«Не отвлекайся!» — яростно рявкнули так близко, что Леон дёрнулся посмотреть, не Игнатий ли за его спиной рычит по обыкновению. Но представление об Игнатии не вязалось с характеристиками голоса. Игнатий никогда не был так несдержанно властным и напористым.
Он было успокоился — голос, возможно, из прошлого? — и зашагал дальше, выбирая нужную тропку в странной просеке сумрачной чащобы, сомкнувшейся над их головами низким тёмным пологом.
Время от времени деревья по обе стороны просеки смутно искажались, словно загороженные мутным кривым зеркалом. Тогда Леон замечал что парни, чьё оружие с самого начала перехода было в боевой готовности («Тут твари обитают разные, — объяснил Володька, — и не всегда гостеприимные»), поднимали это самое оружие, хотя, на критический взгляд стороннего наблюдателя, продолжали вести себя излишне беспечно.
Леон так и не привык к их безоглядной уверенности, что они могут справиться с любой угрозой. Сам он при виде бесплотных теней, скользящих среди деревьев, напрягался и стискивал пулемёт. И вскользь думал: приведись стрелять — он и оружие‑то нормально держать не может. Металл буквально плавал в мокрых от пота ладонях. Нервы. Как у психованной дамочки. Может, узнай он причину своей тревоги, было бы легче. Но причин психовать — море. Выбирай любую, не ошибёшься…
«Хватит ныть, зануда! — снова рявкнул тот же нетерпеливый голос. — Главная твоя проблема та, которую ты не можешь вспомнить. Мелочь, из‑за которой ты потеешь, не должна тебя волновать. Думай. Единственная твоя зацепка — часы, завод которых постепенно заканчивается. Вспомнишь эту проблему — решишь вопрос жизни и смерти! Это важно для нас обоих! Это важно для нашего будущего!»
Леон хотел возразить, что будущее у них в любом случае различно (он уже понял, с кем общается), но только спросил: «Если это так важно, почему бы тебе самому не помочь мне вспомнить? Ты же всё время пичкаешь меня картинками из прошлого. Скажи прямо: что ты натворил и что мне надо исправить?» Задавая последний вопрос, Леон нисколько не сомневался в его формулировке. С чем бы ни связано тиканье, оно результат какого‑то действа Леона в прошлом.
«Ограничения… Чёртовы ограничения, — с горечью сказал голос. — Предохранитель поставлен такой жёсткой системой, что блокирует любую мою попытку объяснить тебе всё. Когда я ставил ограничения, всё казалось целесообразным и логичным. Я просчитал свою жизнь до последнего движения и оказался в дураках, не учтя единственный фактор, из‑за которого всё пошло наперекосяк. Вся надежда на тебя. Если в амнезии всё‑таки произошёл сбой… Если всё‑таки произошёл сбой…»
«Сам напортачил, а мне расхлёбывай», — вздохнул Леон. Он смолчал, не возразил, что ему не хочется вспоминать что‑то, в конечном итоге ведущее к исчезновению его собственной личности — эгоистично со стороны т о г о Леона не подумать об этом. Но всё‑таки хозяин тела — именно т о т Леон. И первый Леон, кажется, услышал тайную мысль — и затаился. Тоже проявляет деликатность?
Против их взаимных реверансов появился довод. Гулко и звеняще девчоночий голосишко возмутился: «Папа» А как же я? Как же мама, Мишка, дядя Андрей? Ты нас совсем решил бросить? Я не смогу называть папой дяденьку с твоим лицом!»
«Кто это?!» — снова рявкнул властный голос.
Леон хотел было сказать: «Моя дочь», но вдруг понял, как это абсурдно звучит, лихорадочно принялся перебирать варианты ответа, через секунды хохотал, наткнувшись на фразу, в физиологическом смысле абсолютно достоверную, но в смысловом выражении звучащую дико и даже жутко: «Это н а ш а с тобой дочь!»
Повезло! — решил он, когда какое‑то услужливое дерево поддержало его, предоставив свой согбенный ствол, дабы он мог вцепиться в него левой рукой и высмеяться над своим нелепым ответом. Одновременно, подобно скользящим в древесной куще тварям, промелькнуло понимание, что есть возможность легко и просто сойти с ума, приспосабливаясь к короткой сожизни в одном теле с другой личностью.
Понимание это оставило полусмытую грязь на поверхности его мировосприятия и не было даже полностью осознано Леоном. Отвлекла сразу насущная проблема: как объяснить внезапный смех ребятам?.. А они (он заметил сквозь невольные слёзы) даже сейчас обступили его в режиме безопасности (кто это заметил, он или их Леон?): двое лицом к нему — оружие стволами в сторону, остальные спиной — основное внимание внешним пределам круга, в центре которого находился беззащитный сейчас Леон.
Отсмеявшись и чувствуя себя в странном магнитном пространстве, где его вестибулярный аппарат начисто отказался работать, где сам он плыл вместе со своими плывущими от перегрузки мозгами и где сознание глубоко сидящей в нём личности пыталось прорваться на поверхность (а может, начхать на всё это дерьмо и позволить вообще всему миру плыть туда, куда он, мир, хочет?), Леон, чуть шмыгая носом и по–мальчишески вытирая под ним (Рашид и Брис онемели, глядя на кровавые полоски на ладони Леона), сказал:
— Ваш Леон говорит со мной. Не спрашивайте — как. Всё равно не знаю. Он спросил меня, кто такая Анюта. Я ответил — наша дочь.
Игнатий хмыкнул, не оборачиваясь.
— Раздвоение личности?
— Я пока доминирую. Разочаровал? Вы ведь, наверное, предпочитаете иметь дело с вашим Леоном? Мне очень жаль, но…
— Если бы мы знали, с кем предпочитаем иметь дело, — тихо сказал Роман.
Леон не расслышал последней реплики: он наконец увидел кровь на ладони и теперь удивлённо рассматривал её, предполагая царапину и продолжая машинально шмыгать носом.
— Док Никита! — позвал Брис. — Кажется, у Леона давление не в порядке.
«У меня артериальное давление повышенное?» — поинтересовался Леон, пока док Никита осторожно запрокидывал ему голову назад.
«У меня оно в норме, — холодно ответил ему знакомый голос — неожиданно близко и отчётливо. — Просто я делаю уже то, чем ты только что хвастался перед парнями, — доминирую».
Вылезать из самого себя — тяжко. Он следил за собой со стороны — возможно, глазами мямли, в конце концов отодвинутого в угол сознания, — не фиг мешать! Скользкими от крови руками он упирался в чёрт знает что, но упирался, подтягиваясь и выбираясь на самый верх. Внутренний верх — это там, где псевдо–Леон, появившийся по каким‑то неведомым причинам — и временно занявший его тело, жался теперь, явно труся, в своём уголке. «Сиди на месте и вспоминай! Мне недосуг, да и не знаю я про часовой завод. Ты должен знать. Вот и думай».
Док Никита вздохнул, как прошелестел. Короткого вздоха было достаточно, чтобы обернулись все.
Только что Леон утирал слёзы, выступившие от смеха, — сейчас он оттирал полой рубахи струйки крови, которые размазывал по скулам, быстро хлопая ресницами — в глаз соринка попала? Кровь из носа тоже продолжала сочиться. Леон словно лопнул — первое впечатление парней. И, будто подтверждая, Леон хрюкнул и отхаркнул в сторону кроваво–чёрный сгусток.
