Альваро потянулся к той воде, которой пропитана земля, которая способна просочиться сквозь любые крепи, и которая «камень точит». Нет, камень не нужно. А вот если бы удалось разрушить цепи, которыми его приковали к пыточному станку…
Ощутив ледяную пустоту в груди, будто вместо сердца в грудь поместили ледышку, Альваро чуть не застонал. Отец говорил о каких-то амулетах, которые способны подавлять любую магию. Как всегда, он оказался прав: Альваро даже заскрежетал зубами от бессильной злобы. Нет, здесь не вырвешься. Зато наверняка можно дать знать святошам, что он тоже владеет магией, и тогда возможность бежать вообще не представится. Остается одно: ждать. Надеяться, что палачи ошибутся — и дадут ему шанс на спасение. И готовиться, когда придет черед, действовать молниеносно. «Время еще не пришло, — принял решение Альваро. — Сначала надо усыпить все подозрения. Лаэй Пеннобородый, только бы они не уловили попытку воспользоваться магией!»
Не пронесло. Едва Альваро расслабился, сделав вид, что смирился со своей участью, как бронированная дверь со скрипом отворилась. Свет нескольких факелов резанул привыкшие к тьме глаза. Под стать свету, оглушительным показался и топот сапог по каменному полу. Миг — и над головой появилось лицо отца Орозия, встревоженное и в то же время довольное успехом.
— Значит, обманул ты меня, сын мой, — произнес священник. Альваро покрылся холодным потом, осознав, что безвозвратно погиб, и этого уже не исправить. — Никакой ты не случайно заблудший, а настоящий маг, и наверняка пытался с помощью богомерзкого колдовства… Или освободиться, или предупредить сообщников.
— Я… Ваше священ…
— Что, будешь просить пощады? — усмехнулся Орозий. — Не слишком ли жирно — сперва нагрешить с три короба, а потом каяться? Впрочем, есть для тебя, грешник, один путь к спасению. Послужи Церкви нашей верой и правдой, и простятся тебе мерзкие заблуждения.
В первый момент Альваро осознал лишь то, что пытка откладывается, какое-то время с ним будут просто говорить. Этого было мало, но уже это можно было считать победой. Хотя… победой ли? Или церковники заманивают его в новую ловушку? Отец говорил, их коварству в борьбе с язычниками нет предела, доверять им нельзя… Как будто у него есть выбор. Лучше пожить еще несколько часов, а может, и дней, чем уже сейчас испытать на себе мастерство заплечников.
— Отвязать, руки не развязывать, — кратко приказал Орозий. Разочарованный, но послушный начальству палач бросился исполнять. Минута — и Альваро сам слез с пыточного станка. — В соответствии с приказом Предстоятеля Святого Престола, доподлинно уличенных не только в ереси и язычестве, но и колдовстве надлежит отправлять в Тельгаттею немедленно. Знаю, в городе… неспокойно. Но тогда тем более необходимо вывести потенциально опасного колдуна из города.
— Цитадель они не возьмут, — произнес немолодой офицер с подполковничьими нашивками. Командир батальона, а то и полка церковных войск, определил Альваро. Наверняка комендант. Хотя… Вроде бы здешняя тюрьма была в ведении городской стражи? — Полсотни пушек, семьсот солдат… Знаете, тут нужна усиленная бригада с осадной артиллерией и хотя бы неделя времени. Вам лучше оставить узника здесь.
— Я знаю, что делаю, — отрезал Орозий. — А ваше дело исполнять приказы начальника Огненной Палаты — в соответствии со статутом, как вы помните, я имею право привлекать войска…
— Так точно, — произнес подполковник. — Выделить для охраны роту?
Предложил он точно без особой радости. Но отпустить высокую особу и важного пленника без соответствующего конвоя — значит впоследствии нарваться на обвинение в служебном несоответствии, а то и в чем-то большем.
— Да. Но церковники нужны здесь и, вдобавок, только на них можно по-настоящему положиться в случае штурма, — к явному облегчению командира батальона произнес Орозий. — Пусть лучше нас сопроводить рота стражников.
— Не разбегутся?
— Я пригрожу им анафемой и карой Единого. Верные сыны Церкви не пойдут против прямого приказа Огненной Палаты.
— Вам виднее. Когда выступаете?
— Как можно скорее, подполковник. Поднимайте роту по тревоге, стройте на крепостном дворе. Они вот-вот сомкнут кольцо вокруг крепости.
— Будет исполнено, во имя Единого-и-Единственного, — произнес комендант. — Разрешите идти?
— Да.
Альваро представлял себе, какая поднялась суета, как прорезал по ночную тишину сигнал подъема. «Гарнизон, боевая тревога!» Как подхватывали сигнал часовые из роты, как вскакивали, матерясь и натягивая сапоги, солдаты и офицеры. Словно наяву, он слышал топот десятков ног в тесноте коридоров, звяканье подхваченного на бегу оружия, патронташей, пороховниц, нахлобученных касок, притороченных к поясам фляжек с водой. И вся эта суета — из-за одного узника, которого надо по-быстрому вывезти из города. О тайне речь уже не идет — впрочем, кто сказал, что солдатам выложат все начистоту? Может, это какой-то знатный инсургент направляется в Темесу под трибунал: если дела, связанные с ересью, колдовством и язычеством рассматривали церковники, проступки светского характера были в компетенции Темесы. В пользу такого предположения говорила и стража: мало кто догадается, что колдуна и еретика доверили городской страже! Хитер Орозий, ох хитер! У таких частенько получается перехитрить самих себя.
Все это время Орозий и его люди не сидели сложа руки. Альваро переодели, умыли, даже дали наскоро перекусить. Убивать его пока никто не собирался. Морозини-младший (скорее уж Морозини-последний, поправил себя Альваро) приободрился. Сейчас поведут в порт через город, где, похоже, неспокойно. Может, повезет, и удастся сбежать? А уж если потом добраться до верфей… Вряд ли Теано еще не посетили новое приобретение. Значит, его поддержат, по крайней мере, укроют. А может, одолжат хотя бы рыбачью шаланду, деньжат и немного еды. Неужто наследник рода купцов и моряков пропадет в Торговом море летом?
Когда Альваро вывели на тесный крепостной дворик, рота уже построилась «коробкой». В свете факелов багрово сияли начищенные каски, узкие жала штыков, чернело массивное, надежное железо мушкетов. Поставленные прикладами на землю, даже без штыков они были почти в рост человека, а уж со штыками… Как раз в копье длиной, только куда тяжелее даже пехотного копья, не говоря уж о кавалерийской пике. Тридцать фунтов дерева и железа. При выстреле такую дуру не удержит и богатырь. Потому за спинами, притороченная наискосок, у каждого мушкетера висела железная подставка — во время боя ее втыкали в землю, а сверху клали ствол. Длиной более двух третей копья, с острым нижним концом, она была неплохим оружием ближнего боя. Ружья были полегче, почему обычно стрелки и обходились без «костылей».
