Речь халисунца прозвучала в немыслимой тишине. Казалось, до угрюмцев с трудом доходил её смысл. Великим умом этот народ, похоже, не отличался. Только обречённая ведьма медленно подняла голову, и во взгляде, устремлённом на кнесинку, появились какие-то отблески жизни. Потом она вдруг обхватила руками мальчишку, всё так же стоявшего подле неё, уткнулась лицом в его замызганную рубаху, – и беззвучно заплакала.
– Слова твоего лекаря вошли в мои уши, светлая госпожа, – медленно, с расстановкой проговорил вождь. – Но сердца не достигли. Неужто Божественный Прародитель допустит, чтобы мужчина МОЕГО РОДА не смог зачать в женщине младенца, способного жить? Та, что умертвила моего внука чёрным колдовством, должна умереть. Я сказал.
Коленопреклонённая женщина оторвалась от подростка, гладившего её по голове, и что-то сказала ему, подталкивая вон из круга.
– Беги к ней… – расслышал Волкодав, умевший уловить тихий шёпот среди всеобщего гама. Женщина говорила по-саккаремски. – Пади в ноги… Пускай добрая госпожа спасёт хотя бы тебя…
Парнишка свирепо дёрнул плечом и никуда не побежал. Остался при ней. А венн отчётливо понял: тем, кто всё-таки решится отправить ни в чём не повинную лекарку на костёр, придётся переступить через два трупа. Если не через три… считая Мыша, возившегося и кровожадно шипевшего на плече.
– Я вполне доверяю твоей мудрости, доблестный вождь, – сказала кнесинка Елень. – Ты – отец народа и воистину знаешь, что говоришь. Но и целитель, чьих слов не приняло твоё сердце, заслуживает величайшего доверия. Как же быть? Наша Правда учит: если кажется, что оба правы, обратись за советом к Богам. Ибо Им, в Их божественном всеведении, открыто всё то, что нам, ничтожным смертным, представляется неразрешимой загадкой. Согласен ли ты со мной, умудрённый вождь? Какие испытания признаёт твой народ?
После некоторого раздумья Каррил кивнул головой, и на солнце блеснули красные самоцветы, вставленные в глазницы медвежьего капюшона. Лисья Шапка начал с готовностью перечислять:
– Если бы речь шла об одном из нас, светлая госпожа, можно было бы подвести его к воплощению Прародителя и посмотреть, люб ли ему человек. Но Прародителю нет дела до чужаков. Можно связать колдунью и бросить её в воду, ибо мы веруем в справедливость воды. Если она поплывёт, значит, виновна: вода не станет отвергать доброго человека. Можно развести костёр и принудить колдунью идти по углям, ибо мы веруем в справедливость огня. Если огонь станет обжигать ей ноги, значит, незачем и выпускать её из костра. Но более всего, госпожа, мы веруем в истинность поединка. Ибо тому, кто прав, наш Прародитель, Вечно Сущий В Зелёном Лесу, дарует частицу Своей мощи, и правый выталкивает неправого с полотна…
– Довольно. Итерскел!.. Где Итерскел? – пророкотал вождь. И с видимым удовольствием обратился к кнесинке: – Я вижу, владычица сольвеннов, ты в доброте своего сердца не любишь приговаривать к смерти даже тех, кто её несомненно заслуживает. Это достойно. Я вижу также, что ты склонна верить своему лекарю, попытавшемуся оправдать злодейку. Я не в обиде на тебя, светлая госпожа: ты являешь нам правду духа, присущую великим вождям. Ибо в чём доблесть вождя, как не в боязни покарать невиновных? Позволь же нам убедить тебя, что ведьма ни в коем случае не должна избегнуть костра. Ты выставишь своего человека, а мы своего, и с каждым из них пребудет участь колдуньи. Если победит наш человек, а я не сомневаюсь, что он победит…
Вождь не докончил фразы, но доканчивать её не было смысла. Итерскел уже протискивался вперёд, и соплеменники почтительно перед ним расступались. Он на ходу стащил с себя овчинную безрукавку, а потом и рубаху, оставшись обнажённым по пояс. Загорелые плечи плыли повыше макушек угрюмцев, вдруг показавшихся рядом с ним толпой ребятишек. Вот Итерскел вышёл к трону вождя, и галирадское воинство откликнулось вздохом восхищения и ужаса, а Волкодав подумал, что дело тут, верно, не обошлось без заезжего молодца. По силам ли было народу, не признававшему браков с чужими, выродить этакого детинушку?.. Венн не каждый день встречал людей гораздо крупнее и сильнее себя, но Итерскел был именно из таких. Полтора Канаона, самое меньшее. А Волкодав и с Канаоном-то рядом казался тщедушным подростком.
