Лавиани, не показываясь никому на глаза, под прикрытием начавшейся ночи, разулась, ступила босыми стопами в остывший, удивительно мягкий пепел. Негромко ругаясь сквозь зубы, неспешно зашла в море и, стараясь не шуметь, поплыла к кораблю.
Он быстро рос в размерах, пока черным профилем не загородил большую часть неба. Сойка слышала, как волны тихо бьются о борт и скрипит оснастка, когда альсакра величаво покачивается с бока на бок.
Вплотную она не приближалась и плыла очень осторожно, радуясь, что нет света от луны и от звезд. Так что перегнувшийся через борт матрос или охранник заметил бы её лишь при большой удаче.
Лавиани добралась до кормовой части, и здесь потребовалось усилие, чтобы залезть наверх. Если бы не нож, способный резать кость, который без труда входил в плотную мореную древесину, пришлось бы туго. А так благодаря клинку, ловкости и цепкости пальцев сойка за считаные минуты очутилась у кормовой каюты.
Окна — здесь были именно окна, высокие и квадратные, подходящие больше прогулочной лодке богатея из Пубира, чем военному кораблю, — распахнуты, из них лился тёплый, манящий свет. А еще умиротворенным сверчком звучал одинокий уд — кто-то неспешно перебирал струны музыкального инструмента.
Она осторожно заглянула в каюту, просторную, полутемную, где горели три восточных фонаря, бросая на стены фигурные тени от резных решеток, за которыми едва танцевало пламя. А затем одним слитным движением перемахнула через окно внутрь, мягко приземлилась на пушистый густой ковер, заливая его капающей с одежды и волос соленой водой. Музыкант оказался прямо перед ней, и Лавиани приставила к его горлу нож, ощутив полотном шершавую кожу под кадыком и как бородка колет запястье.
Музыка оборвалась, но последняя нота, тоскливая, все еще звучала из-за потревоженной пальцем струны. Женщина, лежавшая на кровати в короткой рубахе из черного шелка и в широких штанах такого же материала, вздрогнула, вскинулась, приподнимаясь на локте, отчего её длинные многочисленные косы, которые сойка бы не сосчитала и за минуту, разметались по плечам и постели.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза — маленькая красивая карифка и чуть сутулая седовласая сойка.
— Не надо причинять Тиру вред. Он не опасен, — попросила южанка.
Лавиани была иного мнения. Этот Тир был хоть и невысок, но крепок, а его мускулистые запястья выдавали недюжинную силу. Так что сойка проигнорировала просьбу и не только не убрала нож, но и вдавила его поглубже, выжав пару рубиновых капелек.
Левой рукой она вытащила из ножен музыканта кривой кинжал, выбросила в окно.
— Довольно необдуманно приходить без приглашения. — Карифка и бровью не повела, плавно, точно пантера, выпрямилась и села, подобрав под себя ноги. В ней сойка не заметила никакого страха, лишь живой интерес к происходящему. Женщина с косами скорее походила на азартного игрока, предвкушавшего увлекательную партию, чем на испуганную жертву. — Красивый ковер. Мне он нравится. Если ты все же вскроешь горло моему доброму слуге, то позаботься, чтобы кровь не пачкала убранство каюты.
Лавиани прислушалась, но за дверью была тишина, никто не собирался врываться к ним в ближайшую минуту.
— Я знаю тебя, — между тем продолжила карифка. — Ты та седовласая сука, что убила любезного моему сердцу Бати.
— Говоришь прямо, и не заячий хвост. Ты мне нравишься, — усмехнулась Лавиани. — Совсем чуть-чуть. Отдай своему псу правильный приказ.
— Не чини ей препятствий. Выйди. Никому не сообщай, что здесь происходит. Сторожи дверь.
Он аккуратно положил инструмент, волком зыркнул на сойку, поклонился хозяйке, вышел. Лавиани задвинула засов, лишь на мгновение отвлекшись от карифки.
Та уже стояла на коленях, натягивая тетиву лука, который до этого скрывался под откинутым теперь одеялом. Стрела с широким зазубренным наконечником смотрела в живот сойке. Она знала, что легко избежит ее, но все равно где-то в кишках неприятно засвербело.
— Ловко, — оценила Лавиани. — Каков следующий ход?
Та хищно, словно маленькая змейка, провела розовым язычком по губам и опустила лук.
