Я изо всех сил пытался хотя бы сесть, стоять я уже не мог. Послышался звук скользящих и скатывающихся вниз по склону камешков. Я опустил руку на рукоять своего ножа, единственное оружие, которое я мог иметь в месте видений. Но мои пальцы едва смогли охватить украшенную бусами рукоять, сомкнуть ладонь плотно уже не получилось. Я был слишком слаб.
Сначала я увидел голову существа, а потом и всё тело появилось на скале. Оно присело, в нескольких футах от меня.
Оно было очень большим, гораздо больше слина. Я сложил руки на коленях. Существо подняло предмет, завёрнутый в кожу, который я заранее положил перед собой, и зубами сорвало кожу.
В полутьме было нелегко разглядеть черты лица или особенности тела.
Оно приблизилось, и взяло меня в руки, потом прижало огромные челюсти к моему лицу, и из своего желудка хранения, отрыгнуло воду в пасть, откуда постепенно, глоток за глотком, перелило мне в рот. Потом последовала очередь пережёванного до состояния жидкой каши мяса, точно также, извлечённого из желудка хранения. Мне пришлось приложить нешуточные усилия, чтобы проглотить это, но я это сделал.
— Ты — магический помощник Кахинтокапы? — спросил я на Кайиле, а за тем повторил по-гореански, — Ты — магический помощник «Того, Кто Идет Впереди»?
— Я — Зарендаргар, — послышалось из переводчика, на гореанском, — военный генерал кюров.
Я внимательно изучал небо.
— Поторопись! — приказал я девушке.
— Да, Господин! — она сказала, нарезая ножом куски дёрна.
Она укрывала каркас из веток и шестов, над ямой пластинами дёрна с живой травой. Таким образом, трава не обесцветится в течение нескольких часов. Иногда в такой яме приходится выждать в течение двух, а то и трёх дней.
Яма получилась приблизительно десять футов длиной, пять шириной и четыре глубиной. Этого должно быть достаточно, чтобы спрятать сковывающее бревно, охотника, и приманку.
Мы услышали крик пересмешника. Кувигнака заметил опасность первым.
— Ложись! — крикнул я, хватая девушку и бросая её в высокую траву.
Я ругнулся, посмотрев вверх. Одинокий всадник, одни из Киниямпи, держал свой путь на северо-запад.
— Приступай к работе, — велел я рабыне.
— Да, Господин, — ответила она.
Сковывающее бревно притащили сюда ещё ночью на двух кайилах. Грунт, вынутый из ямы, спрятали под кустарником или рассеяли в траве.
— Всё готово, — доложила девушка, укладывая на место последнюю пластину дёрна.
— Убери нож, которым резала торф в яму, — приказал я.
— Да, Господин.
Она закинула свой инструмент в яму через лаз, который мы оставили для входа. Этот нож представлял собой зазубренный, веслоподобный деревянный инструмент. Он используется, чтобы подрезать и снимать дёрн, и в то же время может использоваться в качестве лопаты.
За тем я привязал один конец сделанной из сыромятной кожи верёвки к её правой щиколотке. Верёвка была длиной приблизительно пятнадцать футов.
— Лезь в яму, — скомандовал я.
— Слушаюсь, Господин, — сказала рабыня, и покорно полезла в яму.
Я последовал за ней, и мы уселись внутри, лицом друг к другу. Сковывающее бревно оказалось слева от меня и справа от неё. Я двумя витками закрепил к бревну верёвку, что была привязана к ноге девушки. К бревну уже была привязана и намного более крепкая верёвка. Ещё несколько верёвок лежало у нас под ногами.
Я выглянул из ямы через небольшое смотровое квадратное отверстие. Размер отверстия был около восемнадцати дюймов. Подобное окно, только несколько меньше размером, было в другом конце ямы. У него было своё назначение. Сквозь отверстие просматривался участок неба, усеянный облаками.
— Теперь остаётся только ждать, — заметил я.
— Да, Господин.
37. Что происходило в яме
— Ты — симпатичное домашнее животное, моя собственность, — сказал я.
— Спасибо, Господин.
— Возможно, я покормлю тебя, — пообещал я.
— Спасибо, Господин, — поблагодарила она, с надеждой в голосе.
— Ты можешь приблизиться, — разрешил я, и уточнил: — на четвереньках.
— Спасибо, Господин, — отозвалась рабыня, и, как было приказано, на четвереньках поползала ко мне. Мы находились в узкой яме. На моей ладони лежали маленькие кусочки пеммикана, которые она собирала губами. Как только крошки заканчивались, я добавлял следующую порцию и подносил руку к её рту. Я чувствовал, как она целует и облизывает мою ладонь, подбирая с неё пеммикан. Я повторял эту процедуру раз за разом, наслаждаясь ощущением её волос на моём теле, её губ и языка на ладони. Она покусывала и целовала мою руку, изящно удаляя с неё крошки, её голова следовала за моей рукой, которую я опускал ниже с каждым кормлением.
— Господин желает свою рабыню? — страстно прошептала она.
— Нет, — ответил я, сдерживая сам себя, и отталкивая её. — Иди на своё место, рабыня.
— Да, Господин, — разочарованно вздохнув, сказала она, и поползла обратно.
— Я должен оставаться внимательным, — зачем-то объяснил я ей. — Я должен держать свои чувства в узде.
— Да, Господин, — улыбнулась рабыня.
Я отметил, что теперь она встала на колени на своём месте, а не села там как прежде. Впрочем я не нашёл в этом ничего критичного, я же просто приказал, чтобы она возвратилась в своё место, и не определил как именно она должна была там сидеть.
Я бросил ей бурдюк с водой. Она поцеловала сосок, мягко и нежно, наблюдая за мной. А потом, неожиданно и вызывающе она быстрыми круговыми движениями облизала сосок, и снова поцеловала, потом взяла сосок глубоко в рот и подняла бурдюк, держа его обеими руками.
— Нет необходимости пить таким образом, — недовольно сказал я.
Она откинула голову ещё дальше, и продолжала пить.
Держа бурдюка, высоко поднятым, наклонив голову назад, выгнув спину, что заманчиво приподняло её груди, она коварно повернулась ко мне боком, демонстрируя мне себя в профиль.
Я затаив дыхание, наблюдал за тем, как она пила.
— Ты — похотливая рабыня, Мира, — сообщил я ей.
Теперь она повернулась ко мне животом, не переставая пить. Бурдюк закрыл от меня её лицо, и она не могла меня видеть.
Сейчас, когда она не может меня видеть, а её руки высоко подняты, и заняты, к ней можно легко приблизиться, и неожиданно, схватить или наброситься.
Я удивлялся сам себе, почему я до сих пор не разрешил её носить одежду. Возможно, если бы я дал ей какую-нибудь одежду, то она бы меньше меня отвлекала. Нет, всё же, когда рабыня одета, зачастую её одежда служит не столько для прикрытия, сколько способом, заставить её казаться ещё более уязвимой, ещё более беспомощной, и желает она того или нет, ещё более дразнящие привлекательной. Одежда рабыни обычно немногим более чем приглашение к её раздеванию и использованию. Ошейник, конечно, также, а она уже находится в ошейнике, хотя и ошейнике из кожаной верёвки, делает её изящно привлекательной, указывая на её статус, показывая всем, что она — всего лишь прекрасная, находящаяся в собственности самка домашнего животного, и что с ней можно делать всё, что кому нравится.
