— Плачь, собачий сын, пора умирать!
Извек согласно кивнул, мол, что ж тут поделаешь, положил ладонь на рукоять меча.
Сабля Радмана легко выпорхнула из ножен и вычертила в воздухе замысловатый сверкающий узор. Хан шагнул вперёд. Не мигая наблюдал, как меч Извека сытым удавом выполз на свет и замер, поблёскивая свежими зазубринами. Радман вновь выписал клинком сияющие круги, заставляя лезвие свистеть рассекаемым воздухом.
Этими прелестями будешь землепашцев пугать, подумал Сотник, а передо мной неча сквозняки гонять. Он осторожно втянул воздух и, с досадой ощутил, как боль с новой силой стегнула от грудины к подмышке. Вдобавок и левое бедро вспомнило о пришедшихся по нему ударах. Извек хмыкнул старой пословице: вот сейчас и проверим, сколько чего за одного битого дадут.
Радман остановился в пяти шагах. В горящих глазах читалась досада, что приходится давать ненавистному русичу быструю смерть. Первый наскок, стремительный, но осторожный, был скорее испытанием противника. Извеку пришлось отступить, уходя от первых двух ударов. Три следующих высекли искры, наткнувшись на грань его меча.
На лице хана промелькнул хищный интерес кота, охотящегося за мышью. Он встряхнулся и, улыбаясь двинулся вокруг Извека. Замахнувшись в голову, ударил вниз. Клинок просвистел, едва коснувшись подола. Сотник поморщился, неловкая свиля[77] едва уберегла и без того отбитую ногу. Ударил в ответ, не особо хитро, проверяя защиту степняка. Тот лишь опустил руку, легко пропуская летящий меч в пяди от лица. Мгновенно бросился вперёд, целя остриём в перевязанную руку, но дружинник будто ждал этого и успел метнуть тело вбок.
Закружили дальше. Следя за движением степняка, Извек оказался лицом к Ворону. Оживший конь, не дыша, следил за поединком, поймав на себе взгляд хозяина, в нетерпении переступил ногами. Извек мучительно соображал, как заполучить несколько мгновений, чтобы успеть прыгнуть в седло. Понимал, что на этот раз поединщик из него никудышный. Ярость, заставлявшая не чувствовать ударов, откипела окончательно, и запоздалая боль брала своё. Тело сделалось неуклюжим, каждое движение давалось с трудом и вязло будто в смоле. Исход боя становился всё более очевидным. Уже дважды Сотник еле успевал отбивать ловкие удары Радмана.
Скверно, подумал Извек. Так недолго и без башки остаться. Надо бы что—то измудрить, пока ветер без сучков. Хотя, если терять окромя головы нечего, может ею и рискнуть.
После очередного наскока хана, Сотник отшатнулся и бессильно опустил руку с мечом. Заметив, как глаза хана сверкнули злорадством, неосторожно глянул в сторону леса. В тот же миг Радман резко скакнул вперёд и обрушил клинок на голову дружинника.
Извек запоздало вскинул руку. Сабля промяла слабую защиту и, лязгнув, впечатала подставленный плашмя меч в голову Извека. Дружинника отбросило на несколько шагов. Качаясь как мертвецки пьяный, он чудом удерживался на ногах. Руки висели плетьми, глаза невидяще блуждали, а по лицу скользнула юркая красная струйка.
Не глядя на оглушённого противника, Радман воздел руки, медленно развернулся к войску. Далёкие фигурки воинов заблестели вскинутыми клинками, спустя мгновение донёсся радостный вой. Не спеша, чтобы видели каждое движение, Радман шагнул к шатающемуся Извеку, взялся за рукоять обеими руками. Далёкий крик затих. В полной тишине, узорчатый дамасский клинок пошёл вверх и, будто накапливая мощь, замер в высшей точке замаха. Зубы хана блеснули в жестокой улыбке, с губ сорвалось зловещее:
— Отправляйся же…
— Да некогда мне, — мрачно откликнулся Извек. — Дел полно!
Плечо дружинника вздрогнуло. Радман застыл, не понимая что произошло. Встретив усталый, но вполне осмысленный взгляд Сотника, почувствовал между рёбрами холод. Опустив голову, увидел торчащий в груди меч. Не веря глазам, попытался рубануть дружинника, но силы подвели и он скрючился от пронзившей грудь боли. Перед глазами поплыли цветные пятна. В меркнущем сознании всплыло недавнее предсказание мудрецов о наследнике.
— Не увижу… — прошептал Радман и рывок клинка выдернул его угасающую жизнь.
— Ну уж извиняй, — буркнул Извек вытирая лицо.
Глянув на окровавленную ладонь, зло сплюнул. Вяло тряхнув мечом, вернул его в ножны и тяжело обернулся к коню.
— Ну, что стоим косорылимся? Бежать надо! Или будем глазки таращить?
Ворон, будто опомнившись, заспешил к хозяину. Коснувшись мордой окровавленного лица, зазвенел удилами. Извек провёл по лбу второй рукой, вытер обе ладони о штаны. Поправляя повод, проворчал сварливо, как дед Пильгуй:
— Ты бы на себя посмотрел. Сам весь в дырьях.
Конь, дрожа от возбуждения, косился на далёкий лес. Извек неловко вставил ногу в стремя, скрипнув зубами, кое — как взгромоздился верхом. Назад не смотрел. И так знал, что степняки уже прыгают в сёдла и отбивают руки о лошадиные крупы. Слух ловил приближающиеся звуки погони. Ворон едва дождался когда хозяин усядется и, с места, рванул в галоп. Навстречу снова ударил воздушный поток. Сотник зажмурился. Чувствовал себя прескверно, гадал: на долго ли хватит коню молодильной силы бабкиного угощения и, не свалится ли он с седла раньше времени.
Казалось, он сам и был боль. Болело всё: от костей и сухожилий, до кожи и корней волос. В ранах, под намокшими повязками, отдавался каждый удар сердца, суставы ломило, голова трещала, как городские ворота под стенобойным бревном. Боль была во всём, что видел, и во всём, что со встречным ветром вламывалось в уши.
Так плохо ему не было никогда. Даже когда отроком задремал в новгородской корчме, а пятеро ушкуйников, оглушили и долго били ногами, он чувствовал себя лучше…
Неча сопли жевать, воевать так воевать!
Языческая частушка
Мокша всё дивился на странного скакуна. Поначалу, когда из—за кустов выехали двое на чудном рогатом коне, подумал, что оборотни. Однако, услыхав из уст незнакомцев имя Извека, успокоился и проводил новых друзей к ожидавшим в лагере дружинникам. Там, вместе со всеми, второй раз выслушал рассказ о приключениях Сотника. В конце истории, услышав про напутствие Извека, весело хлопнул Микишку по плечу.
— Радуйся, паря! Попал куда надо! Я и есть Мокша, а вон тот, длинный как копьё и есть Эрзя. А это — доблестные княжьи дружинники, которые по милости одного из нас торчат теперь здесь, вместо того, чтобы сидеть в какой — нибудь харчевенке и следить, чтобы кружки не стояли пустые.
Когда хохот утих, Мокша хлопнул себя по лбу.
— Да вы небось голодные!