— Зависит от твоих целей. Ты пришла от нее или по собственному желанию?
— Руководствуясь предчувствием. — Сойка не стала подходить близко, чтобы не провоцировать лучницу. Нет. Лука она не боялась, но, если все завертится, придется причинить карифке какой-то вред. Поднимется шум, в дверь начнут ломиться, и все выйдет из-под контроля. — Нет. Шерон не посылала меня, герцогиня.
— Так ты знаешь, кто я. — Женщина удовлетворенно кивнула. — А я вот не знаю, кто ты. Кто может так легко справиться с дэво в одиночку?
— Ну, признаться, мне помогла уина. — Лавиани гордилась своей врожденной честностью. — Да и так ли это важно?
— Ко мне лучше обращаться «ваша светлость». Или госпожа Ясмин.
Сойка насмешливо цокнула языком:
— Зачем ваша светлость госпожа Ясмин прибыла в столь опасное место? Как муж вашей светлости госпожи Ясмин отпустил вас в такую даль? Ваша светлость госпожа Ясмин планирует причинить вред моей компаньонке? Если так, то хочу предупредить вашу светлость госпожу Ясмин, что мне очень не нравится такая цель, и спешу посоветовать вашей светлости госпоже Ясмин лучше уплыть из Рионы. Город сейчас небезопасен даже для тех, кто прибыл на большом корабле вместе с верными гвардейцами мужа, если ваша светлость госпожа Ясмин позволит мне сказать такую дерзость.
Герцогиня показательно поморщилась, словно оттого, что у нее заломило в висках:
— Для друзей я Яс. Буду считать тебя другом на этот час. А как зовут тебя?
— Седовласая сука. К чему тебе мое имя, Яс? Через час, возможно, мы перестанем быть друзьями, и лучше тогда нам забыть друг о друге.
Та, чуть подумав, положила лук на кровать, показала раскрытые ладони, потянулась гибко, точно кошка:
— Мир, Седовласая сука. Вероятно, Шестеро услышали мои молитвы и послали тебя для решения проблем.
— Всегда радуюсь, когда они поручают мне исполнять их волю. Тир и вправду не собирается звать на помощь?
— Не в правилах моих слуг нарушать приказы. Окажу тебе любезность, подруга Шерон из Нимада. И отвечу на дерзкие вопросы, что ты задала. Мир, как видишь, горит, и мы не справляемся с пожаром. Мой благословенный супруг считает, что у нас не получится отсидеться и переждать войну. Что ни море, ни Феннефат, Великая пустыня, ставшая нашим домом, не остановят Эрека, или Эрего, как он теперь себя называет, да Монтага и ту силу, что стоит за ним. Если мы протянем и не присоединимся к одной из сторон, то в итоге останемся в одиночестве. — Глаза Яс зло блеснули. — Мут и Черную землю в расчет не берем.
— И какую же сторону решил выбрать твой осторожный многомудрый муж?
— Его любимая сестра пропала, ходят слухи, что она убита той, кто называет себя Рукавичкой. Это лишает его возможности выбирать.
— Хм... — Лавиани подобрала самую гаденькую из усмешек. — Не мне понимать мотивы правителей, но разве карифцы так сильно страдают по утраченным родственникам? Разве в династии грифов не старая добрая традиция умерщвлять братьев и сестер, которые мешают править?
— Да будет тебе известно, Седовласая сука, что дела семьи — это дела семьи. То, что позволено брату, не позволено чужаку. Пролита кровь потомка Стилета Пустыни, и на такое не закроешь глаза и не простишь. Мы выбрали сторону. Союз с Алагорией и Треттини. Мой муж доверил быть его Словом. Я приплыла в Пьину, когда прибыла птица из Рионы. Шпион докладывал, что Шерон из Нимада отправила моему мужу письмо с предложением защитить его близких. Он разумный человек, пускай она и отвергла его дружбу. Не станет рисковать женами и детьми из-за столь мелкой обиды. Ответ еще не пришел, слишком велико расстояние, но я его Слово и потому сразу же отправилась сюда. Я хотела еще раз предложить дружбу и забыть обиды, нанесенные друг другу. Довольно ли с тебя? Перестала ли ты тревожиться, что я прибыла попросить у Анселмо её голову или убить самолично?