– Я своих людей калечить не дам, – негромко, но так, чтобы все слышали, проговорил Лучезар. – Уж ты, сестра, не серчай.
Декша, Аптахар и Мал-Гона ничего не сказали, но чувствовалось, что отдавать справного воина на растерзание ради какой-то никому не известной колдуньи не хотелось ни одному.
Волкодав, стоявший у правого локтя кнесинки, тихо попросил:
– Позволь мне, госпожа.
Елень Глуздовна вскинула на него глаза, и он увидел, как сползает краска с её щёк, разрумяненных холодным воздухом и волнением.
– Звал, отче? – осведомился Итерскел, останавливаясь перед вождём. Он в самом деле был подобен медведю, скинувшему косматую шкуру. Ни капли лишнего жира не портило его тела, наделённого чудовищной мощью. Он красовался: необъятные мускулы то вздувались на его руках и обнажённом торсе, то опадали. Силён, ох и силён! И наверняка быстр, как куница. Тяжёлому да неповоротливому не выжить в лесу.
– Ты сломал шею быку, когда тот выбежал из хлева и бросился на моих внуков, – несколько нараспев, точно произнося заклинание, начал Каррил. – Когда мы корчуем лес, ты один поднимаешь пни, которые не могут сдвинуть семеро сильных мужчин. Сокрушишь ли ты человека, утверждающего, будто ведьма, уморившая моего внука, якобы хотела добра?
Итерскел весело отвечал:
– Сокрушу, отче!
И стукнул себя литым кулаком по гулкой груди так, что с деревьев снялись вороны. Кнесинка Елень невольно содрогнулась… В это мгновение она помнить не помнила о знахарке, чью судьбу должен был определить поединок. Только Волкодав существовал для неё. Единственный на свете мужчина. Который… Которого… Вот прямо сейчас…
Кнесинка смотрела ему в глаза и отчётливо видела, что спорить с ним бесполезно.
– Он убьёт тебя, Волкодав…
– Не убьёт, – сказал венн. И добавил с полным спокойствием: – Кишка тонка.
И кнесинка Елень поняла неошибающимся женским чутьём: он ответил бы ей точно так же, идя один против тысячи. К дракону в пасть. Или куда там ещё – на верную смерть. Чтобы только она, дурёха, за него не страшилась. И не силилась его удержать.
Значительность происходившего подняла кнесинку на ноги, тонкие пальцы с силой стиснули плечо Волкодава.
– Вот человек, на которого возлагаю я свою веру в неповинность сей женщины! – прозвенел её голос. – Ступай, и да пребудут в твоём мече Солнце, Молния и Огонь!..
Вождь Каррил неожиданно рассмеялся.
– Успокойся, светлая госпожа, твоему воину не понадобится его меч, – сказал он. И кивнул Лисьей Шапке: – Поведай, старший сын, умеющий красно говорить.
– Эти двое не враждуют друг с другом, – принялся объяснять молодой роннан. – Между ними нет мести. Прародителю не будет угодно отнятие ничьей жизни, кроме жизни злодейки. Наш закон велит расстелить на земле цельнотканое полотно и укрепить его колышками. Мы ограждаем полотно тремя бороздами и двенадцатью ореховыми прутьями, ибо Прародитель создал ореховый куст на пропитание Своим детям и наделил его благой силой. Поединщики будут стремиться вытолкнуть один другого за край полотна. Если кто-то из них сойдёт наземь одной ногой, мы скажем: «Он отступил». Если двумя ногами, мы скажем: «Он побежал» – и поймём, что Прародитель выразил Свою волю.
– Уразумел ли это твой человек, светлая госпожа? – спросил вождь. Итерскел стоял подле отца, как бы невзначай поворачиваясь то правым боком, то левым. На груди у него виднелась пятипалая отметина длинных когтей. Знак Прародителя? Рана, полученная на охоте?..
Кнесинка повернулась к Волкодаву, и венн хмуро буркнул:
– Уж чего не уразуметь…
– Тогда, – приговорил вождь, – пусть твой боец оставит оружие у твоих ног и сойдётся с моим сыном посередине полотна.
Волкодав расстегнул пряжки и положил меч, как было велено, к ногам кнесинки на ковёр. Снял с плеча Мыша, посадил сторожить. За мечом последовали пояс, куртка, кольчуга, рубаха, а после и сапоги. Спасибо хоть не потребовали полной наготы поединщиков. Харюки между тем с должным почтением раскатали порядочный – пять на пять шагов! – кусок необычно широкого небелёного полотна. Венн только диву дался, как умудрились выткать подобное. Не иначе, с молитвами и на кроснах, сооружённых нарочно для этого, на один раз. Ещё он удивился запасливости угрюмцев. Это ж надо, всё с собой захватили, даже холстину на случай Божьего Суда! Даже дрова для колдуньи!..
