Письмо ее получилось коротким.
«Дорогой Доминик!
Спасибо за письмо! Я с радостью поеду с тобой в Швецию и поживу там некоторое время. Сегодня со мной произошел новый «несчастный случай», действительно смертельно-опасный, меня спасло лишь вмешательство добрых людей. Я расскажу тебе об этом, когда мы встретимся, когда во мне уляжется страх.
Матери и отца сейчас нет дома, но как только они вернутся, я расскажу им все и попрошу у них разрешения уехать. Я уверена, что они разрешат мне.
Я схожу в самое ближайшее время к дяде Бранду.
Но самое главное: сегодня умерла моя влюбленность в Эльдара. Собственно, она умерла уже давно, но я поддерживала в ней жизнь, потому что у меня была потребность думать о ком-то. Он умер жестокой смертью, об этом я тоже расскажу, когда мы встретимся.
Приезжай скорее, дорогой Доминик, я буду так рада!
Преданная тебе Виллему».
Она узнала у прислуги, что дня через два будет почтальон. Слуга забрал письмо, поклявшись передать его.
Калеб и Габриэлла услышали о тяжелом несчастье Виллему сразу же после возвращения. Все недовольство их было тут же забыто, они обняли дочь и пообещали послать родителям Марты и тем, кто им помогал, подарки в знак благодарности. Потом Виллему рассказала о двух других покушениях на ее жизнь и о предложении Доминика.
Калеб долго размышлял. Габриэлла смотрела на мужа, предоставляя ему инициативу.
— Виллему, ты уверена в этом? В том, что кто-то покушался на твою жизнь?
— Да, отец, уверена. К сожалению.
— Но если это была разъяренная лосиха, а тот всадник в лесу был просто сумасшедшим, сбивающим все на своем пути?
— Это была не лосиха, отец. Меня столкнули с обрыва руки человека. И вспомни о том, что кто-то так подозрительно выспрашивал обо мне и интересовался, почему я никогда не выхожу из дому!
Прикусив губу, Калеб вопросительно уставился на жену.
— Ты хочешь уехать, Виллему?
— О, да, я просто горю от нетерпения!
— Понятно. Да, мы не можем послать тебя сейчас в Данию, там теперь Ирмелин, мы не можем обременять маму двумя несчастно влюбленными девушками.
— Я теперь уже не влюбленная девушка, мама. С Эльдаром Свартскугеном все кончено. И я очень сожалею, что когда-то поддалась ему.
— Поддалась? — беспокойно взглянув на нее, сказала Габриэлла.
— Образно говоря, как вы понимаете. Ничего такого я не позволяла себе на самом деле. Но мать Марты была не права, — задумчиво добавила она, — она утверждает, что любовь очищает и дает силы, независимо от того, кого любишь. Это не так, я в это не верю.
— Нет, конечно же, — поддержал ее Калеб. — Любовь имеет много отвратительных сторон: ревность, эгоизм, бессердечность… Иногда она очень близка к ненависти. Она может вызвать у человека всякого рода дурные наклонности. Но, с другой стороны, она права. Любовь может обогатить человеческую душу!
Вздохнув, он добавил с облегчением:
— Но, слава Богу, эпоха Эльдара у тебя закончилась! Мы несказанно рады этому! Как ты думаешь, Габриэлла, не отпустить ли нам нашу необузданную дочь к Доминику в Швецию?
— Я думаю, что можно. Они прекрасные люди — Микаел, Анетта и Доминик. Для нее будет полезно побыть в шведских придворных кругах. Это немного образумит ее.
Говоря так, она улыбалась.
Виллему издала радостный вопль и бросилась обнимать их.
— Но я не хочу уезжать надолго, — беспечно произнесла она. — Мне так не хватало вас и Элистранда, когда я была в Тубренне.
— Мы надеемся, — сказал Калеб. — Ведь нам тоже будет тебя не хватать. И пока ты будешь отсутствовать, я попытаюсь найти того, кто преследовал тебя. Так что когда ты вернешься домой, ты будешь в безопасности.
