Я вытащил из мешка плащ, набросил на плечи, а капюшон опять надвинул на голову. Так многие ходят, одни спасают головы от солнечного удара, другие не желают, чтобы другие видели, куда они шастают, пока жены сладко спят в полуденной дреме.
Опустив голову, я смиренно двигался вдоль стен, как всегда ходят местные ловеласы, из-за спин горожан донесся уверенный голос:
— Говорю же вам, это Призрачный Пес!.. Сегодня какой день? То-то!.. В такие дни он выходит из особо крупных солнечных зайчиков и рвет в клочья всех, кого видит…
— А вот и нет, — возразил другой голос, — ребенка лизнет и бежит дальше! Это все знают.
— Дурень, ты перебил!
— А что я сказал не так?
— Он рвет всех, кого видит с оружием в руках! А это видишь кто? Они с оружием не расстаются!
— А где их оружие?
— Унес тот, кто наткнулся первым. Потому и помалкивает.
Я прошел мимо, но на перекрестке улицы другая группа горожан окружила место, на котором, помню, подстрелил сразу троих, голоса возбужденно-радостные:
— …Только Исчезающий Всадник!
— Ну, его давно уже не видели…
— А он появляется в годы великих перемен!.. Это только начало, вот увидите!..
В третьей группе, мимо которой я прошел, скромно опуская очи долу, словно согрешил с невинной дщерью, идет горячий спор, временами переходящий в потасовку, ночные гарпии порвали этих молодцев или же Серые Сестры позабавились.
Я сам подумал, что насчет ночных гарпий — глупо, сейчас ясный день, но поймал краем уха аргументы, призадумался, вот уж не думал, что и такое в природе гарпий, буду знать, но все-таки Серых Сестер опасаться нужно больше, мое очарование и умение ладить с людьми и женщинами может не сработать с такими причудливыми существами, у которых вкусы куда уж страньше и страньше…
Хотя для меня вообще-то предпочтительнее версия о Сумрачном Всаднике, можно подверстать под великие и благостные перемены при вторжении крестоносного воинства.
В четвертой группе разговор идет, как ни странно, о политике, повеяло чем-то родным, но поспешно миновал их, а то начну прислушиваться и не смогу уйти, зато в середине пятой группы увидел только одного мергеля, он красиво распростерся на спине, жизнерадостно раскинув руки, словно возжелал обнять весь мир. Остальных, как я понимаю, уже унесли или увезли на телеге, покрыв с головой.
Горожане сдержанно переговариваются, в животе кочевника сквозная кровавая дыра шириной в тарелку. Кровь уже вытекла, заполнив щели между отесанными камнями темной густой массой, рана сузилась, но я все равно рассмотрел сквозь нее булыжники мостовой.
Здесь с двумя стражами присутствует Ланаян, еще двое работников подгоняют лошадь с волокушей. Бедное животное в испуге вращает глазами, упирается и не желает приближаться к трупу.
Ланаян неторопливо обошел тело со всех сторон, стараясь не наступать на темно-коричневую массу загустевшей крови. Вид его был грозен, а в голосе прозвучало сильнейшее раздражение:
— Чем это его так?
Он оказался спиной как раз передо мной, я наклонился к его уху и сказал авторитетно:
— Переел, вот и вырвало. Видно же, вовсе нет живота. Такое бывает при чревоугодии.
Оба стража, бледные и вздрагивающие, смотрели на труп, один непроизвольно пощупал свой слегка выпирающий живот и заметно побледнел.
Труп наконец вскинули на волокушу, лошадь потащила ее бодро, почти побежала, спеша уйти от страшного места. Ланаян пошел следом, медленно отставая. Стражи держались возле него, он нетерпеливым жестом услал их вперед.
Я скромненько пошел сзади, он произнес, не поворачивая головы:
— И что, он в самом деле умер от обжорства?
— Не совсем, — ответил я.
— А зачем им сказали, будто тот перечревоугодничал? Я ответил мирно:
— А что сказать другое? Что умер от стрелы из моего арбалета, как это и было? Они бы решили, что здесь колдовство, и такое бы началось…
Он сказал раздраженно:
— А что это было?
— Колдовство, — ответил я мирно.
Он напрягся и шел прямой и напряженный, как струна. Я догнал и пошел рядом, его глаза чуть дрогнули в орбитах, поворачиваясь в мою сторону, но тут же устремил взор перед собой.
— Значит, — произнес он, — это ваших рук дело?
— Какое? — поинтересовался я. Он сказал нетерпеливо:
— Вы их убили? Я поморщился.
— Ланаян… мы же культурные люди, мать твою! Культурные таких слов не употребляют и вообще не знают. Убийство — это грубо. В крайнем случае — нейтрализация. Если нужно уничтожить с женщинами и детьми, то — зачистка. Если с кошками и козами — полная зачистка. Если такая, как провела армия Иисуса Навина при взятии Иерихона, — то зачистка абсолютная…
Он прервал нетерпеливо:
— Конунг уже знает.
— О чем?
— Что вы начали против него войну.
— Тоже мне новость, — фыркнул я. — Он начал против меня еще раньше! Наверное.
Он покосился удивленно.
— Не кажется ли, что силы не равны? Один человек не может объявить войну целому племени.
Я сказал гордо:
— Смотря какой. Кроме того, конунг пока не начинает на меня масштабную охоту. Для него главнее взять власть в королевстве, а не раздавить одинокого дерзкого кочевника из чужого племени. Он терпелив и ждет подхода ударной группы из самых отпетых головорезов. Он отбирал их тщательно не один год.
Он спросил быстро:
— Что за ударная группа?
— Основной кулак, — объяснил я, — из его братьев, племянников и прочей родни, что пойдут за ним в огонь и воду.
— Когда войдет в город?
— Уже не войдет, — ответил я. — Они уже пошли…
— Куда?
— В огонь и воду, — ответил я небрежно. — Если кто успел убежать, тех ловят и добивают разбойники Крогана. Я сам не ожидал, что окажутся патриотами большими, чем придворные Его Величества. И более решительными, чем его дворцовые войска… Вот такие нюансы приходится учитывать будущим политикам! Но пока конунг о судьбе своего элитного отряда не знает, он подождет с переводом холодной войны в горячую. В смысле, с переходом к активным действиям в широком масштабе.
Он помрачнел, глаза стали темными, а скулы заострились.
— Неужели… начинается война?
— Сам видишь, — сказал я, — лучшего времени для переворота не придумать. Только это не война, атак… мелочь.
Он сказал невесело:
— Мергелей около полусотни только в самом дворце. А еще в самом городе…
— В городе почти нет, — заверил я. — Понимаешь, что-то не спалось…
— Не спалось, — повторил он тупо и как-то растерянно. — Комары? Или не комары?
Я отмахнулся.
