы свесившейся с нее левой руки касаются холодного пола. Что со мной? Я должна была умереть. Но это непохоже на смерть.
— Пришла в себя, так открывай глаза. Довольно уже, поленилась и хватит, — фальшиво-ворчливый, волнующийся голос Нонуса. Я открыла глаза и не удержала удивленного вскрика. Все вокруг было… тканью, сотканной из мириадов разноцветных, мягко светящихся нитей. В них угадывались очертания предметов. Сотканные из серого, коричневого и золотого стены — в сложных переплетениях этих нитей я могла читать всю историю места, где нахожусь. Подземелья под дворцом Макты, логово Атера, а, прежде всего этого, — капище забытых богов. Красным светилась простая старинная мебель, серебристым — новейшие научные измерители, зеленым и золотым — остатки питья в стакане на столике передо мной.
Нонус был здесь. Белая фигура, проросшая и оплетенная черными нитями проклятия carere morte. Я вскрикнула еще и вцепилась в качестве поддержки в его протянутую руку.
— Ну, полно, Колосок, я тут. Давно тут. Что ты чувствушь? Что видишь? — спрашивал Нонус. Звук его голоса вызвал еще шквал новых ощущений. Я увидела, как мелодия его речи и скрытая за ней мелодия чувств колеблют нити, из которых соткан мир, подсвечивая и подкрашивая их. Все вокруг запестрело его тревогой, радостью и неистребимым, родственным моему любопытством. Я закрыла глаза. Но руки Нонуса не выпустила и чувствовала, как сплетаются, срастаются нити, составляющие нас на каком-то очень тонком уровне, где любая, даже самая слабая связь имеет великую власть.
— Я поняла, где мы, Нонус. Бывшая лаборатория Атера и бывший дворец Макты. Но всего разобрать не могу. Я думала, ты умер. Как хорошо, что ошиблась!
— Ты поняла, что я дал тебе выпить?
— Зелье, подобное тому, которое Атер готовил для Макты? — предположила я, вспомнив зелено-золотое переплетение.
— Да. И я, кажется, получил то, о чем мечтал: воплощение Бездны любви. Открой же глаза! Ты так ничему не научишься!
Я улыбнулась:
— От твоего нетерпения все вокруг звенит! Но как же мое тело… Охотники хотели сжечь его водой Источника… А моя частица проклятия carere morte? Она исчезла?
— Охотники сожгли не тебя, — теперь все вокруг задрожало от его язвительного удовольствия. — Помнишь третьего купальщика в нашем мысленном море?
— Семель?
— Да. Ты очень долго была в беспамятстве от боли, Ариста. Многое произошло за это время. Спустя сто лет после твоего купания новый владыка вампиров развязал большую войну и с охотниками, и со старейшими, и пятерка Вако отправила Семель в тыл врага. Та не справилась с заданием, владыка пытал ее водой источника. Ей досталось едва ли не больше, чем тебе. После такого рассудок Семель сдался, а твой, вот уж не знаю, почему, нашел, что тело Королевы — наилучшее вместилище для духа Аристы. Ты пребывала в двух телах одновременно — в своем и ее, и с течением времени все реже возвращалась в свое. Может, оно было слишком полно болезненной памяти, перед которой померкла даже телесная боль Семель? Я же тем временем восстанавливал твое настоящее тело, моя галатея, опыт восстановления Макты помог. И все ждал случая, чтобы дать тебе зелье Атера и преобразить тебя и мир.
— Ты же… Ты так и хотел с самого начала, верно? Когда говорил, что я не должна забывать тебя, чтобы осталась возможность что-то изменить для меня… — слова рассыпались, раскатывались как гладкие бусины по ткани мира, — О, если б я вспомнила раньше. Но я забыла все, даже мысленное море! Увы, я и сейчас его не чувствую, Нонус! Впрочем, чувствую другое и это… больше того моря.
