— Прекрасные госпожи, нам необходимо решить самое главное, — продолжал Салахэддин. — Игниа Гали, сейчас тебя отведут на прежнее место. Именно там высокую игнию будут готовить и с ней будет говорить исполнитель. Но есть ещё одна привилегия, которой ты можешь воспользоваться. Называется «последний глоток земного». Тебя ровно на половину дня выпустят из твоего затвора без сопровождающих и позволят увидеть то, что за стенами.
Он вздохнул и сказал совсем просто:
— Ты ведь и одним глазом не успела увидеть горной осени. Ни единого вдоха её не сделала по приезде.
— Ты уверен — все вы уверены, что я не сбегу и не брошусь с обрыва в самый что ни на есть Рутен?
Люди переглянулись.
— Возможно, такое было бы лучшим выходом для всех нас, — сказал кади. — Ну, а для тебя самой? Говори правду и ничего помимо правды.
— Перейти я бы сумела, наверное. После обучения в Ас-Сентегире. Но там, на другой стороне… Не знаю. Мне показали одну выдумку, слишком похожую на теперешнюю планету Земля. Не хотелось бы оказаться там голой, босой и лишённой всех, к кому успела привязаться.
Он кивнул.
— Вот поэтому мы и рискуем отпустить тебя без иных гарантий, кроме заместителя, — судья выделил это слово интонацией.
— А заложником буду я, — вмешалась Орихалхо. — Не бойся, это тоже входит в назначенную мне плату. Сейчас ты уйдёшь, я же останусь под присмотром. Если ты не явишься в назначенный тебе срок, меня сразу же начнут готовить на твою роль. Если не явишься к помосту — меня убьют вместо тебя. Иного конца я и сама не захочу.
— Орри, я не могу принять.
— Не спорьте в присутствии суда, — мягко оборвал их Салахэддин. — Есть доводы, которые можно привести лишь наедине.
В комнате Орихалхо, куда они обе торопливо поднялись, тотчас же полезла в сундук стала выкладывать вещи: ягмурлук, старый казакин в «рюмочку», рубаху, шаровары на гайтане, низкие сапожки. Галина забросила эти вещи, когда поднадоели и сама распухла от беременности, а подруга сохранила.
— И думать нечего — иди, — проговорила она. — Постарайся забрать с собой как можно больше. И учти — ничего страшного со мной не станется.
— А если я не хочу рисковать тобой даже самую каплю?
— Гали, вот что я тебе скажу, — Орри выпрямилась, заведя руку назад, будто поясница прибаливала с натуги. — Повинюсь, так уж и быть. Перед собой уж тысячекратно винилась. Ту нефритовую игрушку я тебе подложила. А ты, похоже, думала на Барбе? Кажется, он знал, ума ему ни у кого не занимать. Было два близнеца, подаренных мейсти Эстрельей: один у королевы, другой у её лучшей монастырской подруги. Оба в великой тайне привезены кузнецом Браном из страны сидов и подарены для того, чтобы владелицам их иметь много детей. Оба вручены на свадьбу. С нашей Зигрид это сработало, но её знатная товарка выговорила себе в мужья кавалера, скажем так, к делу услаждения дам мало способного. И ведь по любви сошлись, представь себе. Так вот, чтобы усилить второй басселард, надо было, чтобы он окунулся в кровь, семя и молоко. Иначе говоря — чтобы владелица его тоже родила, причём в положении, почти безнадёжном. Ты была иноземка, чужачка. Ты, казалось, была обречена своей болезнью. Замашки у тебя были мужские — по крайней мере, на любовный союз тебе не приходилось рассчитывать. И не то чтобы я надеялась на это мутное колдовство: оно само позаботилось о себе. Само получило дань — и не так, как мы рассчитывали.
— И где теперь мой бывший клинок?
— Отдан хозяйке или на пути к тому. Вот и выходит, что это я тебе твою судьбу наворожила.
— Не бери в голову. — Галина обняла её, притиснула к себе. — Судьба сама себя плетёт из мелочей. И не так уж я верю в её железную поступь. В общем, дай все ваши боги счастья истинной владелице, а мне ты ущерба не нанесла. Всё получилось изведать: и тоску, и боль, и гнев, и счастье. Будет чем поделиться в этих здешних Полях.
Оделась, натянула капюшон плаща до самых бровей. Торопливо ухватила и сунула за пазуху половину пресной лепёшки с белым сыром — мало ли что выйдет, а за сегодня ни разу как следует не питалась. Пить — из ручья или ключа, ягоды на склонах хоть мало, да осталось, от холодной мороси под любой скальный карниз заберёшься.
«Смешно. Тут вопросы жизни и смерти возникают, а мне бы только брюхо ублажить и шкуру сохранить в сухости».
Прошла вниз, на мгновение открыла лицо, сказала парням у главного входа:
— Узнали меня? Возьмите на заметку, передайте — счёт пошёл.
И уже выйдя за пределы, поняла, отчего наградили её напоследок такой благодатью.
Когда они трое уплывали после битвы, земля прикидывала к себе хрупкий эскиз. Теперь он стал одеянием славы. На Острове Кедров деревья казались градами и замками; здесь же сами замки были всего лишь коронами на фоне царственных мантий, что окутывали землю. Все цвета, любимые художниками, соединились тут в буйной гармонии — даже густая лазурь и ультрамарин проглядывали в треугольных проёмах циклопической крепостной стены. То были небо и море. Наверху синева чуть выцветала — стоял самый разгар дня. Теряли силу и тускнели живые оттенки, кое-какие деревья сбросили наземь почти всю листву.
Галина начала спускаться со склона, истоптанного множеством ног и копыт, и с губ как бы сами собой начали срываться, выпеваться стихи. Ее или полузабытого рутенского поэта — женщина и сама не могла сказать:
«Живопись лета помалу сменяется чёткой гравюрой:
Умбра, сиена, кармин, уголь, земли, берлинская зелень —
Все выцветают на холоде стойкие, верные краски.
Лишь передвижники склонны писать первородною глиной,
Но в ноябре даже грязь высыхает, становится звонкой,
Лужи сплошь — хрупкими, хрусткими, в круглых ледовых разводах.
Чёрные, серый да карий — настало три цвета в природе,
Словно в старинном романсе. Резец, проходя по рисунку,
Вмиг иссекает всё лишнее, в тело живое внедряясь.
Жаль, нет медвежьего меха красоткам на ножки. По счастью,
Цвет он имеет не бурый, не грязный, но чистый и светлый,
Хвоя сей блеск оттенит, тёмный взор даже ночью заметит.
Тихим круженьем без музыки, истовым ветра дыханьем
Снег навевает, что сон, с облаков на постылую землю.
Вот и явилась на свет белизна Твоего милосердья…»
— Что я творю? — проговорила она вслух. — Увидят — решат, что умом тронулась. Ползу по глине, как муха по стеклу, и ещё ору молитвы во всю глотку.
Глина, по счастью, была твёрдой и обнажала ступени, созданные выходами твёрдых пород, а навыки хождения по скалам женщина потеряла не вполне.
