Ознакомительная версия.
Говоря, Славка рисовал концентрические круги вокруг камней, на каждый пришлось по три-четыре круга, и они пересекались между собой. Действительно, внутри подковы оказалась самая густая мазня. Что такое визирная линия – я спрашивать побоялась, чтобы не спугнуть вдохновения.
– И наибольшая плотность излучения подковы находится там же! – торжествующе продолжал Славка. – На визирной линии!
Наконец-то он нарисовал ее – и она пронизывала наш кромлех четко с востока на запад.
– Поля от внешнего кольца и от подковы накладываются друг на друга – и в фокусной точке внутри подковы уровень ультразвукового излучения повышается так, что если туда посадить человека, он спятит! Настоящий ультразвуковой удар!
Славка ткнул авторучкой в точку фокуса. Там несомненно был главный камень кромлеха, который неразумные наследницы друидов использовали на манер жертвенника.
– Как именно? – радостно спросила я. Наконец-то обозначилось во всей этой ультразвуковой гипотезе что-то ценное!
– Ну, сильные галлюцинации… – внезапно помрачнев, сказал Славка. – У меня батя и дядька на подводной лодке служили, они там этого ультразвука нахлебались – будь здоров! Они говорили – он и в гроб загнать может, очень даже просто… Или навсегда в психушку.
Хотелось бы мне знать, зачем друидам наносить ультразвуковые удары…
Тут я вспомнила кое-что важное. Те огромные плиты, которые соединяли между собой менгиры Стоунхенджа, образуя никому не нужные ворота, пятеро гигантских ворот. И, быстро найдя в нужной книге нужную страницу, задала Славке соответствующий вопрос. Он задумался.
– Это, наверно, знаешь для чего? Когда колебания возникают в очень большой массе, то менгиры могут начать раскачиваться.
– Настолько сильные колебания? – не поверила я.
– Если совпадает частота колебаний двух менгиров, которые стоят рядом, то они попадают в резонанс… – туманно объяснил Славка. – Чтобы они не рухнули, их, наверно, и придавливают сверху плитой…
Вдруг на его круглой физиономии изобразился полнейший восторг.
– Я понял! – воскликнул парень. – Эта чертова плита сверху может концентрировать взаимодействие менгиров и направлять в центр излучение.
– Красиво, но непонятно! – с таким же восторгом отвечала я. Но, когда он раскрыл рот, желая объяснить, я помахала рукой вот этак, справа налево и слква направо – мол, погоди, все это замечательно, и все же есть возраженьице…
– Вся эта конструкция работала, когда камни стояли дыбом, а теперь большинство смолото в щебенку. Остались только пяточные камни – а они в земле и резонировать на рассвете никак не могут. До них солнце не достает…
– Во всяком случае, я понял, как кромлех действовал раньше… – задумчиво сказал Славка. – Он ведь и ночью что-то мог… Когда обрывки солнечного ветра…
Затуманился парень, затуманилась и я. Обидно было – такие мозги пропадают зря в ошалевшей стране, где спрос только на кулаки, а не на головы… Милка увезла своего изобретателя в Израиль – не найдется ли там местечка и для Славки?
И тут я догадалась поднять глаза…
На физиономии путиса было явственно написано – он создает план, причем план рискованный, сумасбродный, такой план, о котором при мне сейчас лучше не заикаться.
Раздался звонок. Я поспешила в прихожую и впустила Гунара. На сей раз он тащил не кожаный сундук с аппаратурой, а свою ненаглядную квашню.
– Вот, выпросил! – торжествующе заявил Гунар. – Обещал вернуть! В целости и сохранности! Лига в ней уже месила и ничего – хороший хлеб испекла. Держи абру.
Почему-то латыши предпочитают месить тесто на хлеб в продолговатой квашне. Вот она и называется этим красивым словечком.
Абра была куда старше и Гунара, и меня, не говоря уж о Славке. Вся она пошла трещинами. А какой от нее исходил запах! Я знала, что абры мыть не принято – высохшие остатки теста на боках, если залить их теплой водичкой, раскисают и служат вместо закваски.
– Кроме того, я посидел сегодня в библиотеке, – сказал Гунар и достал из кармана свернутые в рулон листы компьютерной распечатки. – Пролистал газеты за пять лет – и, знаешь, почти все соответствует…
– И без тебя мы это знали… – вздохнула я, мотнув головой в сторону Ингуса.
– Я должен был проверить. Ну, не один к одному, но что-то вроде… – Гунар нашел в распечатке нужное место и ткнул пальцем. – Вот тут из-за Мача Россия с Пруссией общего языка не нашли, потому что он на десять рублей польстился. А на самом деле – склока между Россией и НАТО. Потому что нашим политикам хочется у Европы попрошайничать, вместо того, чтобы с Россией честно торговать. И так далее…
Гунар доложил о прочих несовпадениях и замолк.
– Так что же? – спросила я. – Ты считаешь, что кусок магического хлеба спасет экономико-политическую ситуацию, или ты так не считаешь?
Он пожал плечами, покрутил носом и на шаг отступил, причем рука с распечаткой, протянутая ко мне, удивительно удлинилась.
– Спасибо за корыто, – вмешался Славка. Он не знал, как называется эта длинная штука. Но понял, что между мной и Гунаром какой-то холодок пробежал.
– Странно это все… – буркнул Гунар. – Магия! Книжек вы все начитались! А если не сработает эта ваша магия? Все будет по-прежнему?
– Ты видишь другой способ помочь этому оболваненному народу? Если видишь – поделись с нами, дураками! Даже если сюда золото мешками везти и по улицам разбрасывать, проку не будет, разве что какая-нибудь ахинея с инфляцией! – набросилась я на своего фотокора, зная, что иногда наскоком от него больше добьешься, чем уговорами. – А другой способ прочистить людям мозги ты знаешь? Латыши не читают русских газет…
– Точно так же русские не читают латышских газет! – огрызнулся он.
Славка смотрел то на меня, то на него и хмурился.
– Между прочим, мы зря тратим время, господа, – высокомерно заметил он. – Если тем древним жрецам для работы так уж нужно было знать, когда равноденствие и когда солнцестояние, значит, именно в эти дни кромлех работал как-то по-особенному. Особенно в равноденствие. Я почитал литературу – так вот, он больше всего напоминает технику со встроенным календарем…
– А ты знаешь, когда равноденствие? – уже догадываясь, какой прозвучит ответ, спросила я.
– А чего тут знать? Сегодня. Думаешь, почему я примчался?!.
Все совпало!
– Недалеко от кромлеха есть заброшенный хутор, а там – печка. Гунар, ты умеешь разжигать большую печку?
– Разожгу, – уверенно сказал он. – Но – есть одно маленькое «но». Ты-то знаешь, сколько времени нужно тесту, чтобы взойти? А сейчас уже ночь на носу. Раньше ставили с вечера, чтобы печь рано утром.
Ознакомительная версия.
