Ознакомительная версия.
Это оставалось загадкой до того момента, как подали мясо.
Люцивар отрезал небольшой ломтик нежной, сочной грудинки и положил его на тарелку Джанелль, а затем быстрым движением опустил на свою два увесистых куска мяса.
Джанелль уставилась на нежное розовое мясо и несколько долгих секунд не сводила с него глаз. Затем она сжала вилку и нож и принялась есть со странной, непонятной решимостью и напряжением. Когда мясо исчезло у нее в желудке, Джанелль повернулась вправо и посмотрела на тарелку Карлы.
Девушка побелела как мел.
Когда Джанелль повернулась влево и Сэйтан сумел наконец рассмотреть ее глаза, он понял, что Люцивар превратил сегодняшний ужин в жестокое, прекрасно разыгранное действо, чтобы пробудить хищную сторону Ведьмы.
Наконец ее взгляд сфокусировался на тарелке Люцивара. Тихо зарычав, Джанелль облизнулась и подняла вилку.
Двигаясь очень медленно и осторожно, Люцивар переложил второй кусок сочной грудинки на ее тарелку со своей.
Джанелль воткнула вилку в мясо и беззвучно оскалилась.
Люцивар убрал свой нож с ее тарелки и спокойно вернулся к еде, пока девушка жадно пожирала мясо.
К тому времени, как очередь дошла до фруктов и сыра, Джанелль голодными глазами следила только за Люциваром и тем, что он мог предложить ей. Когда он поднял последнюю виноградинку, Ведьма на мгновение задержала на ней взор, а затем сморщила нос и с довольным вздохом откинулась на спинку кресла.
Тогда, наконец, вернулась женщина-ребенок, которую Сэйтан знал и любил.
Впервые с самого начала ужина Люцивар обвел взглядом мужчин, сидящих за столом, и Сэйтан невольно ощутил сочувствие, увидев в его глазах усталость.
После того как подали кофе, Люцивар сделал глубокий вдох и повернулся к Джанелль:
– Кстати, ты должна мне одно украшение.
– Какое еще украшение? – озадаченно спросила она.
– Какой здесь в Кэйлеере эквивалент Кольца Повиновения?
Девушка поперхнулась кофе.
Люцивар участливо и старательно хлопал ее по спине, пока Джанелль не одарила его яростным взглядом сквозь выступившие слезы, и ехидно улыбнулся:
– Скажешь им сама или предоставишь это мне?
Джанелль обвела сидящих вокруг мужчин, составлявших ее семью, затравленным взглядом, а затем сгорбилась и тоненьким голоском сказала:
– В соответствии с требованиями, предъявляемыми к иммигрантам, Люцивар будет служить мне на протяжении следующих пяти лет.
На этот раз подавился Сэйтан.
– И?.. – нажал Люцивар.
– И я что-нибудь придумаю, – осторожно произнесла Джанелль. – Хотя с чего тебе вдруг захотелось напялить одно из этих Колец, остается за пределами моего понимания.
– Я кое-что разузнал, пока тебя не было. Мужчины обязаны носить Сдерживающее Кольцо – это часть требований к иммигрантам.
Джанелль раздраженно фыркнула:
– Люцивар, скажи, пожалуйста, неужели найдется такой идиот, который рискнет попросить тебя предъявить Кольцо?!
– Оно будет доказательством того, что я служу именно тебе, поэтому я хочу его надеть.
Джанелль бросила в сторону Сэйтана быстрый, умоляющий взгляд, но он предпочел его проигнорировать.
– Ну хорошо. Я что-нибудь придумаю, – проворчала она, отодвигая кресло. – Мы с Карлой идем гулять.
Карла, собравшаяся с мыслями быстрее, чем пораженные мужчины, со стоном поднялась на ноги и поплелась следом за подругой.
Андульвар, Протвар и Мефис торопливо нашли подходящие предлоги удалиться.
После того как слуги принесли графины с бренди и ярбарахом, Сэйтан отпустил всех остальных. Он ощутил всплеск мрачного веселья, заметив, с какой радостью лакеи покинули помещение, чтобы вернуться в свое крыло. Разумеется, слуги Зала никогда не сплетничали о делах Повелителя с чужаками – за этим очень внимательно следили Беале и Хелена, – однако только дурак мог полагать, будто они не перемоют всем косточки между собой. Прибытие Люцивара вызвало к жизни много разговоров. Теперь же новость о том, что он будет служить их Леди…
Если сегодняшняя ночь была показателем того, что их всех ждет в будущем, то следующие пять лет будут весьма насыщенными – и долгими.
– Ты ведешь очень интересную игру, – тихо произнес Сэйтан, подогревая себе бокал ярбараха. – И опасную.
Люцивар пожал плечами:
– Не слишком опасную, если я и впредь буду удерживать ее гнев на поверхности.
Сэйтан пристальным взглядом изучил бесстрастное лицо своего сына.
– Но ты, надеюсь, понимаешь, кто – и что – лежит под этой поверхностью?
Люцивар устало улыбнулся:
– Я знаю, кто она. – Он сделал первый глоток прекрасного бренди. – Ты не одобряешь моего желания служить ей, так ведь?
Сэйтан покатал бокал между ладонями.
– За три месяца ты сумел сделать больше, чтобы улучшить ее физическое и эмоциональное состояние, чем я за последние два года. Это несколько выводит из себя, заметь.
– Ты заложил более прочные основы, чем тебе кажется, – ухмыльнулся Люцивар. – Кроме того, отец должен быть сильным и мудрым защитником. А вот старшие братья, разумеется, превращаются в занозу в заднице и играют роль ревнивых задир.
Сэйтан улыбнулся:
– Значит, ты – ревнивый задира?
– По крайней мере, мне об этом говорят часто и с поразительным пылом.
Улыбка Сэйтана угасла.
– Будь очень осторожен, Люцивар. В ее душе есть глубокие шрамы, о которых ты не знаешь.
– Я знаю об изнасиловании – и о Брайарвуде. Когда она достигает пределов своих сил и возможностей, то начинает говорить во сне. – Люцивар вновь наполнил свой бокал и только тогда встретился с холодным взглядом Сэйтана. – Я спал с ней, а не спаривался.
Спал с ней. Сэйтан усилием воли сдержал готовую вырваться на свободу ярость, просеивая те образы, которые могли скрываться за этими словами, и пытаясь понять, перевешивают ли они ее новую способность нормально реагировать на прикосновения, которые девушка позволяла только Люцивару, не прячась за холодной эмоциональной пустотой, как в случае с остальными.
– И она не возражала? – осторожно спросил Сэйтан.
Люцивар только фыркнул:
– Разумеется, возражала! Какая женщина бы вела себя по-другому, пережив нечто подобное? Но еще больше она возражала против того, чтобы пациент спал на полу перед очагом, а я не менее упрямо твердил, что Целительница, спасшая мне жизнь, заслуживает нормального отдыха. Поэтому мы пришли к соглашению. Я не жаловался, когда она сбивала и пинала подушки, путала одеяла, растягивалась на кровати по диагонали, издавала странные милые звуки, которые ни в коем случае не являются храпом, даже если на него очень похожи, и ворчала на всех и вся по утрам до первой чашки кофе. А она не жаловалась, когда я сбивал подушки, путал одеяла, сталкивал ее на самый край, издавал странные звуки, которые ее будили и стихали, стоило ей проснуться, и старательно изображал веселость по утрам. Мы оба очень быстро пришли к выводу, что секс между нами невозможен.
Ознакомительная версия.
