Мы поднялись по мраморной лестнице и, показав наши пригласительные, прошли сквозь распахнутые двери. Я редко бывала в подобном обществе, да и дядя за долгие годы вдали от столицы растерял всех своих знакомых, поэтому появление Петера Шефнера, чувствующего себя здесь как рыба в воде, мы восприняли с облегчением.
Узнала я его, правда, не сразу. В высоком молодом мужчине в черном мундире, говорившем о принадлежности к военному министерству, не было ни привычной щеголеватости, ни небрежной элегантности, всегда свойственной моему другу. Даже обычно модно уложенные волосы сегодня были зачесаны назад, открывая строгий высокий лоб. Мой друг выглядел сегодня гораздо старше и серьезнее, чем я привыкла, и казался почти полной копией своего дяди.
— Петер! — позвала я приятеля, едва удержавшись, чтобы не начать ему активно махать.
Тот обернулся и, целеустремленно рассекая толпу, направился к нам.
— Фон Шефнер, — важно кивнув, поздоровался дядя Клеменс с артефактором.
— Фон Гревениц. — Петер пожал руку моему дяде, а затем кивнул мне. — София, рад тебя видеть. Пойдемте, я отведу вас туда, откуда удобнее наблюдать за церемонией. Правда, она начнется еще не скоро, зато я успею позаботиться о напитках для вас и вернуться обратно.
— В первый раз тебя вижу в форме. Почему ты так одет?
— Господин Гайне попросил его сопровождать, так что сегодня я официально представляю министерство.
Особой радости в голосе Петера не было.
— Служить Грейдору — это честь, молодой человек, — наставительно сказал мой дядя. — А военное министерство находится на самом…
Мы с Петером обреченно переглянулись. Ему наверняка и на стажировке промывали мозги «почетностью» военной службы, а я уже успела наслушаться от дяди, насколько хорош Гайне как министр и что именно ему следует стать следующим канцлером. Вот спрашивается, зачем менять одного лжеца и обманщика на другого?
К тому же Петер, насколько я знала, собирался покинуть министерство после окончания университета. Если ему и нравились прелести военной службы раньше, то теперь все иллюзии рассеялись.
Благодаря протекции Котовского нам удалось получить места почти у самого трона, но все же не на самом виду. Мой дядя, правда, этого не знал, считая, что организаторы празднества вспомнили о благородстве и древности рода Гревениц и решили его таким образом почтить.
Сидеть в удобных креслах или хотя бы на простых стульях на подобном мероприятии не полагалось, поэтому я порадовалась, что догадалась надеть удобные туфли. Задумчиво разглядывая высокие сводчатые потолки, не сразу заметила еще одного знакомого, уверенно пробиравшегося ко мне, — Корбина Рихтера. Как и Петер, он был в мундире, но темно-коричневого цвета, какие носят в полиции. Правда, за обычного стража порядка его мог принять лишь слепой. И не только из-за знаков различия на кителе или странных глаз. Нет, просто едва ли кто еще, будучи одет в столь официальный и скучный наряд, мог выглядеть так, будто его выдернули откуда-то с развеселой вечеринки. Когда Рихтер подошел к нам, я едва удержалась, чтобы не поправить ему сбившийся воротник. Да и следы женской помады не мешало бы стереть с его шеи…
Мой наставник был еще одним человеком, которого я не хотела знакомить со своим дядей, к тому же барону я так и не сказала, что прохожу стажировку в полиции. Но выбора мне, конечно, никто не оставил.
Представив Рихтера дяде, я уже было приготовилась к тому, как наставник начнет развлекаться за мой счет, но алхимик в этот раз был настроен довольно доброжелательно и вел себя весьма корректно. Мне показалось, что барон Гревениц даже принял его за приличного человека, списав все странности на то, что он алхимик. А мне почему-то никто таких поблажек никогда не делал…
Правда, радость моя длилась ровно до того момента, пока Рихтер не вспомнил анекдоты, которые ходили в народе о нашем императоре, и не начал их рассказывать своим довольно громким, хорошо поставленным голосом. Случайные слушатели, то ли зная, то ли догадываясь, кем является это светловолосый нахал, делали вид, что ничего не слышат, а мой наивный дядя постепенно наливался краской, готовясь к гневной отповеди…
К счастью, вовремя вернулся куда-то пропавший Петер и, заметив мой отчаянный взгляд, уволок за собой Рихтера.
— Что за отвратительный тип, — возмутился дядя Клеменс. — У тебя ужасные знакомые. Кстати, это не его я видел с тобой и бароном Шефнером в оперном театре? Он что, очередной твой ухажер?
— Нет, конечно, он знакомый Петера, его… наставник.
Мне повезло, что барон Гревениц еще хуже, чем я, отличал ложь от правды.
В зале постепенно начали появляться члены правительства, среди которых был и Гайне, к моему глубокому удовлетворению, пришедший без трости. Вскоре я увидела и Мартина Шефнера. Он зашел в зал вместе с худощавым моложавым мужчиной со смутно знакомым лицом. И когда сосед справа от меня упомянул его имя, я поняла, где я его видела. Его портрет довольно часто появлялся в газетах. Густав Тренк, канцлер Грейдора и глава правительства, не менее влиятельный, чем наш монарх. Я впервые видела его вживую. Впрочем, изучить главу правительства я не успела, так как наконец-то объявили о появлении самого императора.
Вид монарха меня несколько разочаровал. Это был невысокий и грузный старик, выглядевший на добрый десяток лет старше своих шестидесяти. Двигался он тяжело, опираясь на руку князя Котовского и довольно увлеченно что-то ему рассказывая. Следом за ними с каменным лицом следовал герцог Строгер, наследник бездетного императора. Или, возможно, бывший наследник.
Я вспомнила, что говорил мне Шефнер в последнюю нашу встречу. Сегодня император собирался наконец-то назначить официального своего преемника. И судя по всему, никакого сюрприза быть не должно. Монарх довольно ясно показал расположение к роанцу, сыну своей единственной сестры, хотя у герцога Строгера прав было изначально больше. Интересно, канцлер все же поддержал кандидатуру Котовского? Потому что если нет, то политическое будущее Грейдора едва ли было радужным.
Присев в положенном книксене, я украдкой посмотрела на придворных, пытаясь понять, как они восприняли столь явное расположение императора к Котовскому. Если кто и был недоволен ситуацией, то хорошо это скрывал. Даже канцлер выглядел более чем благодушно, будто подобное положение дел его нисколько не заботило.
Я перехватила взгляд Мартина Шефнера и несмело ему улыбнулась. Тот едва заметно мне кивнул. Он один из немногих знал, как для меня важен этот вечер, и пусть менталист не одобрял мою работу над артефактом для роанца, все же мне хотелось надеяться, что он поддерживает меня. Потому что его мнение о моем артефакте было для меня гораздо дороже, чем даже мнение самого монарха.
