— Хватит топтаться на месте. Нам немного осталось, чтобы вырваться.
— «Топтаться на месте» — это он кому? — враждебно где‑то позади спросил Роман, но Леон предпочёл не услышать. И тут же, с плохо спрятанным сомнением, решил: во всяком случае, они встретили его появление без особых возражений, приняли как должное, что он всё знает.
Запустив пятерню в волосы, он сосредоточился на тропинке. Та виляла, убегала под другие дорожки, но, в отличие от своего предшественника, Леон всё‑таки видел. Предыдущий — распутывал, высматривал; Леон — следил за отчётливым сиянием — только для него! — прихотливо изогнутой линии. Внутри кто‑то с тихим восхищением сказал: «Красиво…» Леон самодовольно усмехнулся и вернулся к привычным, повелительным интонациям — сам того не замечая, обернулся к команде.
— Как насчёт пробежки, парни? На минут двадцать?
Они оживились. Леон никогда не говорил о времени бездумно или неточно. Если он сказал — минут двадцать — значит, он уверен в своих словах.
У него же промелькнула мысль, что выбора никакого нет: побыстрее попасть домой или вести этические дискуссии о правомерности сосуществования в одном теле двух личностей. Леон тут же устыдился. Ещё мгновения колебания: стыд — это моё или его? Однако взгляд на команду — и благоглупости, изматывающие до головной боли, забыты. Сейчас необходимо действие.
Он окинул парней взглядом так, будто запоминал навсегда: непривычно серьёзный Брис с котёнком, легкомысленно зевающим из его нагрудного кармана, а сокол Мигеля (жаркая волна при имени Мигеля — волна горечи вмиг облила Леона, и теперь он не думал, чьё это чувство; как выразился бы двойник: «Наш… сын») нетерпеливо топтался на плече хозяина; а где же кошка? Вот она, на руках Володьки, он её гладит, может даже не вдумываясь в свои действия, — ведь это как всемирный закон: кошка существует, для того чтобы её гладили; Туська, кажется, так не думает, она не мурлычет, а её обострённые уши наставлены на Леона — вероятно, новая личность в теле, знакомом ей, не совсем симпатична. Рашид, как всегда, спокоен и доброжелателен, его крепкий рот обвевает почти невидимая улыбка всезнающего сфинкса. Стоящий рядом Игнатий — совершенная противоположность: брови насуплены, губы надуты. Док Никита, обманчиво грузный и неповоротливый, точно отдыхающий медведь. Володька гладит кошку — док Никита нежно оглаживает ствол пулемёта, и движения его ласковых пальцев по идеальным металлическим линиям завораживают…
Роман… В свете того, что узнал Леон, ничего удивительного, что Мигель взъелся именно на него и искал малейший повод поддразнить и вывести из себя. Они здорово похожи — Мигель и Роман. До появления Мигеля Роман был младшим в команде. Несмотря на достаточно высокий для парня рост, выглядел он по–мальчишески, да и вёл себя так же. Соответственно и команда относилась к нему, как к младшему брату. А Леон (подсознание сработало — похож на сыновей?) — как к младшему сыну. А Мигель это отношение — благо, знал, кто такой Леон, — уловил мгновенно. Ничего особенного. Обыкновенная ревность.
Нахлынувшее горячее чувство не давало определить себя, однако Леон привычно (удивившись мельком, как быстро возвращаются давние навыки) воспользовался приливом добавочной энергии и дёрнул к себе светящуюся дорожку. Или некогда, или он всё же потерял былую сноровку, но треск распоротого пространства сухо пророкотал по просеке. Прислушиваясь к замирающему эху и разглядывая низкую дверь, в которую упиралась тропка, Леон чуть недовольно подумал: «Небось, всё поместье переполошил… Ну и чёрт с ним. Не вор не грабитель, чтоб тайком заходить…»
Шаги сзади. Брис и Роман по бокам — остальные за спиной.
Долго ждать не пришлось. Дверца, грузно по утоптанной земле, ушла вовнутрь. Выглянул один безликий, другой — будто тени шатнуло назад. Испугались незнакомых вооружённых людей?..
Минута–другая — в дневной свет шагнул высокий плечистый мужчина, молодой темноволосый и синеглазый. Мельком оглядел группу незнакомцев и решительно пошёл к Леону. Вик на плече хозяина подпрыгнул и полетел навстречу идущему. Тот почти машинально подставил ему ладонь с натянутой на кисть манжетой рубахи. Ещё шаг — и он обнял Леона.
— Папа…
Крепкое объятие было коротко. Юлий отступил и заглянул в глаза Леона.
— Папа, ты?..
— Я вернулся. Настоящий.
— Ты всё вспомнил?
— Вспоминаю с каждой минутой. Почему ты спрашиваешь сразу об этом?
— У нас проблемы, папа. И, боюсь, довольно сложные.
— С корабля на бал, да? — вздохнул кто‑то за спиной.
Ответил Володька.
— Скажи спасибо Леону — поел да отдохнул в охотничьем домике. Леон как будто знал.
Не зря в своё время он выстроил дом на холме. Даже через чёрную гору мышц и огня, исходящую злобой и ненавистью, он различал на берегу озера компанию молодёжи и единственного в этой компании ребёнка. «Анюта! Анечка!» — отчаянно рвался в душе голос т о г о Леона.
Дочь… И сразу абсурдная, неуместная мысль: чьи гены она вобрала в себя? Чей характер? Чьи способности?.. Регана очень хотела девочку, а рождались только мальчики. Он — не хотел. По мужской линии девочки появлялись очень редко. И все, как одна, с такими способностями, что первые два года, годы младенчества, с ними почти невозможно было справиться. Едва они начинали говорить и понимать, их тут же передавали на воспитание академикам, которые, в свою очередь, готовили девочек к карьере преподавателей университета. И до тридцати лет — поры, когда человек полностью формируется духовно и физически, их ждала ограниченная рамками аскетичная жизнь. Леон знал двух женщин: обе его тёти, обе старые девы. Незавидная судьба… «Странно, — тихо вымолвил голос внутри. — С Анютой никогда никаких проблем не было».
Девочка — он не мог назвать её по имени — держалась за руки Мигеля и… Вадима!.. Он‑то откуда здесь? Позади неё стояла, положив ей руки на плечи, незнакомая девушка. Мишка и Марк стояли чуть впереди.
— Кто эта девушка?
— Ольга. Моя невеста.
— Из университета?
— Нет. Я встретил её в реальном мире.
— Способности? («Она колдунья?»)
— Нет. («Обыкновенная».)
— Мудро. («Тебе‑то не придётся бояться каждой её беременности».)
— Я не выбирал. («Это случайность. Это судьба. Это любовь».)
— Тогда тебе повезло.
Ухоженный луговой склон, с выложенными камнем тропинками, любовно подстриженными низкими кустарниками, постепенно превращался во вздыбленное месиво, словно над ним пролетела эскадрилья бомбардировщиков, полностью облегчившая грузовые отсеки.
Леон попытался представить, сколько уже времени дракон бушует здесь с момента появления. А сколько времени понадобилось Регане, чтобы взвинтить себя, разъяриться, чтобы выглядеть убедительной? Он поймал себя на мысли, что думает о бывшей жене сугубо отстранённо, как о постороннем предмете. Он бесстрастно рассматривал её чёрно–синюю броню и отмечал, что, стремясь к выражению мощи, она потеряла в гибкости и маневренности. Может, она рассчитывала явиться к непокорному сыну и уже одним видом устрашить его?
