В молчании все ушли от кратера в Иннмэн-Пике.
Потом, позднее, Картер распорядился заложить яму каменной кладкой, дабы Краеугольный Камень был скрыт от людских глаз на вечные времена.
Многие из залов и коридоров Эвенмера сразу же стали такими, какими были прежде, но не все – словно бы в назидание о пережитых ужасах. А три дня спустя, когда Картер вернулся во Внутренние Покои, он получил прелюбопытное известие. Он стал искать Лизбет. Нашел он ее в буфетной, где та пила чай из серебряной чашки и смотрела в окно на тающий под солнцем снег. Солнечные лучи играли на ее золотистых волосах, крупными волнами ниспадающими по спине. Хорошее питание сделало свое дело, и всего за неделю худоба Лизбет пошла на убыль. Она встретила Картера взглядом, в котором теперь навсегда радость смешалась с печалью.
– Доброе утро, – сказал Картер. – На что ты смотришь? Лизбет улыбнулась, но тут же стала задумчивой.
– Все так ново. Думаю, теперь все для меня будет казаться таким новым – каждый рассвет, каждый зеленый листок, каждое прикосновение дружеской руки. Видишь, как отражает свет эта чашка? Я могла бы часами ею любоваться! Мне так долго всего этого не хватало! У меня похитили детство, и это печалит меня. Но разве смогла бы я так радоваться свету, не проведи я столько лет в темноте? – Она опустила глаза, посмотрела на блузку, расшитую бисером, и желтую юбку и улыбнулась. – И это я! Я, которая думала, что мне в жизни больше никогда не надеть нового платья, а теперь я сижу здесь… О нет, это больше чем чудо! Это исполнение всех моих мечтаний!
– У меня есть новость, – негромко проговорил Картер и, сев рядом с Лизбет, взял ее за руку. – Новость хорошая, но странная.
– Расскажи, – взволнованно взглянула на него Лизбет.
– Сегодня я получил известие. Похоже на то, что в краю Внешней Тьмы, на Ониксовой Равнине появились новые постройки. Дом с комнатами и коридорами, дверями и мебелью.
Лизбет долго молчала, а потом спросила:
– Настоящий дом?
– Говорят – настоящий. Он появился через несколько мгновений после того, как мы уложили на место Краеугольный Камень. Пока этот дом окончательно не обследован, но мне сообщают, что в самой его середине находится особенная комната – самая красивая. Ее стены перекрыты куполом, а в комнате множество гигантских кукол и игрушечных поездов и фигурок, изображающих Даскина, Сару, графа Эгиса и меня.
– Там есть окна? – спросила Лизбет.
– Сотни окон. И стеклянные потолки. Об этом мне тоже сообщают. Дом буквально залит солнцем.
– Так, значит, той мрачной равнины больше нет?
– Она по-прежнему существует, но она как бы отодвинута дальше, за дом.
Лизбет перевела взгляд на тающий снег за окном.
– Это хорошо. Только я не понимаю, как это случилось.
– Я тоже, – кивнул Картер. – Но я думаю, что дом возник потому, что ты пожертвовала собой, без страха ступив в бездну. Я решил, что ты должна об этом узнать.
Мистер Макмертри неделю провел во Внутренних Покоях. Он все еще тяжело переживал смерть Филлипа Крейна. Картер сомневался, что старик-архитектор когда-либо сможет забыть об утрате лучшего друга. Но как-то раз Макмертри вошел в столовую, где в это время сидел лорд Андерсон, встал перед ним по струнке и сказал:
– Мы с мистером Крейном сорок два года рука об руку трудились в прославленной фирме «Макмертри и Крейн». Он был моей правой рукой. До самого конца я не догадывался о том, что он – анархист. Он, конечно, знал о моем прошлом, но больше я об этом никому не рассказывал. Полагаю, теперь меня должны обвинить за мое участие в Войнах за Желтую Комнату на стороне террористов. Что ж, я пришел сказать вам о том, что я готов к любой участи. Я слишком долго мучился под бременем вины. Пора избавиться от этого бремени.
– Если так, то вы уже наказаны сполна, – сказал Картер. – Вы были солдатом и дрались за дело, казавшееся вам правым, а Хозяин наделен правом прощать и миловать. Вы помогли нам в поисках Краеугольного Камня, вы выручили меня в решающий момент. Вы свободны, и на вас благословение Внутренних Покоев. Но чем же вы теперь займетесь?
Макмертри вздохнул, робко усмехнулся и поднял брови.
– Если мне не суждено отправиться за решетку, то я отправлюсь в Кидин. Там у меня дом, и там я постараюсь завершить нашу книгу, чтобы посвятить ее мистеру Крейну. Пусть он был анархистом – я все равно считаю, что книгу следует посвятить ему. Вот только сумею ли я когда-нибудь дописать ее?
Но мистер Макмертри дописал свою книгу и назвал ее «Дом Множества Чудес». Этот труд по сей день считается лучшей работой по архитектуре Эвенмера и стал настольной книгой священников, королей и премьер-министров. Любовно переплетенный том этой книги Картер хранил на своем письменном столе всю жизнь.
Ближе к концу недели со страхом, который всегда охватывал его перед очередной встречей с Йормунгандом, Картер поднялся по лестнице на чердак, сжимая в руке фонарь и не зная, что его там поджидает – динозавр, дракон или пустой чердак. Но как только он ступил на пыльные половицы, как тут же сверкнули алые глаза и к потолку взметнулась голова гигантской рептилии. Йормунганд явно пребывал в самой лучшей форме. На Картера пахнуло затхлым дыханием, блеснули в темноте белые острые зубы. Лорд Андерсон собрался с храбростью и шагнул вперед.
– Ба! Вот это гость так гость! Малявка Хозяин пожаловал! – прогремел динозавр. – Пришел, чтобы мы с тобой сели рядком да повспоминали наши былые испытания? Ну, так ведь мы с тобой, считай, росли, как братья родные, чего уж там. Не прихватил ли ты для меня, случаем, пару-тройку анархистов на завтрак? Или это нынче, так сказать, дефицит?
– Я пришел, чтобы спросить тебя о тебе, – ответил Картер.
Йормунганд, фыркнув, выпустил столп пламени и стукнул по полу гигантским хвостом, отчего половицы угрожающе сотряслись.
– Какая трогательная забота! Так тебе не хотелось бы лишиться разговорчивого ящера? Ручного дракона с острова Комодо? Геккончика, напевающего колыбельные песенки? Да, трудновато обойтись без злобного, но мудрого чудовища, особенно когда в нем есть большая потребность. Ну и как же мы поладим?
– Дом под моей ответственностью, – отвечал Картер. – А ты – часть Дома.
Йормунганд снова изрыгнул пламя. Воздух над головой Картера завертелся смерчем, шляпа загорелась. Он сдернул ее и, бросив на пол, затоптал огонь. Ярость динозавра заставила Картера не на шутку испугаться.
– Часть Дома, говоришь? Это как же понимать? Как горшки на кухне? Как портрет в картинной галерее? – ревел Йормунганд. – И как ты только смеешь приравнивать меня… – меня! – к каким-то вещам, находящимся под твоей ответственностью! Ты готов считать меня… унитазом, в то время как я самое главное, что есть в Доме! Главного глазами не увидишь, потому я и живу на чердаке, вдали от любопытных глаз. Какое смертельное оскорбление!
