— Ох, — Гаечка моргнула. — Ну конечно. Сама по себе, даже у викингов религия не была ничем кроме сказки — но, будучи изумительно подробной и четкой, заставляла сотни тысяч людей совершенно одинаково эту сказку воображать!
— Именно, — мрачно отозвалась белка. — А теперешние люди полагают себя шибко умными да развитыми. Им скучно копировать на небесах собственную реальность, им подавай непознаваемое, неуловимое, неисповедимое… Попросту говоря — невозможное!
— Х-х-хек, — Рокфор сплюнул. Помолчал, взглянул на Гайку. Хмыкнул. Не спеша огладил вначале левый, затем правый ус.
— Невозможное, говоришь?.. — на губах австралийца проступила странная, несвойственная ему улыбка. Гаечка с тревогой наблюдала.
— А скажи-ка, белка, — задумчиво произнес Рокки после долгой паузы. — Этот ваш орел, у которого коршун на голове, Ведро-с-чем-то-на-эф — он каков с виду? Ты ведь с ним хоть разочек, но говорила, да?
Ингрид нехотя покачала головой.
— Я пыталась. Но Орел принимает только Ратту, всех остальных гонит Ведрфолнир, — она отвела взгляд. — Коршун чуть не убил меня в тот раз и пригрозил, что бросит на съедение Ниддхеггу…
— Вот как? — австралиец прищурился. — Сам когти марать не рискнул, стал-быть? А этот ваш Ниддхегг, он, типа, страшный?
Белочка часто-часто закивала.
— Ниддхегг ужасен! Он ростом с гору, когда ворочается во тьме колодца — дрожит все Древо! Единственный свет там истекает из его глаз, каждый — будто огненное озеро, а запах… — Ингрид передернуло. — Ниддхегг самый жуткий из драконов, страшнее Мирового Змея, Ёрмунганда! Предсказано, что в день Рагнарока Ниддхегг поднимется в небо, и тень его чудовищных крыльев накроет весь мир, погрузит во тьму…
— Любопытно, — Рокфор усмехнулся. — Выходит, ящер он все же крылатый? А нам говорили, будто местные драконы не летают.
Ингрид развела лапками.
— Он не летает. Ниддхегг расправит крылья в первый и единственный раз, когда наступит Рагнарок.
— А почему? Что держит его в колодце?
— Корни Древа, — объяснила Гаечка. — Ниддхегг грызет себе путь на волю.
Рокки громко фыркнул.
— Так и знал! — он потер ладони. — Гая, милая, я ведь тебя правильно понял — там, внизу, под деревом, никакой земли нет? Местный мирок там сам на себя заворачивается?
Гаечка с легким недоумением кивнула.
— К чему клонишь, Рокки?
— Скоро поймешь, — усмехнулся силач. Обернулся к белочке: — Пушистая, проводи-ка меня к отцу. Есть разговор.
Ингрид с сомнением оглянулась на толпу, окружавшую Раттатоска.
— Он занят…
— Ничего, пробьемся, — заверил ее Рокки. — Мыслишка одна появилась… Нет, Гая, ты здесь посиди, — добавил он твердо, толкнув уже вставшую было мышку обратно на скамью. — Мы скоро.
— Рокфор, я…
— Милая, я тебя хоть раз подводил? — очень серьезно, неожиданно понизив голос, спросил Рокки. Гаечка, вздрогнув, с натугой помотала головой.
— Верь и сейчас, — Рокфор погладил ее по волосам. — За мной, белка! — австралиец схватил Ингрид за лапу и увлек в сторону толпы. Растерянная, ничего не понимающая, Гаечка осталась одна.
Гам вдали вскоре утих. Спустя пару минут, Раттатоск в сопровождении Рокфора и белой Ингрид протиснулся сквозь толпу родичей, что-то им сказал извиняющимся тоном и скрылся за дверью зала. Взгляды всех белок тут же обратились к Гаечке.
Изобретательница, сглотнув, сделала вид, будто всецело увлечена поеданием зерна, но местные скромностью не отличались: повскакав с мест, пушистые окружили гостью плотным кольцом. Веселая рыжая белочка, та самая, что первой заметила Спасателей, легонько дернула Гайку за волосы.
— Эй, мышь — что за дела у вас с Раттой? — спросила она решительно. Гаечка нервно улыбнулась.
— Не знаю.
— Не знаешь?
— Правда, — мышь развела лапками. — Мой друг, Рокфор, что-то придумал.
— В смысле? — с подозрением осведомился другой бельчонок.
Гайка вздохнула.
— Когда к нам подошла дочь Раттатоска, белая Ингрид, мы… — рассказ занял некоторое время. С момента, как прозвучало, что Асгард и Мидгард вскоре сольются, в зале повисла мертвая тишина.
— …и мы решили попытаться спасти Раттатоска, — закончила Гаечка посреди гробового молчания. Рыжая белочка с трудом перевела дух.
— Ерунда, — заявила она слегка дрожащим голосом. — Тысяча причин могла помочь вам увидеть валькирию, это же не значит, что Рагнарок…
— Назови хоть одну! — резко прервала другая белка. — Хоть один случай, когда смертные нас видели!
— А быть может, сама Гудрун что-то не так сделала?
— Или ее конь!
— Глупости, так не бывает!
— Чушь!
— Рагнарок, мой хвост!
— Ага, ага, две мыши свалились к нам из Мидгарда — конец света грядет!
Одна из белок — пожилой серебристый самец — решительно вскинул лапки, призывая к вниманию.
— Тихо! — рявкнул он. — Всем заткнуться! — зеленые глаза бельчонка обратились к Гаечке. — Мышь, ты сказала, что замерзший дом провел в айсберге тысячу лет? Но ведь это значит, тот викинг отдал концы десять веков назад, а не вчера! Какого хрена валькирию за ним лишь сейчас отправили?
Все умолкли и с изумлением уставились на говорившего. Гаечка, пораженная не меньше, в полном недоумении покачала головой.
— Ты прав. Я ничего не понимаю.
— А может, он тогда и не умер? — робко заикнулась рыжая белочка. — Замерз и уснул… А как под лед провалился, так и….
— От него один скелет сохранился, — возразила Гайка.
Все переглянулись, но продолжить разговор не успели: дверь с треском сорвало с петель и в зал, спиной вперед, влетел Раттатоск. Грузно упав на пол, он несколько раз перекатился, врезался в стол и остался лежать неподвижно. Пораженные белки, все разом, обернулись ко входу.
Оттуда, сквозь неровную дыру, на них смотрел одноглазый, дымчато-белый ворон. Ни у птиц, ни у млекопитающих, ни у рептилий, Гаечка такого не видела — зрачок ворона был вытянутым треугольником, направленным острой вершиной вниз. Удивление даже помешало мышке обратить внимание на мертвую тишину, повисшую в зале.
Ворон еще несколько мгновений пристально разглядывал грызунов. Остановил взгляд на Гайке — помедлил — затем рывком, с негромким хлопком расправил крылья и пропал из виду. Последнее, что успела заметить Гайка — тело Рокфора, безвольно повисшее в птичьих когтях.
— РОККИ!!! — закричав от ужаса, Гайка бросилась к дверям, белки точно так же метнулись к неподвижному Раттатоску. Выскочив на ветку, изобретательница беспомощно оглянулась — хищника и след простыл, вокруг лишь мирно колыхались сочные зеленые листья. Упав на колени, мышка прижала ладони к вискам и зажмурилась. чтобы не кричать.