— Папа, — вдруг вспомнив что-то, сказала она. — Мне стало страшно выходить из дому одной. Не проводишь ли ты меня завтра в Линде-аллее? Я хочу поговорить с дядей Брандом, это важно.
— Разумеется, с удовольствием.
Старый Бранд пристально посмотрел на Виллему. Бранд никогда не выделялся в роду какими-то особыми способностями — он обладал здоровым крестьянским умом.
— Мне нужно обдумать это, — сказал он. — Значит, Доминик слышал, как я говорил его отцу Микаелу, что когда-то слышал от деда Тенгеля о том, что… Нет, это слишком запутано.
— Забудь про Микаела и Доминика и постарайся вспомнить, что говорил Тенгель, будь добр!
Бранд задумчиво уставился в пространство.
— Дед много чего говорил…
— Но Доминик считает, что речь идет о желтых глазах.
— Дед Тенгель не мог ничего знать о твоих глазах, так же, как и о глазах Никласа и Доминика. Ваши родители еще не были зачаты, когда он умер.
Он замолчал. В его темных глазах зажегся огонек.
— Та-а-ак, — негромко произнес он. Виллему ждала.
— Я припоминаю, да, теперь я знаю…
Виллему напрягла все свое внимание.
— Сейчас я подумаю… Она ждала.
— Это было… — неуверенно начал Бранд, — дедушка Тенгель разговаривал с нами. Прежде всего он обращался, разумеется, к Тарье, потому что Тронд и я были тогда совсем еще маленькие. Тарье был всего на год старше, но по зрелости он опережал нас на несколько десятилетий. Дед говорил тогда о дурном наследстве, о проклятии Тенгеля Злого, которое лежит на всех поколениях. Но потом он сказал… да, об этом я как раз и говорил Микаелу, а Доминик запомнил. «Дети, — сказал нам дед, — дети, я сделал попытку! Я сделал попытку — всем своим образом жизни — не только обратить зло в добро, но я попытался снять проклятие с последующих поколений. Да, я умею колдовать. И я недавно делал это — меня не было всю ночь… Это была тяжелейшая в моей жизни борьба, дети. Я чувствовал ужасающе сильное, неописуемо стойкое сопротивление сил Зла».
Бранд прервал свой рассказ.
— Да, Виллему, ты понимаешь, что я не могу слово в слово передать то, что сказал дед. Это ведь всего лишь впечатление, оставшееся в памяти невнимательного ребенка.
— Да, конечно, я понимаю. Но Тенгель по сути сказал именно это?
— Именно это.
— А потом?
— Да, на чем я остановился? На силах Зла… «И я знаю, что мне не удалось снять проклятие, — сказал мой дед Тенгель. — Но я дал своим потомкам защиту, сделал их сильными. Так что они могут продолжить борьбу…»
— Я что-то не понимаю…
— Я тоже. Такого я в своей жизни не припоминаю.
— Но все это имеет большое значение, — серьезно заметила Виллему. — Знаете, дядя Бранд, у нас троих, у Никласа, Доминика и у меня, появилось предчувствие, что мы избранники, что мы призваны… да, именно к борьбе, к трудной и страшной борьбе.
Бранд пристально посмотрел на нее и кивнул.
— Раз уж ты говоришь это, я должен рассказать тебе, что мой отец Аре и его сестра Лив были страшно удивлены тем, что у вас троих такие глаза. Понимаешь, это было так неожиданно: ведь в вашем поколении был уже один «меченый» — а тут появилось еще трое с кошачьими глазами! Тем не менее, мы не боялись за вас, ни отец, ни Лив. И мы не должны были бояться. Да, впоследствии мы стали совершенно полагаться на Никласа и Доминика. Но я должен заметить, что мы никогда до конца не полагались на тебя, Виллему. Ты была такая… неукротимая, такая неуравновешенная.
