Я потупилась, а она рассмеялась.
— Да ладно, не стесняйся! Мне всегда хотелось это сделать, а ты взяла — и сделала, — девушка округлила глаза и добавила тише: — Только больше так не делай. Это на первый раз тебе еще повезло, что быстро выпустили.
— Хорошо, — мне немного полегчало от того, что нашелся кто-то понимающий, — а как тебя зовут?
— Маша. Иванова, — она отодвинула тарелку и жадными глазами уставилась на мою.
— Что, правда? Маша Иванова?! — я показала ей свой "бейдж".
— Правда, — она отклонилась, чтобы в свою очередь убедить меня надписью на робе.
— Супер, — я покачала головой.
Заметив, что взгляд собеседницы то и дело возвращается к каше на моей тарелке, я вздохнула и подвинула порцию через стол: — Меня, вообще-то, Кира зовут.
— Ирина, — кивнула она и вооружилась ложкой. Пробубнила уже с полным ртом: — Спасибо тебе, Кира. Я ем, как слон, да?
— Да нет, — равнодушно отмахнулась я и не стала говорить вслух, что баланда не вызывает у меня аппетита. — Кушай на здоровье.
— Угу, — продолжила уплетать она, — ты погоди. Сейчас доем, и пойдем.
— Куда пойдем?
— Как куда? Устраивать тебя, где потеплее, — Ирина подмигнула, — мы своих не бросаем.
Неизвестно, почему она сочла меня "своей". Я понимала только одно: если бы меня привезли сюда немногим ранее, прямиком из дома отца, то одной этой фразы хватило бы, чтобы довериться и рассказать обо всех бедах. Но теперь… словно ком встал в горле. Я не чувствовала уверенности, что девушка, которая сама подошла и фактически предложила дружбу, желает мне только добра. Я уже ни в чем и ни в ком не чувствовала уверенности.
— А ты давно здесь? — решила поинтересоваться.
Ирина прожевала остатки каши и только потом ответила:
— Давненько. Я здесь уже почти старожил. Ты спрашивай, что интересует. Подскажу.
Она подмигнула, взгляд веселых карих глаз потеплел.
— Мне нужны лекарства, — я сдвинула рукав подальше и продемонстрировала ожог во всей красе, — рука ужасно болит. Терплю, конечно… но боюсь, что станет хуже.
Ирина отложила ложку и осмотрела мою рану.
— Вряд ли Илларион тебе что-то даст, — покачала она головой, — здесь никто не болеет. У всех есть фамильяры для лечения. Поэтому лекарства врачи применяют только тогда, когда это нужно им, а не нам.
— Стерилизация, — процедила я сквозь зубы.
— Ага, — беззаботно кивнула она, — они думают таким образом сократить наш вид. Не будут рождаться дети — и постепенно все лекхе вымрут сами собой. Хитро, да?
Я не могла подобрать цензурное слово, которое бы обозначило мое отношение к ситуации, и поэтому проворчала:
— Интересно, кому пришла в голову эта блестящая мысль?
— Как кому? — удивилась Ирина. — Правительству, конечно. Министру здравоохранения.
— Ты разбираешься в таких вещах? Разве лекхе интересуются политикой?
К моему удивлению, она быстро отвела взгляд. Сделала вид, что озаботилась состоянием ожога.
— Если в рану не попадет грязь, то все может зажить. Но меня волнует тот участок, который находится под браслетом, Кира. С фамильяром все было бы гораздо проще…
Сложилось ощущение, что моя с виду жизнерадостная и открытая собеседница что-то недоговаривает. Но она оставалась единственной, кто мог хоть как-то помочь. А наличие тайны напоминало в чем-то ситуацию Ивара.
— У меня нет фамильяра, — я посмотрела ей прямо в глаза.
— Да уж вижу, — Ирина кивнула в сторону браслета.
— Нет, ты не поняла…
— Я все поняла, Кира, — ее лицо резко стало серьезным, — но поверь, никому здесь нет разницы, почему у тебя его нет.
— Как ты… догадалась?
Она отодвинула пустую тарелку.
— Ты ударила врача. Никто и никогда не поднимал здесь руку на персонал. С нами можно делать, что угодно, — она обвела жестом помещение столовой и показала на жующих лекхе, — но мы не готовы дать настоящий отпор.
Что-то подобное уже говорил мне Ивар. Да я и сама убедилась, что лекхе были на редкость миролюбивым народом. В чем и заключалась их беда.
— Но в камерах был еще кто-то, — задумчиво протянула я, — Тимур, кажется. За что же его туда посадили?
Ирина выпрямила спину, стиснула пальцы рук и нагнулась вперед через стол.
— Ты видела его? — напряженным голосом спросила она.
— Нет… — растерялась от такого напора я, — не видела… только слышала…
— Как он там? С ним все хорошо?
Я прищурилась.
— А ты его знаешь?
— Сначала ты ответь: с Тимуром все хорошо?
— Ну… — я задумалась, — его голос звучал нормально. Правда, говорил какие-то странные вещи, и я подумала, что он немного не в себе.
Ирина издала странный звук. Круглыми глазами я наблюдала, как ее губы искривились в улыбке, а из уголка глаза вдруг упала на стол слезинка. Никогда не видела, чтобы кто-то мог радоваться и плакать одновременно.
— Ты точно его знаешь, — покачала я головой.
Она кивнула.
— Тимур — мой муж.
— Черт! — теперь стало ясно, почему Ирина первой подошла ко мне и уточнила, из камер ли я пришла. Видимо, уже тогда хотела поинтересоваться судьбой мужа, но не решалась.
— Он — единственный лекхе, который может дать отпор, — развела она руками. — Поэтому его держат там. Даже несмотря на то, что он не из первой категории социально опасных.
Меня захлестнуло волной сочувствия. Как же, наверно, грустно им быть разлученными друг с другом!
— Он — не единственный, — покачала я головой.
Ирина прищурилась.
— Твой мужчина — тоже лекхе?
— Похоже, что так.
— Он где-то здесь?
При мысли о том, что Ивар мог оказаться в этих застенках, холодок прошел по спине.
— Господи, нет! Он… остался там, снаружи, — я не сдержала вздоха. — Надеюсь, он меня найдет.
Ирина растянула губы в грустной улыбке.
— Ты везучая, — она хлопнула ладонью по столу и вскочила на ноги, — ну пойдем, я все здесь покажу тебе, подруга. Мы ведь с тобой подружимся?
Я тоже встала и нерешительно кивнула. Еще одна подруга среди лекхе? Как будто черное и белое еще недостаточно смешалось в голове.
