Неизвестный художник в разных видах изображал старый покосившийся мост, перекинутый через глубокий овраг, из которого то вылезало чудовище, напоминающее дракона, собранного из одних костей, то росли какие-то покореженные, явно одушевленные деревья, то поднимались клубы кровавого дыма.
Впрочем, размышлять на тему местного творчества никто из заклинателей не стал — мало ли какие причуды у хозяина постоялого двора. К тому же тот выглядел угрюмым, нелюдимым и явно был не расположен к беседам. Он молча указал гостям на их комнату и удалился.
— Ну что, ужинать пойдем? — спросил Гризли, едва они устроились.
— Я не пойду, — ответил Сагюнаро, разбирая свои вещи. — Не хочу есть.
— С Мартэном встречаться не хочет, — сообщил увалень Рэю, когда они вдвоем вышли в коридор. — Хотя тот, по-моему, нормальный. Занят человек своим делом. Никого не трогает.
Заклинатель ничего не ответил на это. Он еще не определился с тем, как относится к магу. Но особого доверия не испытывал точно.
Они поужинали в молчании, под пристальным взглядом худого, седого старика — хозяина постоялого двора. Ярудо так и не появился. Видимо, тоже не желал общаться с чужим магом. Потом Гризли задержался, чтобы разузнать, можно ли купить еды в дорогу, а Рэй направился обратно в комнату.
Но не дошел.
Одна из трех дверей в коридоре у кухни открылась. Из комнаты шагнул Мартэн с дорожной сумкой через плечо, увидел молодого мага и приветливо улыбнулся:
— Удачная встреча. Мне бы надо поговорить с тобой.
— Говорите, — отозвался Рэй. — Я слушаю.
— Не здесь. — Он кивнул в сторону выхода, и заклинатель, помедлив секунду, нехотя пошел за ним.
Дождь все еще лил. Шелест капель по листьям и плеск в лужах наполняли дикий сад. Со ската крыши текли тонкие ручейки, разбивающиеся вдребезги о камни на земле. В синих сумерках косматые облака, ползущие по небу, казались совсем низкими — протяни руку, и коснешься мокрого, лохматого бока.
Мартэн глубоко вдохнул свежий воздух и произнес умиротворенно:
— Как спокойно во время летнего дождя, чувствуешь? Многие духи спят, в природе тихо и мирно.
Рэй кивнул, он тоже ощущал сонный покой, разлитый в воздухе. Но неожиданное начало разговора слегка удивило его.
— Не хочется думать, что где-то рядом может затаиться опасность, — продолжил рассуждать маг. — И, как только дождь закончится, выберется на волю.
— О чем вы говорите? — нахмурился Рэй.
— Ты знаешь, что твой друг — одержимый? — Тот повернулся, и в скудном свете ночного фонаря, висящего на террасе, по его лицу пролегли глубокие тени.
— Который из двоих? — уточнил заклинатель, честно глядя собеседнику прямо в глаза.
— Ты понимаешь, о ком я говорю, — проницательно улыбнулся Мартэн.
— Не понимаю.
— Я вижу, ты пытаешься защитить его, но все признаки налицо.
— Какие признаки? — почти против воли спросил Рэй, хотя по-хорошему должен был просто рассмеяться и уйти.
— Очень простые. Разве тебя не учили различать их? Он не принимает искреннее подношение. Не называет своего имени. Не смотрит в глаза. Но самое главное — аура его темная. — Он перевел взгляд на мотылька, порхающего вокруг фонаря, и произнес: — А теперь скажи, что я неправ.
«Значит, Сагюнаро не напрасно опасался его», — подумал Рэй, а вслух сказал:
— Вы неправы. — И, не обращая внимания на насмешку в глазах собеседника, продолжил: — Но если бы вдруг один из моих друзей действительно оказался одержим, можно было бы его вылечить?
— Я знаю только один метод, — спокойно ответил Мартэн и добавил: — Убить. Твое копье отлично подошло бы для этого.
А затем, словно смягчая резкость, улыбнулся:
— Сам сделал? Отличная работа. И дерево подобрано правильно.
Рэй равнодушно наклонил голову и спросил, глядя на его сумку:
— Уезжаете?
— Надо наведаться в соседнее село. Ну ладно, приятно было поговорить, а мне действительно пора.
Он кивнул на прощанье и, накинув капюшон на голову, спустился с крыльца.
Через несколько минут его фигура скрылась за серой завесой дождя…
— Ну вот, а вы беспокоились! — жизнерадостно воскликнул Гризли, когда Рэй сообщил им о внезапном уходе мага. — Ушел и ушел. У него свои дела, у нас — свои. Так что давайте ложиться спать.
Сагюнаро, стоявший у окна, еще некоторое время вглядывался в сгустившуюся темноту, но, похоже, не увидел там ничего подозрительного, поэтому отошел и уселся на свой матрас.
Рэй не стал рассказывать другу о беседе с магом, решив отложить разговор до утра или, быть может, вообще ничего не говорить, по крайней мере ближайшее время. Сагюнаро и так прекрасно понимал, что с ним происходит, но изменить никто из них ничего не мог…
Рэй закрыл глаза, чувствуя тепло приближающегося сновидения. Но понял, что не может погрузиться в него до конца. Ему в лицо бил свет, белый, холодный, лунный. Круглый диск излучал ровное мерцание, словно отполированный до зеркального блеска. И, как бы заклинатель ни пытался отвернуться от него, луна продолжала смотреть на него своим пронзительным, ледяным взглядом. Иногда вокруг нее проносились легкие, полупрозрачные силуэты, их призрачные тени скользили по опущенным векам Рэя, и ему казалось, будто он слышит тихие, мелодичные, зовущие голоса.
В какой-то миг свет стал теплее, реальнее, настойчивее. Тусклый огонек все чаще мелькал перед глазами, затем раздался тихий жужжащий звук. Заклинатель попытался заслониться от него. И проснулся.
Пятнышко света продолжало метаться по комнате, недовольно гудя и освещая то спящего Гризли, то кусок пола, то пустую постель Сагюнаро. На нее светлячок в конце концов и опустился, превратившись в разноцветного жука со свернутым трубочкой куском бумаги в зубах. Удо прохаживался по матрасу, крутился вокруг собственной оси, гудел, явно показывая свое недовольство.
— Эй, свет потушите, — недовольно проворчал Гризли сонным голосом, натягивая одеяло на голову.
Рэй тихо рассмеялся и поманил духа.
— Иди сюда, я ему передам.
Послание, которое принес удо, могло быть только от Торы. И заклинателя одолевало желание узнать, что же она написала.
«Нельзя читать чужие письма», — подумал он, отбирая у духа записку. Тот довольно расправил крылья и исчез, не долетев до окна.
«Но о чем вообще могут говорить аристократ и циркачка? Что у них может быть общего?»
Письмо жгло Рэю руки. С одной стороны, он бы не хотел, чтобы друг застал его за чтением собственной корреспонденции, с другой — болезненное любопытство стало совсем невыносимым. Он начал было разворачивать записку, но тут же как будто что-то толкнуло его под руку. Совесть, быть может.
